Общество сознания Ч

- Прихватил, не беспокойся, давно пора знать, что твой отчим предусмотрительный человек, - ответил Прокофьич. - Когда за руль?

Вскоре они выскочили на мост, отделяющий Химкинское водохранилище от канала имени Москвы.

Когда выехали из Москвы, Прокофьич поменялся местами с Тетериным, и вскоре на заднем сиденье спали уже двое - маленький мальчик и взрослый палеоантрополог.

Глава четырнадцатая

«Совы»

- никакого модернизьма! Никакого абстракционизьма!

Он тяжелым камнем канул в сон, как в пропасть. Потом, очнувшись, с удивлением увидел себя на заднем сиденье своей «мыльницы». Сбоку от него спал мальчик. Вчерашний чудодейственный мальчик, благодаря которому Сергей Михайлович совершил свой выдающийся подвиг. Он посмотрел на часы, они показывали двадцать пять минут пятого. За окнами машины было еще темно.

- Что за город? - спросил он у Белокурова.

- Тверь.

- Почему стоим?

- Прокофьич увидел милиционера и пошел ему доносить, что мы с тобой вооружены.

- А если серьезно?

- Разузнает, как дальше ехать. Ты чего проснулся? Спи дальше, всего-то проспал два часа.

- Как ни странно, чувствую себя выспавшимся.

Тетерин удивился тому, насколько он и впрямь ощущал себя посвежевшим.

Прокофьич горячо поблагодарил представителя тверской милиции и вернулся за руль.

- Ну что там? - спросил Белокуров.

- Надо было раньше свернуть и переехать на другую сторону Волги. Сейчас переедем по этому мосту, потом направо, еще через один мост, и выберемся на дорогу в Бежецк.

- Зачем нам Бежецк? Нам в сторону Кушалина.

- Это одно направление.

- Не устали, Николай Прокофьич? - спросил Тетерин, когда они ехали по мосту через Волгу. - Я уже в норме, могу вас заменить.

- Из Твери выберемся, и заменишь.

- Афанасий, - сказал Белокуров, когда они уже ехали по набережной, за спиной у памятника ходившему за три моря.

Неведомо почему, но в эту минуту Тетерину стало как-то по-особенному хорошо и уютно. Вспомнилось, как однажды с другом они путешествовали по волжским городам, предавались разным приключениям, охотились на девушек-волжаночек; хотя и не сказать, что много наохотили, но все равно весело. И как пили великолепное тверское пиво в обыкновеннейшей пивной забегаловке, расположенной неподалеку от этого самого памятника Афанасию Никитину. Нестерпимо захотелось холодненького пивка.

- Надо же, - произнес Николай Прокофьевич, - полжизни прожил в Твери и уже забыл, как по ней ездить.

- Так вы тверичанин? - спросил Тетерин.

- Конечно. И Борис тут родился.

- Борис, а зачем мы все-таки едем туда, в эти Жаворонки? Может, лучше остановиться тут, в Твери? Наверное, ведь есть родственники?

- Никого не осталось, - ответил за Белокурова его отчим.

- А в Жаворонках надежно, - сказал Белокуров. - Так, во всяком случае, меня уверял сам князь Жаворонков. Хорошая новорусская охрана, крепкие стены…

- О-о-о! - покачал головой Тетерин. - Как раз там, где есть хорошая новорусская охрана и крепкие стены, менее всего безопасности. Там-то и грохочут взрывы, там-то и добивают контрольным выстрелом в черепушку.

- Возможно, вы и правы, - вздохнул главный редактор «Бестии», - но это к тому же одно из мест, где нас вероятнее всего не будут шукать. Можно сказать, мы - эмигранты. Спасаемся в пределах другого государства. Как если бы мы были итальянцы и прятались в Сан-Марино.

- Так, а что эти «жаворонки», чем они занимаются, кроме того, что солнцепоклонники? - все-таки зевая, спросил Сергей Михайлович.

- Всем, чем положено гражданам карликового государства, - отвечал Белокуров. - Каждый по своей профессии плюс по той профессии, которая нужна в государстве. Допустим, вы можете заниматься своей антропологией, но должны и землю пахать, и огород обрабатывать. Если, конечно, ваше дело не приносит доход княжеству. Вот, допустим, если я поселюсь в княжестве, я уже не смогу читать лекции в богатом коммерческом колледже в Москве и лишусь основного своего дохода. Придется подыскивать работенку в самом княжестве или придумывать что-то.

