Отступник

– Я же говорил тебе, – обратился он к растерянному Тимуру, – с ней нужно быть осторожным. А представляешь, каково мне приходится?

– Если не нравится, можешь пойти и найти себе тихую библиотечную мышь, – отрезала Рита.

– Да нет, – Знахарь задумчиво посмотрел на нее, – хоть я и постоянно чувствую себя, как на минном поле, а другой женщины мне не нужно.

– То-то, – поучительно сказала Рита.

– Но вот насчет лоботомии…

– Что насчет лоботомии? – Рита зловеще прищурилась.

– Тут ты не права.

– Интересно, в чем же, – Рита выпустила к потолку струйку дыма.

– Видишь ли, – проникновенно сказал Знахарь, – делать операцию можно на том органе, который имется в наличии. Например, у собаки нет рогов, поэтому…

– Что-о? Это ты что хочешь сказать? Что у женщины нет мозга?

– Ну-у-у… – Знахарь пожал плечами и развел руками.

– Ах ты, сволочь!

И Рита, схватив со стола вилку, швырнула ее в Знахаря.

Он увернулся, и вилка, сверкая и вертясь, улетела в угол, где попала прямо в клавиатуру внушительного музыкального центра, сработанного в стиле шестидесятых.

Раздался щелчок, и по гостиной поплыла успокаивающая мелодия.

Элвис Пресли проникновенным вибрирующим голосом пел «Only you».

Знахарь встал, подошел к Рите и, строго склонив голову, сказал:

– Сударыня, позвольте пригласить вас на танец.

Рита фыркнула и отвернулась.

Но уже в следующую секунду она рассмеялась и, бросив сигарету в пепельницу, встала. Знахарь обнял ее правой рукой за талию, а левую, бережно взяв в нее теплую узкую ладонь Риты, отставил далеко в сторону.

Рита положила голову ему на плечо и закрыла глаза.

Тимур, наблюдавший за ними, перевел дух, затем налил себе виски и сказал:

– Да-а-а… Ну вы, блин, и парочка!

Я лежал на просторной постели и слушал, как в ванной шумит душ.

В голове у меня тоже шумело.

Вчера мы, конечно, дали как следует, и, когда настал момент расползаться по койкам, я вдруг понял, что оставаться в одном номере с Тимуром было бы крайне неэтично. Не хватало еще, чтобы он слушал, как мы с Ритой кувыркаемся в соседней комнате.

Я снял вычурную позолоченную трубку местного телефона и сказал администратору, что хочу получить в свое распоряжение еще один, небольшой, но приличный номер.

Через две минуты в дверь постучали, и вышколенный стюард, или хотя стюард – это на корабле… В общем, мальчик в форменном фиолетовом сюртуке принес на серебряном подносе ключ от номера.

Сунув ключ в карман, я успокоился и предложил треснуть на посошок.

Тимур одобрил мое конструктивное предложение, а Рита презрительно сказала:

– Алкоголики!

Я пожал плечами и демонстративно налил только себе и Тимуру.

Но Рита со свойственной женщинам логикой возмутилась:

– А меня здесь как бы и нет, так, что ли?

– Так ты же сама сказала…

– А что я сказала? Я только охарактеризовала вас. Но я ничего не сказала о том, буду ли с вами пить.

– Ага… Ну и как, будешь?

Рита горестно вздохнула и обреченно ответила:

– Ладно, наливай, соблазнитель…

Я подмигнул Тимуру своим единственным правым глазом и бережно наполнил рюмку Риты.

– А ты еще помигай, – угрожающе сказала Рита, – вот выколю тебе второй глаз, и будешь бедненький, слепенький с белой тросточкой ходить.

– И водители будут останавливаться, пропуская тебя на переходе, – весело подхватил предатель Тимур.

– И ты, Брут… – горестно вздохнул я. – Что ж, этого следовало ожидать… Ну давайте тогда выпьем за женскую доброту, за женскую гуманность и за женскую же любовь.

– Во! – Тимур воодушевился. – За женскую любовь! Я тут, пока тебя не было, тоже вышел погулять.

– И встретил девушку – полумесяцем бровь? – полуутвердительно спросила Рита.

– Ага, встретил, – кивнул Тимур. – Ну так что – за любовь?

– За нее, злодейку, – согласился я.

И мы дружно выпили.

Тут я почувствовал, что у меня открылось второе дыхание и можно повременить с окончанием вечеринки.

Тогда я закурил и поинтересовался:

– Так что там насчет девушки с полумесяцем?

– Не-е, – Тимур тоже закурил, – девушка без всяких полумесяцев. Обычная русская девушка. Ну, то есть… Ей лет тридцать, так что пусть каждый сам решает, девушка она или там матрона престарелая… В общем, мы с ней вместе учились в Томском универе. У нас с ней тогда любофф была.

– И теперь, когда ты ее встретил, – саркастически улыбнулась Рита, – былые чувства всколыхнулись в твоем угасшем сердце?

– Что значит – угасшем? – возмутился Тимур. – Как там у поэта сказано… И сердце пламенное бьется в груди и в брюках у меня! Так что вовсе оно не угасшее.

– Ну и…

– Что – ну? Погуляли мы с ней, повспоминали, а потом…

– А потом повалились на мягкую зеленую травку в парке Горького! – Маргарита засмеялась и посмотрела на бутылку.

Я заметил это и на всякий случай налил всем.

– Ну на травку мы не повалились, однако… – Тимур мечтательно посмотрел вверх и закинул руки за голову, – однако повалимся. Завтра в полдень встречаемся у памятника Пушкину.

– Завтра, говоришь… – сказал я задумчиво.

По непонятным причинам моя беззаботность вдруг улетучилась.

Что было этому виною, я не знал. Может быть, настала какая-то другая стадия опьянения или, наоборот, алкоголь перестал действовать успокаивающе и умиротворяюще, но в моей голове промелькнула неявная цепочка ассоциаций.

Памятник Пушкину – центр Москвы – Красная площадь – мавзолей – зомбированные боевики – бандиты – политики…

И призрачная пелена, которая на время отгородила меня от событий, в гуще которых я резвился, как опарыш в деревенском сортире, растаяла, словно утренний туман под лучами солнца.

Я снова вспомнил все, что произошло за последние полгода, а особенно – за минувшую неделю, и, тяжело вздохнув, сказал:

– Завтра… Ладно, завтра. Но у тебя на твою девушку только завтра и есть. Послезавтра мы улетаем обратно на Чулым.

Тимур обиженно надул губы, и я, вполне понимая его, добавил:

– Ну, если уж тебе так приспичило, можешь оставаться. Но лично я послезавтра валю отсюда к чертовой матери. Во-первых, я не люблю Москву, а во-вторых – мне тут просто нечего делать. И кроме того, я чувствую, что если вовремя не сделаю отсюда ноги, у меня тут очень быстро появятся дела, которые мне совсем не нужны. Такая у меня, понимаешь, карма, мать ее.