Валет Бубен

Дядя Паша сидел в шезлонге и курил толстенную сигару. На столике рядом с ним стояло несколько бутылок пива. Услышав мои шаги, он оглянулся, и увидев, что я из себя представляю, закинул голову и густо захохотал. Глупо улыбаясь, я подошел к краю бассейна и вдруг почувствовал, что меня толкнули четыре сильные руки.

Взмахнув руками, я, подняв фонтан брызг, рухнул в воду.

И сразу же понял, что это было именно то, чего мне не хватало.

Вынырнув, я снова почувствовал себя бодрым и свежим, все вокруг меня было ярким и четким, и вообще я чувствовал, что в ближайшие пятьсот лет могу не отдыхать и не спать.

Подплыв к краю бассейна, я взялся руками за малахитовый бордюр и одним движением выкинул свое наполненное силой и весельем тело из воды. Скинув мокрый халат, я бросил его на пол и надел другой, который предусмотрительно протянула мне Варя.

Я посмотрел на довольных результатами своего усердия девушек, громко чмокнул каждую из них в розовую упругую щечку, и они, повинуясь боярскому жесту Дяди Паши, исчезли за одной из дверей.

Я опустился в деревянное некрашеное кресло рядом с хозяином, взял бутылку пива, налил себе до краев высокий стакан и от души к нему приложился.

– Ну и как тебе моя банька? – самодовольно спросил Дядя Паша.

– Класс! – ответил я, переведя дух и утирая с губ пивную пену. – Никогда в жизни такого не было. А про твоих банщиц я уж и не говорю. Вообще-то ты рискуешь, Дядя Паша!

– Интересно, чем?

– А тем, что прискачу я к тебе на вороном жеребце темной ночью и умыкну их обеих. Что будешь делать?

– Пошлю тебе вдогонку еще двух. Устроит?

– Пожалей меня, Дядя Паша, они же вчетвером душу из меня вынут!

– То-то!

– Ну ладно, не буду.

В это время открылась покрытая затейливой резьбой дверь, и на пороге показался одетый в черный костюм молодой крепкий парень с торчавшей на затылке короткой косичкой. Он посмотрел на Дядю Пашу и кивнул ему. Дядя Паша кивнул в ответ, и парень скрылся.

– Пора к столу, – сказал Дядя Паша и встал.

– А переодеться? – спросил я.

– Зачем? – удивился Дядя Паша. – Мы же не на приеме в Кремле!

Когда мы вошли в ту дверь, из которой выглядывал парень с косичкой, я увидел огромный стол, заставленный жратвой и напитками.

За столом сидели двое мужчин. С первого же взгляда можно было понять, что это вовсе не сотрудники отдела народного образования. Один из них, коротко остриженный, был лет сорока, и его волосы отливали серебром. На нем была белая футболка с короткими рукавами, обтягивавшая рельефную мускулатуру торса, а на его загорелых и жилистых руках можно было прочесть всю его историю и статус. Другой, чуть помоложе, был одет в светлосерый костюм, черную рубашку и белый галстук. Его темные блестящие волосы были гладко зачесаны назад, и его можно было бы принять за преуспевающего коммерсанта, но специфическая худоба лица говорила о том, что он немало лет провел в лагере, и этот лагерь был совсем не пионерским. На его руке тускло светились массивные золотые часы.

Дядя Паша взял меня за локоть и сказал:

– Это наш уважаемый гость из Питера – Костя Знахарь.

Я учтиво наклонил голову.

– Это – Витя Соленый, – сказал он, указав на здоровяка с наколками, – а это – Саша Астрахан.

Здоровяк показал зубы, а любитель дорогой одежды и золотых часов кивнул.

– Оба они – уважаемые люди, авторитеты, как и ты, Костя.

Они привстали, и мы пожали друг другу руки. Потом все уселись, и Дядя Паша сказал:

– Ну что, закусим, чем бог послал?

И подвинул ко мне небольшой тазик с черной икрой.

Я проснулся рано и долго лежал, прислушиваясь к прозрачной утренней тишине, которую нарушало редкое цвирканье какой-то одинокой осенней птички, да на жестяной оконный карниз за мокрым стеклом мерно капала вода.

Ночью прошел дождь, и по небу медленно ползло клочковатое серое покрывало. Комната была наполнена утренним сумраком, скрывавшим очертания предметов и я, неторопливо бродя взглядом по стенам и потолку, вспоминал вчерашний вечер.

Уже во втором часу ночи, приняв в процессе неторопливой беседы о превратностях жизни несколько стопок отменной домашней водки, которую Дядя Паша самолично настаивал на смородиновых почках, и поклевав его разносолов, загромождавших большой стол, покрытый зеленой скатертью, я почувствовал, что все-таки устал после наполненного событиями и переживаниями дня. Извинившись перед немногочисленным обществом, я попросил Дядю Пашу отправить меня спать. Он понимающе кивнул и, позвав парня с кисточкой на затылке, распорядился насчет моего ночлега.

Парень этот, которого тоже, как оказалось, звали Костей, провел меня по длинному, обшитому лиственницей, коридору и открыл тяжелую дубовую дверь, за которой была просторная спальня. Пожелав мне спокойной ночи, он удалился, а я принялся оглядывать мое временное пристанище.

Надо сказать, спаленка была под стать баньке.

Это была огромная, тридцатиметровая комната, приспособленная именно и только для того, чтобы в ней спать. Ну, или заниматься какими-нибудь другими постельными делами. Главное место в ней занимала упиравшаяся изголовьем в стену огромная кровать. Она была таких размеров, что я почувствовал себя Гулливером, угодившим в опочивальню великанской принцессы. Для сна это было совершенно безразлично, а для чего-нибудь другого – очень даже удобно. Кроме кровати, в комнате было несколько разнокалиберных диванов, мягкие пуфики, азиатская оттоманка с валиками и козетка с античным подголовником.

Пол был застелен коврами, на стенах висели несколько картин, изображавших пышнотелых красавиц в соблазнительных позах, а по обе стороны от кровати стояли два высоких бронзовых торшера, освещавших все это мягким неярким светом. Напротив кровати была дверь, и, открыв ее, я увидел небольшую ванную комнату, всю отделанную малахитом.

Ну, Дядя Паша, ну, Волшебник Изумрудного Города, подумал я и, скинув шмотки, полез под душ. Хоть я и был несколько часов назад в настоящей бане, хоть и вымыли меня там на несколько месяцев вперед, а все же привычка принимать душ перед сном взяла свое. Быстро оплоснувшись, я взял с вешалки темнозеленое махровое полотенце и, вытираясь на ходу, вышел в спальню.