- А я запросто могу принимать своих пациентов в княжестве и приносить доход, - сказал Тетерин и коротко поведал о том, как он занимается надомным черепословием.

- Должен вас разочаровать, - покачал головой Белокуров. - Ведь вас могут выследить.

- Потребую от своих пациентов неразглашения.

- Да, вы в лучшем положении, нежели я, - вздохнул Белокуров. - Но я не жалею. Мне обрыдла моя «Бестия». Как бы я ни оправдывал свою деятельность, она не приносит ровным счетом никакой пользы. Россию газетками не спасти. Вся оппозиция так и остается клапаном для выпускания пара, вместе со всей своей оппозиционной печатью. Нужно что-то совершенно иное. Может быть, княжество Жаворонки? А? Что, если мы придем в восторг, когда увидим там нового русского человека? Не «нового русского», а именно нового русского человека. Меня влечет туда. Мне верится, что там что-то есть. Я мечтаю: родятся такие княжества, пусть даже основанные нуворишами, потом - феодальная раздробленность, пусть даже на незначительной территории страны. В маленьких феодальных ячейках родится сила. Потом явится новый Калита, новый Иван Третий, воссоединят эту силу, новый Дмитрий Донской даст бой новой орде в лице «прогрессивной мировой общественности»… А? Сергей Михайлович? Как вы на это смотрите?

- Мечты, - вздохнул Тетерин. - В одну реку нельзя войти дважды. Когда говорят, Россия гибнет и нужно ее спасать, мне грустно, потому что хотелось бы, чтоб это было так.

- Чтоб Россия гибла? - удивился Белокуров.

- Да, чтобы она еще гибла. Потому что она уже мертва. Что такое невыплата зарплат? Это тыканье иголками, проверка, чувствует ли тело боль, восстанет ли, возмутится ли или оно уже полностью труп. Русскому уже ничего не надобно. А значит, он мертв. Арабы в Египте устраивают демонстрации протеста против бомбежек Ирака. Вы видели хотя бы одну демонстрацию русских против уничтожения сербов? Да что там сербов! Против геноцида русских в Чечне. И я не видел. И даже если ваше княжество «жаворонков» хоть что-то собой представляет - в чем лично я сильно сомневаюсь, - то все равно оно есть не что иное, как волос на теле покойника.

- Волос?.. - потерянно переспросил Белокуров.

- Да, - печально вздохнул Тетерин. - Я с самых похорон своего отца думаю об этом волосе. Если хотите, расскажу.

- Расскажите, - тихо промолвил Белокуров.

- Я, кстати, никому еще не рассказывал. Мой отец был отважным человеком, страстно любил свою Родину - СССР. И он умер именно в год ее убийства, в девяносто первом. Какая-то скоротечная астма… Утром не проснулся, и все. Задохнулся во сне. Я думаю, он задохнулся от горя. Так вот, когда на второй день после его кончины я утром подошел к нему, то обнаружил в его лице что-то не то. И даже не сразу догадался. Оказалось, лицо его было пересечено надвое…

- Пересечено? - вздрогнул Белокуров.

- Да, невероятно длинным волосом, - продолжал Тетерин, задыхаясь от воспоминания. - У отца над правой бровью была маленькая родинка, из которой все время рос крепкий черный волос. Отец его постоянно выдергивал щипчиками. И вот представляете, за сутки, прошедшие после смерти отца, этот волосище вырос длиной в полметра.

- Не может быть! - произнес в ужасе Николай Прокофьевич. - Неужто прямо-таки на полметра?

- Нисколько не преувеличиваю. Я сохранил тот волос, измерил его. Пятьдесят сантиметров с гаком. Он легко выдернулся и потом уже больше не рос. В день похорон его не было. Всю свою силу он бросил в этот отчаянный скачок тогда, в первый день смерти отца. Он словно кричал: «Встань! Поднимись! Смотри, как я нахально вымахал! Выдерни меня!» Все, что сейчас происходит в России, - как тот волос. Раньше стоило ему чуть высунуться - дерг! - и его опять нету. А сейчас некому выдернуть, и он прет, он лезет, крича: «Встань! Воскресни! Выдерни меня!» Но страна державная спит мертвым сном, не встанет, не выдернет. Жизнь костей и роговицы продолжается в мертвом теле и еще долго будет продолжаться, но это жизнь - в трупе.