Страница 25 из 43
– Меня не надо убеждать в том, что он никуда не годный волшебник. Чтобы увидеть это, мне достаточно одного взгляда, так же как и для того, чтобы понять, что ты один из величайших волшебников на свете.
Мабрак надулся, погладил свою великолепную бороду и нахмурил высокое чело.
– Но это для меня тоже ничего не значит, – продолжал Король Хаггард. – В прошлом ты выполнял любые чудеса, какие бы я ни потребовал, и это привело лишь к тому, что у меня пропал к ним вкус. Тебе все по плечу, но удивление быстро проходит. Вероятно, великая сила не может дать того, что мне нужно. Волшебник-мастер не сделал меня счастливым. Теперь я посмотрю, что может недоучка. Ты свободен, Мабрак, – и кивком головы он отпустил старого волшебника.
Вся видимая приветливость исчезла с лица Мабрака, как искра в снегу. Лицо его стало таким же ледяным, как глаза.
– Так легко от меня не избавиться, – проговорил он особенно мягко, – тем более по прихоти, пусть даже это прихоть короля, и для того, чтобы освободить место для дурака. Берегись, Хаггард! Мой гнев страшен.
В темной палате поднялся ветер. Казалось, он дул отовсюду: из окна, из полуоткрытой двери, но настоящим его источником была сгорбленная фигура волшебника. Холодный, сырой и зловонный ветер с болота кружил по комнате, словно злорадное животное, только что обнаружившее, как хрупки люди. Молли Отрава прижалась к Шмендрику, которому было явно не по себе. Принц Лир то выдвигал, то снова отправлял меч обратно в ножны.
Даже Король Хаггард отступил на шаг перед торжествующей ухмылкой Мабрака. Казалось, стены зала растворяются и исчезают, а звездный плащ волшебника стал чудовищной воющей ночью. Мабрак не произносил ни слова, но ветер начал злобно рычать, набирая силу. Мгновение – и он станет видимым, обретет форму.
Шмендрик открывал рот, но, если он и произносил заклинания, его не было слышно, и попытка его была напрасной.
Молли Отрава увидела, что Леди Амальтея обернулась во тьму и простерла руку, на которой средний и безымянный пальцы были равной длины. Странное пятно на ее лбу сияло как цветок.
И исчез ветер, будто его никогда не было. Хмурая мгла палаты казалась полднем после наведенной Мабраком ночи. Волшебник согнулся почти до пола и, не отрываясь, глядел на Леди Амальтею. Его мудрое приветливое лицо казалось лицом утопленника, борода стекала с подбородка струйками стоячей воды. Принц Лир взял его за руку.
– Пойдем, старина, – сказал он дружелюбно. – Выход здесь, дедушка. Я напишу тебе рекомендацию.
– Я ухожу, – ответил Мабрак. – Но не из страха перед тобой, вонючий недоносок, или перед твоим сумасшедшим неблагодарным отцом, или перед вашим новым волшебником… Большого счастья он вам не принесет. – Его глаза встретились с голодными глазами Короля Хаггарда, и он заблеял козлиным смехом. – Ни за что на свете, Хаггард, я не хотел бы оказаться на твоем месте, – объявил он. – Ты впустил свою погибель через главные ворота, но выйдет она другим путем. Я мог бы объяснить поподробнее, но я не служу тебе более. Жаль, ибо придет время, когда спасти тебя сможет лишь мастер, а под рукой будет только Шмендрик! Прощай, бедный Хаггард, прощай.
Смеясь, он исчез, но с тех пор его злорадство, как запах дыма или старой холодной пыли, не покидало этот зал.
– Ну, – в сером свете Луны раздался голос Короля Хаггарда. – Ну… – неслышными шагами, почти весело качая головой, он медленно подошел к Шмендрику и Молли. – Смирно, – скомандовал он, когда те пошевелились. – Я хочу видеть ваши лица. – Его дыхание скрежетало, как нож о точило, когда он переводил глаза с одного лица на другое. – Ближе, – проворчал он, кося глазом во тьме. – Ближе, ближе! Я хочу видеть вас.
– Тогда зажгите свет, – произнесла Молли Отрава. Спокойствие собственного голоса испугало ее больше, чем буря, учиненная старым волшебником. «Легко быть храброй ради нее, – подумала она, – но если я становлюсь храброй сама по себе, чем же это кончится?»
– Я никогда не зажигаю свет, – ответил Король. – Что хорошего в нем? – Он отвернулся, бормоча себе под нос: – Одно лицо почти безгрешно, почти глупо, но все же тупости в нем нет. Другое – схоже с моим, а это должно быть опасно. И все это я видел еще у ворот, так почему же я впустил их? Мабрак был прав; я постарел и поглупел. Но в их глазах я все же вижу только себя.
