Парашютист

- Ну, Эдик, покажи этим полякам, давай! - командует инструктор. И Эдвардас привычным уверенным движением красиво покидает самолет. Все как обычно.

Несколько блестяще выполненных пируэтов. Обязательные элементы закончились.

Теперь пошли произвольные. Все четко. Осталось приводнение. Эдвардас, вытянувшись "солдатиком", приближается к воде. От встречного ветра черные трусы наполняются, раздуваются, как купол. Скорость гасится. И Эдвардас, вытянув носочки, входит в воду почти без брызг.

С погружением в воду приглушается рев на трибунах. Вот ступни касаются керамического дна. Пора выныривать. Лацис сильно отталкивается. Но тут же больно ударяется головой. Сверху какая-то стенка! Может быть, вправо? Стена! Влево? О, господи, опять стена! Лацис мечется под водой, потеряв ориентацию. Где верх? Где низ? Он в ловушке. Между тем, легкие выпускают последний воздух. Вот они, последние пузыри. Ну все, конец. Прощайте, ребята! Не поминайте лихом! Я сделал все, что мог, для победы...

Вдруг какие-то руки хватают его и резко вытаскивают из водоема. А после хлопают ладошкой по спине, чтобы прошел кашель.

- Господи, что это? - Лацис проснулся, сидя в ванной, наполненной до краев. - Валя, это ты?

- Какая я тебе Валя? Чуть не захлебнулся, пьяница чертов. Прямо как знала...

Смерть помогла Эдвардасу выбраться из ванной и доковылять до тахты.

- Давай, спи! А то не то что до Кракова, до конца отпуска не дотянешь. Надо же, напился, как дурак, да еще в воду полез. Кто мне насчет Кракова слово давал? А?

Смерть махнула рукой, понимая, что от мертвецки пьяного ничего не добьешься и пошла выпускать воду из ванной.

- Понял, - Эдвардас кивнул, закурил сигарету и повалился на подушку. Засыпая, он почувствовал, как кто-то, выругавшись, вытащил у него сигарету изо рта и затушил в ближайшей пепельнице.

Последние дни отпуска Эдвардас вел себя безобразно, даже по мнению Горбунова, которому всегда ставили Лациса в пример. Он много пил. Заплывал за буйки. На ходу прыгал с катера в воду. Устроил дебош на дискотеке. И даже забрался в какой-то реликтовый заповедник, не обратив внимания на сторожа, который долго кричал, вскинув двустволку, что будет стрелять. "Я тебе стрельну..." - кто-то из темноты грубо осек сторожа. Пока суть да дело и сторож с кем-то что-то выяснял, Лацис преспокойно нарвал цветов и удалился. Экскурсий и культурных мероприятий Эдвардас не посещал, а вечерами выходил на ту самую аллейку, к той самой гипсовой скульптуре и долго стоял в задумчивости. Один раз даже, будучи пьяным, заснул у пьедестала. Но милиция, обнаружив его, доставила до гостиницы, не взяв штрафа.

- Что скучаешь, Лацис?

Смерть, одетая в вечернее воздушное платье как-то раз вечером подошла к нему.

Разговор происходил на аллее возле гипсовой статуи.

- Я не скучаю. Вот гляжу на статую, на эту мерзость. Приободряюсь.

Эдвардас хмуро осмотрел Смерть с ног до головы. Обратил внимание на новую прическу и модные туфли.

- С танцев, что ли?

- Да. А почему бы и нет? Смерть игриво ежилась и слегка была пьяна.

- Ну и как, успешно? - Лацис с усмешкой продолжал оглядывать худую угловатую, но не лишенную стройности фигуру.

- Где же провожающий тебя кавалер? Укокошила должно быть кавалера?

- Ты меня как-то однобоко воспринимаешь.

Смерть обиделась.

- Почему обязательно "укокошила"? На культурные мероприятия за этим не ходят.

Что, мне отдохнуть нельзя? Лацис снова усмехнулся.

- Конечно, можно после трудов праведных. Ну и как мероприятие?

- Да так, ничего особенного... Какой-то кавказец все время приставал. Я говорит, люблю таких, как ты, "блэдных дэвушек", хвастался, что деньги девать некуда, домой к себе звал. Вот и думаю, сходить к нему или нет. А? Как ты думаешь, а Лацис? Смерть, хитро улыбаясь, смотрела на Лациса, пытаясь уловить его реакцию.

- О, господи! А чего ты меня спрашиваешь?

