Страница 4 из 96
«Какой-нибудь оборванец позарился на мои старые слаксы и тесную футболку, — не особо расстроилась Тамара. — Вот только в секцию завтра идти не в чем. Если не удастся откопать чего-нибудь дома, придется прогуливать. Отца, как ни старайся, доехать до магазина, чтобы купить форму, не соблазнить. Он сегодня настроен предаваться безделью. А мама еще вчера собиралась заняться какими-то перестановками в зимнем саду».
А одну ее за покупками не отпустят. Родители еще не изжили в себе отношение к дочери как к сопливому несмышленышу и порой конкретно бесят своим контролем. Просто подавляют, не разрешая, например, ездить одной в видеообмен. Мама всякий раз зачем-то сопровождает ее в Пушкин в секцию по у-шу. Неизвестно, чего они там накручивают себе в головах, но то, что дочь закисает дома, отлучаясь лишь в школу, устраивает родителей как нельзя больше.
«Порой предки бывают просто несносны! — вздохнула Тамара и встала в очередь у тележки с мороженым. — Нет, в Череповце было иначе. Как же все изменилось с переездом в это проклятое Тярлево!»
Она не спеша доела мороженое, пропустила пару автобусов, уверяя себя в том, что в них слишком много народу. Возвращаться домой не хотелось. Сидеть в четырех стенах, пялиться в телевизор, играть на надоевшем компьютере. Какие еще развлечения на вечер можно придумать в проклятом коттедже? Разве что выйти из дома и бессмысленно послоняться по засыпанному строительным мусором, пока так и не приведенному в порядок участку. Вот и все. Скорее бы уж наступили каникулы! Мама обещала, что они сразу уедут в Ялту. В какой-то престижный дом отдыха. Остается надеяться, что там будет повеселее, чем здесь.
Сойдя с автобуса в Тярлево, Тамара, как ни старалась не торопиться, все-таки доплелась до дома меньше чем за десять минут.
«Сейчас пообедаю. Потом надо все же попробовать уломать папу доехать со мной до магазина, — планировала она, поднимаясь на невысокое, всего в четыре ступеньки, крыльцо. — И надо сегодня же побеседовать с ним насчет другой школы».
Входная дверь оказалась распахнутой настежь. Сначала это ее удивило — отец терпеть не мог беспорядка. Но потом Тамара нашла объяснение: «На улице жарко. Специально устроили сквознячок». И не притворяя за собой дверь, принялась, прислонившись к стене, расшнуровывать кроссовки.
Почему-то в каминной на всю громкость был включен телевизор: «Раиса Максимовна Горбачева сегодня провела встречу с представителями американской благотворительной организации…»
— Папа!.. Мама!.. Ну, папа же!!!
«Куда они запропастились?» Тамара прошла в пустую каминную, убавила звук. Заглянула на кухню. В столовую. Пусто. «Ковыряются в зимнем саду? А может быть, пользуясь отсутствием дочери, заперлись в спальне и (стыдно подумать!)…
— Па-па!!! Черт побери!
…Потому и был так громко включен телевизор? Тамара поднялась на второй этаж, бросила взгляд на закрытую дверь в спальню родителей.
Заглянуть? Нет, лучше не стоит. Сначала надо посмотреть в кабинете. И в зимнем саду…
— Ма-ма-а-а!!!
«…Не услышит, как я сейчас ору, только глухонемой. А, значит, родителей просто нет дома. Куда-то срочно свалили, пока я ездила в школу? Но тогда почему не закрыли за собой дверь? И не оставили мне никакой записки? — Тамара ощутила беспокойство. — Или я ее не заметила? А может быть, предки чем-нибудь заняты на участке за домом?»
Тамара уже ступила на лестницу, чтобы спуститься в прихожую и выйти на улицу, но в последний момент передумала. Шестое чувство вдруг подсказало ей, что все-таки стоит заглянуть в зимний сад. Хотя, если б родители были там, они обязательно бы откликнулись. И все-таки… Еще раз:
— Ма-ма!!! Па-па!!!
Она отворила дверь и шагнула в просторную полукруглую комнату с огромным, до самого пола, окном и наполовину застекленной крышей. Цветы и декоративные карликовые деревья, которые уже через год должны были заполнить зеленью сад, еще не разрослись, и всякий раз, когда заходила сюда, у Тамары возникало ощущение пустоты и безысходности. Мать по полдня проводила в этой комнате, используя ее как студию; дочь, наоборот, терпеть не могла это пустое просторное помещение и старалась без надобности сюда не заглядывать.
— Мама! Па…
Они лежали на краю сухой, выложенной зеленым кафелем раковины искусственного водоема рядом с журнальным столиком в форме большой запятой и тремя перевернутыми плетеными креслами. Словно влюбленная пара на безлюдной лужайке: он на спине; она рядом — прижавшись к любимому.
Вот только у мамы на спине на фоне розового халатика большое темно-бордовое пятно. Вот только подол халата, бесстыдно задравшись, обнажил безжизненно (безжизненно!) белую ногу.
Воздух стал вязким, словно кисель, и Тамара с трудом сделала несколько шагов в направлении мертвых родителей. Именно мертвых (не раненых, не потерявших сознание, а именно мертвых!) — она поняла это как-то сразу. Раньше ей никогда не доводилось видеть покойников, но когда, прорвавшись наконец через воздушно-кисельную преграду, она подошла к маме и папе вплотную, склонилась над ними и разглядела, что у обоих прострелены головы, то удивительно хладнокровно сумела сделать вывод, что это — ранения, как говорят врачи, не совместимые с жизнью.
И в этот момент оцепенение отпустило ее. Воздух утратил свою кисельную вязкость. Кровь обильно наполнилась адреналином, и движения сразу приобрели уверенность. Тамара резко распрямилась и обвела затравленным взглядом помещение сада.
«Их убили воры! Грабители! — вспыхнуло в голове. — И они где-то здесь, в доме! Готовы прикончить и меня! В любой момент могут напасть из-за спины…
…Что делать? Бежать отсюда? Звать на помощь соседей? Звонить в милицию?»
Но первым делом Тамара, осторожно выглянув в коридор, метнулась в свою комнату и, сама не понимая, какое это сейчас имеет значение, проверила, на месте ли ее «Синклер» и новенький восьмисотый «Шарп». Потом достала с полки альбом Ренуара и убедилась, что шесть пятидесятирублевых бумажек — ее заначка — по-прежнему вложены между страниц.
«Слава Богу, хоть это, — мелькнула в мозгу несуразная мысль. — Хорошо, что грабители не знали о том, где я прячу деньги. А то бы забрали. Обязательно бы забрали… — Она встрепенулась. Словно вдруг протрезвела, словно пробудилась от сна. — О, черт! Мамы и папы больше нет! Я теперь совершенно одна, я теперь сирота — самое страшное, о чем только могла помыслить! Надо срочно связаться с милицией!»