Наследница

Бакланов с Крупцовым о чем-то шепчутся. Опрокидывают по стопочке. И опять шепчутся. «На работе не наобщались!» — бросаю я в их сторону недовольный взгляд.

Бос остроумно рассказывает о том, как в прошлом году ездил в Африку и там его чуть не сожрал крокодил. Три недели назад я бы без размышлений подумала: «Лучше б сожрал!» Но, оказывается, и мне свойственно ошибаться в людях. В том натяге, который нам подкинули из Москвы, Бос показал себя неоценимым руководителем. Сложнейшую партию против Шикульского и кампании он сыграл по-гроссмейстерски, не допустив ни единой ошибки и всякий раз просчитывая действия противника на несколько ходов вперед. Лучшего председателя Совета директоров «Богатырской Силе» и не пожелаешь.

Андрюша… Эх, Андрюша — это отрезанный ломоть. Глушит коньяк, пристает к официантке, наслаждается жизнью и не знает, что накануне фуршета мы с Крупцовым успели коротенько обсудить его будущее. Замочить? Сослать в самый отдаленный филиал «Богатырской Силы»? Мы пока ничего не решили, кроме одного: в «Пинкертоне» Андрею больше не светит.

Он стучит по бокалу ножом, начинает толкать какой-то длинный запутанный тост. Я его не слушаю. Думаю о сидящей сейчас в бойлерной Светлане Петровне.

«Зайти к ней сегодня? Не заходить? И вообще, какой приговор ей вынести? Вроде бы, идеальнейший вариант: сдать ее мусором, сопроводив подробнейшим описанием, какую мясорубку она устроила в своем сиротском приюте. Но сотрудничать с легавыми западло. Судьбу Толстой Задницы мне предстоит решать самой.

А может, отдать ее Томке?»

— …Так выпьем же за то, чтобы перед тобой, Вика, всегда двигался подобный бульдозер и расчищал твой жизненный путь от камней, — завершает тост Андрей.

«О чем это он? О каком-то бульдозере?» — приподнимаю я свой бокал.

— Спасибо, Андрюша.

«Так отдать ее Томке? Или кокнуть самой?»

…Фуршет не удался. Не удался даже небольшой сабантуйчик. Вместо этого получились милые дружеские посиделки, тихие и наискучнейшие. Без вакхических плясок. Без пьяных разборок. Без девок по вызову.

— Как-то не по-русски, — замечает Олег, когда мы уже в половине двенадцатого возвращаемся домой. — Даже неудобно перед Эльмаром. Как-никак, он приехал сюда бухнуть, оттянуться.

— Пускай бы оттягивался, бухал. Никто его за руку не держал. — Я оглядываюсь назад. «Сааб» Ярвела-младшего поспешает за моим «мерседесом». Эльмар останется у меня в гостях на все выходные. А вот Олег с Пляцидевским улетают завтра в Москву.

Посмотрим-посмотрим, что из этого выйдет!

…Но сначала выходит великая лажа. Или, наоборот, сам собой вдруг решается не дававший мне последнее время покоя вопрос. Это с какой стороны посмотреть.

Проблему «Как поступить со Светланой Петровной?» решает она сама…

Как только мы въезжаем во двор, к «мерседесу» подскакивает один из стояков, открывает передо мной дверцу. Я удивленно выставляю ножку из машины. Никогда раньше не наблюдала ничего подобного за своими охранничками!

Нутром чувствую, что-то произошло!

— Что-то случилось?

Константин, двухметровый верзила-охранник, наклоняется к моему уху, безуспешно пытается не басить, а шептать.

— Ваша пленница…

— Только не говори мне, что она юзанула.

— Хуже…

Что может быть хуже, я просто не представляю. Разве что достала припрятанный в складках шубы мобильник и вызвала СОБР.

— … Час назад я решил отнести ей воды…

— Короче.

— К тому моменту она уже окоченела, — виновато мычит Константин, словно в том, что толстуха окоченела, виноват он.

— Почему сразу не позвонили?

— Не хотели портить вам праздник.

— Правильно, — я одобрительно похлопываю стояка по плечу. — Сейчас разберусь с гостями и подойду.

«Третий инфаркт она не переживет, — однажды сказал Тамаре толстухин любовник, — вспоминаю я. — Он оказался прав».

Через час, когда Эльмар с Олегом достают из запасников литровую бутылку «Посольской» и мирно устраиваются возле камина, я спускаюсь в подвал. Константин пыхтит позади меня.

— Вот в такой позе она и была, — докладывает он. — Я ничего не трогал. Бойлерную сразу же запер.

Светлана Петровна сидит на полу, широко раздвинув полные ноги. Шуба нараспашку, яркое шелковое кашне валяется далеко в стороне. На левой руке, все еще прикованной к бойлеру, наверное, останется след от наручников.

Толстуха подохла не сразу. Сначала помучилась. Не знаю, как долго, но она успела разорвать на себе блузку. Похоже, сначала наступило удушье.

— Недавно у нее было два инфаркта подряд, — стараясь говорить чуть слышно, почти шепотом сообщаю я. — Это третий. Костя, ее надо куда-нибудь отвезти и оставить. Когда найдут труп и сделают вскрытие, никто уголовного дела возбуждать не будет. Как, займешься выносом тела?

— Оформим, — бухтит Константин.

— Я сейчас принесу ее сумочку. Слушай, а ведь эта слониха не влезет в багажник.

— Возьмем «навигатор», посадим в салон.

— А получится?

— Не впервой, — заверяет меня добряк Костя, спец по вывозу мертвечины.

Я возвращаюсь в дом. Там всё тихо-спокойно — спокойнее некуда. Олег и Ярвела-младший глушат водяру, водитель Эльмара отправился спать к себе в комнату, Пляцидевский сидит за компьютером. Я иду в спальню, достаю из трюмо толстухину сумочку, на всякий пожарный тщательно протираю ее носовым платком. Потом поворачиваюсь к зеркалу. Из него на меня смотрит Тамара Астафьева, повзрослевшая и надежно устроенная в жизни. Сильная… нет, даже могущественная! Впрочем, уже не Тамара. Давно не Тамара. Виктория Энглер.

«Вот так-то, Толстая Задница, — перевожу я взгляд на осиротевшую сумочку. — Когда-то ты меня запирала на ночь в туалете. Когда-то ты пыталась свести меня сума. Когда-то ты приговорила меня к смерти. Но сегодня я стала одной из самых богатых женщин в мире. А тебя сейчас отвезут на какую-нибудь тихую улочку и вышвырнут из машины в сугроб. Завтра, когда я буду пить кофе возле камина, ты будешь валяться на столе патологоанатома с разрезанным брюхом, а твои потроха будут разложены по банкам.

А всё-таки жаль, что нам так и не довелось побеседовать.

А возможно, это и к лучшему…»