- Ну так... С кем мне еще посоветоваться, как не с тобой. Мы уже так с тобой давно знакомы ... и в тоже время - Смерть вздохнула, - мне кажется, так мало друг друга знаем.

Эдвардас не реагировал никак. Он повернулся к статуе.

- Ты вот что мне скажи, - Смерть перешла на строгий тон. - Ты что это в последнее время совсем башку потерял?

- Что ты имеешь в виду?

- А то, что мне кажется, ты приключения на свою задницу ищешь. Я тебя серьезно спрашиваю? Так это или нет?

- Ничего я не ищу.

- А какого дьявола утром на подстанции полез через кабели высокого напряжения?

Ты что табличек не видел? 800 вольт!

- Да не было там никакого напряжения.

- Да это я рубильник отключила. Потому и не было! Болван! Какого черта полез?

- Да я за кепкой... Туда кепку ветром унесло.

- Господи, кепку. Ну как это можно было из-за кепки...Через сетку, потом через кабели... Знаешь, как я перепугалась за тебя?

- В самом деле?

- Ну да.

- С чего бы? Могла бы не выключать рубильник.

- Ну да, а в Кракове кто будет прыгать? Ты как парашютист погибнуть хочешь или как дурной прохожий? Ты что это? Специально Смерти ищешь? Ну ладно, раз ищешь, так и быть. Вот я перед тобой. Чего искал, говори! Ну чего хотел? Никого нет, говори, не стесняйся.

- Ладно-ладно... Чего говорить, и так обо всем договорились... А чего ты меня отчитываешь, собственно? - Эдвардас спохватился. - Ты что мне мама? Ты что жена?

Ты кто вообще такая? Ах да, пардон...

- Лацис, что за тон? Отчитываю я его... А кому ж тебя отчитывать, как не мне? От жены отбился. И не смотри на меня так! Мне, между прочим, ее как-то по человечески жаль. Она и так и эдак... все подход к тебе ищет... А ты... никаких знаков внимания.

Отношения с Валентиной у Эдвардаса испортились как никогда. На все вопросы жены он отвечал только тремя словами - "да", "нет" и "не знаю" и ни разу не улыбнулся. В один из вечеров Валентина не выдержала и разрыдалась, чего с ней не случалось уже много лет. Это произошло после того, как Валентина купила розовое платье, точно такое же, какое было на ней в юности во время их первого знакомства.

- Ну как тебе мое платье? - спросила она, напряженно улыбаясь.

Лацис ответил "да".

- А разве оно тебе ничего не напоминает? Лацис ответил "нет".

- Ну вспомни, пожалуйста, как мы с тобой познакомились! Лацис ответил "не знаю".

- А я все знаю! - зарыдала Валентина, вымачивая подушку. - Я тебя больше не интересую! Вы, мужики, всегда на курортах других баб себе находите!

- Каких баб?

- Ну что ты думаешь, что я слепая, да? Думаешь, что я ничего не вижу?

- Чего не видишь?

- А то, что ты все последнее время о другой думаешь!

-Я ни о чем не думаю в последнее время.

- Думаешь! Ты для кого тогда цветы нарвал в заповеднике, а? Я думала мне, а он ночью с цветами на аллею ушел и только утром вернулся... Ну, кому нарвал цветы?

Признавайся, чего уж там...

- Себе. Кому ж еще...

- А больше, значит, некому было?

- Некому.

- Та-ак, - Валентина привстала и скандально скрестила руки на груди. -Ну, хорошо... Тогда другой вопрос, если ты считаешь меня за дуру... Что это вчера за баба была?

- Какая баба?

- Не валяй дурака! Ведь прекрасно знаешь, о ком я говорю... Хорошо, придется напомнить... Вчерашняя... Длинная такая, худая, как жердь... Ты заснул опять пьяный на песке, а она над тобой зонтик поставила-а...

- А-а. Ну, это, наверное, чтобы я не обгорел.

- Да-а? Вон какая заботливая, оказывается? А почему именно тебе? Раз так все складывается, может быть, ты меня с нею познакомишь... а, Лацис?

Эдвардас подумал, прикинул, в чем дело, и твердо сказал "нет". Больше они с женой ни о чем не разговаривали.

Со Смертью до конца отпуска беседовать также не довелось, а встретил он ее еще только раз. Случайно. На пляже. Смерть стояла возле спасательной будки, растирая мазью обгоревшие плечи и что-то втолковывала подвыпившим спасателям. Лацис тогда хмуро поздоровался, потупил взгляд и прошагал мимо.