Принц Лир нервно дернулся, когда Король направился через тронный зал к Леди Амальтее. Она вновь смотрела в окно, и лишь когда Король Хаггард оказался совсем рядом, ускользнула легким движением, странно наклонив голову.
– Я не прикоснусь к вам, – сказал Король, и она замерла. – Почему вы все время у окна? – спросил он – На что вы смотрите?
Я гляжу на море, – ответила Леди Амальтея голосом низким и дрожащим, но не от страха, а от полноты жизни, как дрожит на солнце едва вышедшая из куколки бабочка.
– А, – сказал Король. – Да, море всегда прекрасно. Кроме моря, я ни на что не могу подолгу глядеть. – Он минуту-другую смотрел на Леди Амальтею; в отличие от Принца Лира его лицо не отражало ни капли ее света, но поглощало его и прятало в каких-то тайниках. Его дыхание было таким же затхлым, как и ветер, поднятый волшебником, но Леди Амальтея не шевелилась. Внезапно он выкрикнул: – Что это у вас в глазах?! Они полны зеленых листьев, деревьев, ручьев, зверушек. Где я? Почему я не вижу в них себя?!
Леди Амальтея не ответила ему. Хаггард резко повернулся к Шмендрику и Молли. Его улыбка, словно лезвие сабли, легла им обоим на горло. – Кто она? – потребовал он ответа. Шмендрик прокашлялся.
– Леди Амальтея – моя племянница, – начал он. – Кроме меня, у нее нет живых родственников, а потому я – ее опекун. Должно быть, вас удивляет состояние ее наряда, но все очень просто. В пути нас ограбили бандиты…
– Что ты несешь? Причем тут наряды? – Король опять повернулся к белой девушке, и Шмендрик вдруг внезапно понял, что ни Король Хаггард, ни его сын так и не заметили ее наготы, едва скрытой рваным плащом. Леди Амальтея держалась так, что ее лохмотья казались нарядом принцессы, к тому же она не знала о своей наготе. Голым перед нею был закованный в броню король.
– Как она одета, что с вами случилось, кем вы приходитесь друг другу, меня, к счастью, не интересует, – сказал Король Хаггард. – И в этих вопросах ты можешь лгать, насколько смеешь. Я хочу знать – кто она. Я хочу знать, почему перед ней как дым рассеялась магия Мабрака, хоть она не произнесла ни слова. Я хочу знать, почему в ее глазах по зеленым листьям скачут лисята. Отвечай скорее и избегай искушения соврать, в особенности о листьях. Говори.
Шмендрик не отвечал. Он произнес несколько нелживых, но абсолютно нечленораздельных звуков. Собрав всю свою храбрость, Молли собралась ответить, хотя и подозревала, что говорить правду Хаггарду невозможно. Холод, веявший от него, губил все слова, путал их смысл, а лучшие намерения сгибал и выкручивал, как башни этого замка. И все же она заговорила бы, но тут в мрачной палате раздался другой голос: легкий, добрый, глупый голос Принца Лира. – Отец, ну не все ли равно? Теперь она здесь. Король Хаггард вздохнул. Но это был не тихий вздох согласия, а скорее рычание готового к прыжку тигра.
– Конечно, ты прав, – сказал он. – Она здесь, все они здесь, и впустил ли я с ними свою погибель или нет, я все же немного погляжу на них. Им сопутствует приятная атмосфера несчастья. Возможно, это то, что мне нужно.
Потом он резко обратился к Шмендрику: – В качестве моего волшебника ты будешь развлекать меня, когда я этого захочу, фокусами или мудрым волшебством. Конечно, ты должен сам знать, когда и в каком виде ты нужен, поскольку я не могу для твоего удобства определять свои намерения и желания. Денег ты получать не будешь, так как сюда пришел не за ними. Что касается твоей шлюхи, помощницы или как ты там ее называешь, если она хочет остаться в замке, она будет служить мне. С нынешнего вечера она кухарка и горничная, а заодно уборщица и судомойка.
Он остановился, явно ожидая протестов, Но Молли лишь кивнула. Луна больше не светила в окно, но Принц Лир видел, что в комнате не стало темнее. Холодное сияние от Леди Амальтеи нарастало медленнее, чем ветер, созданный Мабраком, но Принц вполне понимал, что оно куда опаснее. Он хотел писать стихи в этом свете, и мысль эта пришла ему в голову впервые.