Магнит

В общем, Алиса улетела и проработала в Голландии около года. Переписка их прервалась, но, возвратившись в Москву, она еще о нем помнила. Но он не объявился. И она вышла замуж, превратившись из Медниковой в Сереброву. Муж имел отношение к телевидению и устроил ее работать поближе к себе.

Далее в рассказе Алисы следовало темное место. То ли она мужа бросила, то ли он ее. Но разрыв состоялся, а тут как раз подвернулась длительная командировка, причем не в Амстердам, а в город, где жил Шуйский. /Шуйский, услышав, похолодел. . Значит, она сюда приехала из-за него/. У местного губернатора рейтинг тогда был 2% и он выписал из Москвы команду журналистов./ В результате губернатор в выборах победил, а Алиса на третьестепенные роли в Москву возвращаться не захотела. К тому времени она Шуйского видела в городе несколько раз и не могла себе представить, будто он не знает, что она здесь. Фигура она теперь заметная, почти ежедневно мелькает по телевизору. Тогда-то Алиса окончательно решила, что Шуйского для нее больше не существует.

- Однако, на мой концерт ты все-таки пришла, - подал голос Шуйский, наконец-то оторвав свой взгляд от уже ледяного кофе.

- Я пришла смотреть не на тебя, - резко оборвала его Алиса.

- А на кого?

- На моего нынешнего мужа Эдуарда Синюхина.

- Что?! Синюхина?! - Более дикой новости Шуйский не слышал за всю свою жизнь.

- Да. Что ты так удивляешься? Ведь ты его совсем не знаешь.

- Он уверен, что не скроют тучи солнца?.. Нет, не скроют...

- Замолчи. Эдик стал моим мужем не потому, что хорошо читает со сцены.

- Тем более что читает он... не слишком хорошо.

- Я сейчас уйду... Он просто очень надежный человек. Таких сейчас почти не осталось. Мне с ним спокойно. Можно сказать, я счастлива.

- Как мы когда-то?

- Нет, совсем по-другому. Не знаю, как сказать... У нас был романтизм, а тут - реализм. Критический реализм... Я в нем уверена. Кроме того, Эдик работает на телевидении - читает

утренние новости. Так что не считай его неудачником. Неудачник не мог бы...

- Читать утренние новости?

- Не мог бы стать моим мужем.

Шуйский по-прежнему не пришел в себя от сногсшибательного сообщения. От этого он стал излишне ироничен и хотел было спросить Алису - она принципиально выходит замуж только за телевизионщиков? Но не успел этого сделать, как Алиса поднялась из-за стола и твердо сказала:

- Все. Мне пора. - И, видя порыв Шуйского: - За себя я заплачу сама. До дома подвезти не могу, - знала где он живет!? - Мне в другую сторону. Прощай.

И, схватив с вешалки пальто, она вышла. "Эдик..." Шуйский в отчаянии перевернул все еще полную чашку кофе на блюдце, вокруг которого быстро образовалось коричневое пятно. Подбежавшая официантка долго думать не стала и замахнулась на хулигана красной папкой, из которой вылетело меню, покружилось немного и улеглось в кофейную лужицу...

Будучи одной из форм проявления

возвышенного, ГЕРОИЧЕСКОЕ тесно связано

с трагическим,

из книги(31)

Колхаун первое время не мог ничего понять. Исполнил все как требовалось, но вместо похвалы - удостоился сомнительного удовольствия. Хозяйка куда-то исчезла, а на него коварно накинули сетку и как он не сопротивлялся - нацепили намордник и впихнули во что-то металлическое, где пахло так - как обычно пахнет в лифте. Он даже вначале подумал, что это действительно лифт. Но вместо того чтобы взлететь, он опустился - на грязный вонючий пол. А потом почувствовал, что едет, но не вверх, а вперед или назад. И тем не менее Колхаун все сделал правильно, лишнего себе не позволил. Или люди теперь так благодарят? О том, что его хозяйка могла быть не совсем права, он подумать не мог. Хозяйки не умеют быть неправыми. Весь его жизненный опыт доказывал это.

