Удача

Я терпеть не могу всех этих пошлых «зайчиков», «кисок» и «рыбок», но Кончите такая форма обращения очень понравилась.

Ну и черт с ней.

Буду теперь называть ее всеми ласковыми зоологическими прозвищами, какие только придут в голову. Интересно, на каком она сломается?

На гиенке или на акулке?

Мы сидели в роскошном кабаке, находившемся на первом этаже, и официант, только что принявший у нас заказ, торопливо удалялся в сторону кухни.

– Скажи, Кончита, – поинтересовался я, – ты впервые в Европе?

– Да, дорогой. Та-а-ак.

Похоже, она теперь задолбает меня этими водевильными обращениями.

– Слушай, Кончита, – обратился я к ней, – называй меня как раньше. Не нужно этого – «да, дорогой», «нет, дорогой». Ладно?

Она зыркнула на меня, и я вдруг понял, что не я один такой умный.

Точно!

Она так же, как я, решила поиздеваться, и теперь будет обращаться ко мне, как в тех самых сериалах, которые я так ненавижу. А я-то еще подумал, что она сдалась!

Я погрозил ей пальцем и многозначительно сказал:

– Не надо. Не стоит испытывать мое терпение. Помни о том, что я сказал тебе в номере. Я не шутил, и не советую проверять, насколько серьезными были мои слова.

Кончита потупилась и сказала:

– Ладно, можешь не повторять. Я все помню.

Она подняла на меня большие черные глаза и спросила:

– Но как же мне теперь называть тебя? Я привыкла, что тебя зовут Тедди, а теперь ты – Майкл…

– Вот Майклом и называй.

– Майкл… – Кончита выразительно надула губы. – Майкл… Ладно, пусть будет Майкл.

– Кстати, – я, наконец, вспомнил то, о чем подумал еще в самолете, – что я буду делать с документами после операции? Нужны новые. Майкл Боткин скоро закончится.

– Не беспокойся, – ответила Кончита, – наши люди есть и в Гамбурге.

– Но тут документы будут не такими настоящими, как те, которые мне сделали в Америке.

– А кто сказал тебе, что ты получишь американские документы? Тебе сделают немецкие, и они будут такими же настоящими, как те, что у тебя сейчас, – сказала Кончита, явно гордясь возможностями наркомафии.

– Ну, если так, тогда ладно, – я кивнул. – Это значит, я теперь буду русский немец?

– Точно.

– Надо выбрать имя. Не хочу быть каким-нибудь Гансом или Адольфом.

– А давай, ты снова будешь Теодором, – оживилась Кончита, – и тогда я снова смогу называть тебя Тедди.

Нет, подумал я, Теодор – нормальное немецкое имя, не хуже других, однако лично я предпочел бы остаться Майклом Боткиным.

– А эти твои деятели – они могут сделать мне документы на то же имя, то есть на Майкла Боткина?

– Они все могут, – ответила Кончита и задрала нос. Подумав, она посмотрела на меня и спросила:

– Почему тебе так нравится этот Боткин?

– Это российская историческая личность, – ответил я, – знаменитый человек.

– Он был революционером? – с надеждой спросила Кончита.

– Да… Пожалуй… Пожалуй, его можно назвать революционером. Но не будем об этом, ладно?

– Ладно, – вздохнула Кончита, – смотри, Майкл, официант идет.