Страница 81 из 83
Впрочем, все это, очевидно, полная чушь. Если Бог и существует, то он не выйдет, а если и выйдет – то экзамена Франц все равно не сдал.
Заключительный этап его деградации наступил, когда кончилось снотворное.
Не обнаружив в кухонном шкафу ничего, кроме пустых упаковок, Франц некоторое время заторможенно размышлял, стоит ли идти на склад. Вроде бы он забрал оттуда все таблетки – сразу же, как нашел на полке. Или все же проверить?
Шаркая ногами по полу и цепляясь плечами за косяки дверей, он вышел из квартиры и вызвал лифт. За окном было темно, свистел ветер. За дверью, ведущей на лестницу, неслышно топтались невидимые люди.
Через десять минут Франц вернулся и лег на кровать – таблеток не было. Он закрыл глаза: остаточной концентрации снотворного в крови все-таки хватало, чтобы на время отключиться от реальности. Привычные воспоминания заклубились в его голове.
Следующие три часа он пролежал в прострации.
Очнулся Франц от озноба (утро все не наступало, ветер за окном ярился и свистал). Он медленно сел на кровати – и к ознобу добавилась тошнота. «Реакция абстиненции, – догадался он. – Я 'отхожу' от снотворного». Сколько времени он принимал его непрерывно – два месяца?… три?… Да еще в лошадиных дозах!
Встав с постели, Франц бросился в туалет – его вырвало. Симптомы были налицо: озноб, тошнота, боль в пояснице. Он вернулся на кровать, закрыл глаза – и тут же стены спальни надвинулись на него с боков, а потолок, угрожающе трясясь, стал опускаться сверху. Когда места, чтобы дышать, не осталось, Франц открыл глаза – и стены с потолком отпрыгнули на место. «Клаустрофобия, – подумал он. – Этого еще недоставало». Что ж, «завязавшие» наркоманы подвержены всем видам психических расстройств… клаустрофобия еще не самое худшее.
Где-то через час лежать на постели он уже не мог – ни с закрытыми глазами, ни с открытыми. Франц мерял шагами комнату, не решаясь присесть, и все время водил взглядом по стенам: убеждал себя, что те стоят на месте. В какой-то момент он уже не смог находиться в душной маленькой спальне и перешел в гостиную, потом решил выйти на улицу. Осознав, однако, что вернуться внутрь у него не хватит духу, передумал: смерть от холода казалась еще страшней. Да и не дело это, идти у клаустрофобии на поводу – надо понять, как с ней бороться в принципе! И сколько времени она может продолжаться… Через час ему стало лучше и даже захотелось есть, однако не настолько, чтобы поехать в тесной кабине лифта за продуктами. Франц дошел по лестнице до 1-го этажа (боязнь невидимых людей исчезла, вытесненная другими напастями), но войти в подвал не смог: двадцать шесть этажей Дома давили на грудь… было страшно. В состоянии, близком к отчаянию, он поплелся обратно, чтобы напиться чаю, – но не смог войти в кухню: слишком мала. Дикость происходившего не укладывалась в голове… сознавая полную беспочвенность своего страха, Франц ничего не мог с собой поделать.
Между тем, ему опять стало хуже: он уже боялся находиться в гостиной.
Куда деваться? Помыслы о спасении в принципе были давно оставлены – он хотел спастись куда-нибудь. Перебрав все возможности, Франц понял, что пойти может только на 23-ий этаж, где имелся большой пустой зал неизвестного назначения и более ничего. (Две стены зала почти целиком состояли из высоких, в человеческий рост окон – хорошо!) Единственной трудностью были семнадцать пролетов по лестнице вверх, однако других путей к спасению Франц не видел.
Путешествие на 23-ий этаж оказалось тяжелее, чем он предполагал: во-первых, узкая лестничная шахта давила с четырех сторон. А во-вторых, за месяцы растительного существования на кровати, без нормальной пищи Франц настолько ослабел, что тащился по ступенькам со скоростью улитки. Лишь через полчаса он ввалился на подгибающихся ногах в зал 23-го этажа, и ему сразу же полегчало.
Но не надолго.
Через два часа он уже мог находиться только возле окон и с ужасом смотрел на три массивные колонны в центре зала, проседавшие, казалось, под неимоверной тяжестью потолка. Франца бил озноб, перед глазами все ходило ходуном, и он периодически прижимался лбом к холодным стеклам окон – что, впрочем, не помогало. Наконец его посетила мысль о самоубийстве: неограниченное пустое пространство снаружи Дома манило в себя. Франц неуверенно потрогал толстое стекло и представил себе, как пробивает его своим телом, – бр-р-р! на лице и плечах наверняка останутся длинные рваные царапины… Да и пробьешь ли вообще? – скорее всего, только расшибешь лоб!… Понимая нелепость боязни поцарапаться или ушибиться при совершении самоубийства, Франц все же передернулся. Ладно, если будет действительно нужно, он найдет, чем разбить стекло…
Через час ему стало совсем худо: выставив левую руку как можно дальше вперед, а правую – как можно выше вверх (чтобы отвратить неумолимое приближение стен и потолка), Франц прижимался спиной к оконному стеклу. Он твердо решил выброситься из окна – и лишь оттягивал смерть, как уже согласная отдаться своему возлюбленному девственница оттягивает начало полового акта (любовный жар томит ее, но подруги говорили, что в таких случаях может быть больно). Тело Франца ходило ходуном, в глазах плавали круги, тошнота подступала к горлу – однако в сознании царила пронзительная ясность. Сквозь мозг медленно и тяжеловесно проплывали мудрые мысли, каждая – додумана до конца и чеканно сформулирована:
«Чем я заслужил это? Чем?» или: «Скоро все это кончится! Скоро!» Потом Франц вдруг пришел в ярость: «Тебе меня не запугать!» – дерзко выкрикнул он в пространство, и, выставив дрожащую руку, медленно двинулся вперед. Он сейчас докажет Ему, что не боится стоять у стены! Неимоверным усилием воли Франц направил себя в самое опасное место – в ту часть зала, где не было ни окон, ни входной двери. Ближе… ближе… и наконец страдальчески вытянутая рука его коснулась шершавой поверхности обоев – он победил! С облегчением свершенного подвига, Франц попятился было к окну… как вдруг его скрюченные пальцы зацепились за какую-то рукоятку. Что это? Он приблизил лицо почти вплотную к стене (чтобы рисунок на обоях отплелся от кругов в глазах) и обнаружил хорошо замаскированный встроенный шкаф – дверца была не заперта. Вытащив оттуда увесистый металлический ящик, он бросился к спасительной прозрачности оконного стекла.