Потом, когда его куда-то привезли, появился отвратительный тип, от которого несло кошатиной, спиртом и колбасой. Вначале тип лишь приоткрыл дверцу и поглядел на притворившегося смирным Колхауна. Увидев намордник и совсем осмелев, тип схватился за ошейник. Как будто бы не за что больше вокруг было подержаться. Но этого ему показалось мало и он куда-то поволок Колхауна. Но Колхауну эта бесцеремонность не слишком понравилась, что и было тотчас подтверждено рычанием. В ответ раздались ругательства.

Колхаун уже давно заметил, что люди могут ругаться куда изощреннее, чем собаки. Да что там собаки, даже кошки в этом уступают людям. Это было для Колхауна неприятно, но так как его хозяйка никогда не ругалась, он ее считал не совсем человеком, тем самым проявляя к ней невиданное уважение.

Вслед за ругательствами последовали пинки, которые Колхаун снести уж никак не мог и не долго думая, стал вертеться на месте и вскоре освободился от дурного общества пахнущего всякой там кошатиной невоспитанного типа. Кругом слышались крики других людей, но на них Колхаун внимания обращать не стал, а все сделал так, как его долгие месяцы в парке учила хозяйка - взял один барьер, другой... Сзади по-прежнему ругались по-человечьи, что только заставило Колхауна бежать быстрее - подальше от этих запа хов и шумов.

Через день, проплутав по городу, Колхаун подбежал к своему дому и улегся на том самом месте, где всегда ставил машину отец хозяйки. Улегся и стал ждать, пока не дождался.

Колхаун мог, конечно, погибнуть под колесами, незамеченный озабоченным отцом Оли Баритончик. Но предпочел этого не делать, своевременно отскочил, и когда отец хозяйки вышел из машины доверчиво уткнулся тому в колено носом. Если бы не намордник, он бы сделал это с еще большим воодушевлением.

В этот же день в семье Баритончик был праздник. Отец Оли, кажется, нашел нужный подход к нужным людям, которые обещали поработать со следствием. Стоило это недешево, но торговаться едва ли имело смысл. После публикации в газете ставки удвоились, что естественно. Не исключено, что статья вышла заведомо скандальной не случайно. Публикуя измышления, "Первая молодость" как бы предлагала - "мы можем написать так, но можем и иначе. Ответственности за публикации редакция все равно нести не собирается, поэтому мы готовы на немедленное опровержение по двойному тарифу".

Отец Оли так и понял, и судиться не стал, оплатив статью под названием "Не оскорблена и не покусана", в которой, для надежности, опровергался сам факт проишествия возле кафе "Скиф". Автор статьи был, разумеется, тот же, что написал предыдущую "Оскорблена и покусана" и опровергая первую публикацию, как будто бы, перестарался. В опровержении ставилось под сомнение само существование кафе "Скиф", что могло вызвать еще одно опроверже ние, теперь уже со стороны владельцев кафе. Хотя газета, - если до этого дойдет, - только выигрывала. Опровержение опровержения оценивалось по четырехкратному тарифу. Зато никаких затрат на судебные издержки, не говоря уж об экономии времени и сбережении нервов.

Таким образом, стало ясно, что Оля Баритончик выйдет на свободу завтра-послезавтра и общественное мнение будет должным образом подготовлено. Поэтому повод для праздника имелся существенный, и старый добрый Колхаун подоспел вовремя. По такому случаю отложили даже его усыпление. Пускай порадуется напоследок.

Он, однако, ясно подчеркивает, что

это лишь идеи, еще не окончательно

сформулированные, но которые, возможно,

могут быть реализованы в будущем.

Главное - это вопрос о сотрудничестве.

из книги(32)

Отца братьев Моховых Александра Кирилловича с позором исключили из тяжелоатлетического клуба "Лира". За неуплату. Он не осилил и вступительного взноса. Случилось это весьма кстати, потому что супруга Александра Николаевна уже ходила в ЗАГС, выясняла правила возвращения себе прежнего имени. Таким образом, пока Александр Кириллович искал новый повод проводить вечера за пределами дома, он вынужден был вовремя возвращаться с работы. А чтобы не сидеть на кухне дураком, уставившимся в окно, Александр Кириллович, - хотел он того или нет, - должен был проявлять к жене дежурное внимание. И о детях не забывать. В начале он озадачил Олега странной просьбой - взглянуть на дневник успеваемости. Сын с удивлением посмотрел на отца. Дневники в десятом классе уже не велись.