Страница 108 из 115
Между ним и тасситами было сорок шагов.
Не опуская шара, он неторопливо потянул из ножен левый клинок. Ему чудилось, что он различает гул, долетавший с плошади; там, очевидно, вершились некие события, уже не касавшиеся одиссарцев, ибо тысячная орда отделяла их от ярких небес Юкаты, от солнца и облаков, от света и от самой жизни. А позади их ждали лишь холодные пространства Чак Мооль, да горечь поражения, да смутная память о том, как было захвачено Великое Святилище, как камни его оросились кровью, как были попраны заветы богов и предан священный знак перемирия…
Наверно, Тегунче и Оро'сихе сплетут новый, подумал Дженнак, но уже с другим посланцем, без него. Ему оставалось лишь усеять пол орлиными перьями и уйти с почетной свитой из мертвых отанчей.
Они приближались; до них было тридцать шагов.
Повернувшись, Дженнак оглядел своих воинов. Истомленные, в побитых панцирях, они стояли крепкой стеной; многие уже без щитов и шлемов, так что видел он их лики, смуглые и безбородые у одиссарцев, посветлей и с редковатой растительностью на щеках - у полукровок. Внешне казались они различными, а вот выражение было у всех одно, упрямое и непреклонное, будто желали они отразить натиск горной лавины, а коль не получится, лечь под нее, но дороги не уступить. Впрочем, упрямство было одной из черт, присущих и уроженцам Бритайи, и выходцам из Серанны; быть может, потому они и роднились с охотой, и уважали друг друга. Недаром ведь сказано: прочен очаг, сложенный из упрямых камней!
Поймав взгляд таркола, последнего уцелевшего, Дженнак властно кивнул, и воины, скрываясь в проходах у подножий статуй, начали отходить к лестнице, к крутым ступеням, озаренным дрожащими огненными язычками бронзовых ламп. Шестеро Кино Раа смотрели на них с легкой укоризной, но потом, будто догадавшись, склонили головы в знак прощения и вновь окаменели на своих базальтовых постаментах. Слишком немного оставалось у них защитников; слишком мало, чтоб удержать проходы и отразить атаку со всех сторон. Но на лестнице, не очень широкой, три десятка одиссарцев могли встать в три ряда и биться, спускаясь вниз, в пещеры.
Вниз, подумал Дженнак, медленно отступая к ближайшей щели между пьедесталами; вниз, к серебряным и изумрудным ронго Книг Минувшего и Повседневного, к ало-пурпурному великолепию Книги Мер, к блеску золота и мягкой синеве Книги Тайн… Под какими строками оборвется его жизнь? Может быть, там, где написано: защищающий свой очаг подобен благородному соколу-хассу; нападающий же смердит, как стервятник… Но были и другие мудрые слова, вполне подходившие к случаю. Например, такие: для каждого наступит время собирать черные перья… Или: камень истины тяжел, и его не спрячешь в мешке лжи… Или: истина отбрасывает длинную тень, но лишь умеющий видеть узрит ее.
Будь его воля, он встретил бы свой конец под словами Арсолана, записанными в Книге Минувшего, под словами, что были сказаны Светлым и Справедливым о цоланском храме. А говорил он так: устроив прочие места, разве не устроим ли мы это место? Достойно оно пребывать в покое и мире; ведь сюда принес нас Оримби Мооль, и здесь впервые ноги наши коснулись земли Эйпонны…
До тасситских шеренг оставалось двадцать шагов, когда эти слова вспыхнули в воздухе перед Дженнаком.
Шар на его ладони исчез, хотя он ощущал тяжесть, твердость и теплоту магического талисмана, и легкую дрожь, будто бы сфера стремительно вращалась в его пальцах, не истирая, однако, кожу или вовсе не касаясь ее. Но зрение утверждало иное; глаза его видели огромную книгу, повисшую в пустоте, гигантские страницы в три человеческих роста, темный фон, серебряные знаки и слова - те самые слова, что вспомнились ему сейчас.
Достойно оно пребывать в покое и мире; ведь сюда принес нас Оримби Мооль, и здесь впервые ноги наши коснулись земли Эйпонны…
Эти строки горели перед ним подобно огромному щиту, загородившему от орд тасситов, от их оружия, от ярости, от смерти. Внезапно он ощутил, что может листать невесомые страницы; они покорялись его воле или чему-то иному, для чего у Дженнака не было названия. Разуму?.. Инстинкту?.. Чувствам, натянутым как кожа на боевом барабане?.. Это не имело значения. Он пожелал, и черно-серебристые страницы сменились изумрудно-зелеными; и было написано там: спорьте, не хватаясь за оружие, спорьте, не проливая крови, спорьте, но приходите к согласию.
Толпа тасситов отшатнулась.
Немногие из них умели читать письменные знаки, но как выглядит Чилам Баль было ведомо всем, от вождей в орлиных перьях до юношей, впервые вставших на тропу войны. И теперь Святые Книги явились перед ними, но сотворенные не в камне, не переписанные на пергамент и бумагу, а прямо в воздухе, как внятный и ясный голос богов, как ощутимый след их присутствия, как знак их божественной воли. Конечно, то было чудо, невиданное со времен Пришествия; чудо, посланное племенам Мейтассы! Они желали узреть Чилам Баль в ее первозданном обличье, в том виде, какой был придан ей самими богами, и Святые Книги явились им под сводами Великого Храма, у изваяний Шестерых, у пещер, хранивших древние заветы…
Явились!
Но сколько их было? Четыре? Или пять?
Страницы, мерцающие изумрудом, шевельнулись; алые знаки Книги Мер сменили зелень Книги Повседневного. Дженнак листал их неощутимым ментальным усилием; желание не успевало зародиться в нем, оформиться в слова или приказ, как знаки начинали гаснуть и вспыхивали вновь, но в ином сочетании, с иным смыслом, исполненным, однако, все той же мудрости и силы. Он стоял сейчас на рубеже между людьми и богами; люди окружали его, тасситы и одиссарцы, равно застывшие в благоговейном молчании, а боги высились над ним - шесть каменных исполинов, его пращуры, одарившие потомка горькими и сладкими плодами долголетия.
Каких же больше? - подумал Дженнак, уже предчувствуя, что вскоре он получит ответ.
В торжественной тишине пурпурно-алые страницы Книги Мер сменились золотом и желтизной Листов Арсолана. Их строки ярко горели под сумрачными сводами, и Дженнак повторял про себя слова и слышал голос, но не глас богов, а хрипловатый баритон Унгир-Брена, наставника и аххаля.