Наследница

Игнат не косит.

Уже сутки, как он не пользуется ведром, не реагирует ни на столь желанную воду, ни на людей, ни на хоть какие-нибудь изменения в окружающей обстановке. Сидит, словно буддист в состоянии полной нирваны, и у него изо рта свисают тягучие нитки слюны.

Минуют еще одни сутки. Несколько раз я навещаю Игната. Никаких изменений. Та же поза. Тот же остекленевший взгляд сумасшедшего.

Потом в подвал снова спускается Олег.

— Ты еще не натешилась? — Он подходит к дядюшке и сильно бьет ногой ему в челюсть. Игнат, как манекен, опрокидывается на бок, да так и остается валяться — не шевелясь.

Никаких изменений!

Разве что нитка слюны, тянущаяся из уголка рта, окрашивается красным.

— Сколько можно держать здесь эту свинью? — морщится Гепатит. — От него провоняла вся бойлерная. Я скажу пацанам, чтобы вывезли его в лес и закопали.

— Нет. — Я разочарована, что мучения для этого гада так быстро закончатся. — Пусть оденут его потеплее и отвезут в лес. Но не закапывают, просто выпустят. Если ему повезет, он выйдет к людям, и его отправят в дурдом.

— Всё равно он уже не жилец.

— Хоть подохнет в тепле, — изображаю я из себя добренькую и гуманную. — Впрочем, я сомневаюсь, что он в состоянии выйти к людям. Пусть замерзает. Олежа, зови пацанов. Каждому доплата по двести баксов за вредность.

Морщась и матерясь, Руслан и Подстава упаковывают Игната в ватные брюки, свитер и телогрейку. На ноги натягивают кирзовые сапоги. И запихивают в «Транзит».

Пора в путь. В последний путь!

— Ты с нами? — интересуется у меня Руслан, и я согласно киваю.

— Естественно! — Как же я могу отказаться!

Я, Руслан и Подстава устраиваемся на переднем сиденье. Дядюшка в грузовом отсеке, и когда «Транзит» трогается с места и начинает подпрыгивать на ухабах, слышно, как этот зомби гремит костями по железному полу.

Далеко отъезжать от Ольгина мы не намерены. Выруливаем на Приморское шоссе, проезжаем несколько километров и сворачиваем в сторону дамбы. Кирюха Подстава останавливает машину на берегу залива, не доезжая до кромки воды метров пятидесяти. На улице темень, если не считать отблесков фар машин, едущих по дамбе.

— Подходящая ночка, чтобы уйти в мир иной, — мрачно замечает Подстава и ногами выталкивает Игната из машины. — Думаю, в Преисподней светлее. — Он щелкает зажигалкой и закуривает сигарету. — Покурю и поедем обратно.

Мы втроем стоим над Игнатом, скрючившимся на песке. При этом я вспоминаю, что синоптики обещали морозную ночь. Вполне вероятно, что дядя к утру загнется от гиподинамии. И даже не поймет, что с ним произошло. Не самая худшая смерть. Обидно! Этот белек достоин в тысячу раз худшего.

— Ну, порулили. Пикник окончен, — произносит Подстава и щелчком далеко-далеко отправляет красный светлячок окурка.

Ив этот момент Игнат принимается медленно подниматься на ноги. Мы втроем окаменеваем. Так, как наверное, окаменевают в мистическом страхе туристы на таинстве вуду, когда приходит в движение зомби. Мы смотрим, как дядя встает, затравленно озирается и нетвердой (совершенно нечеловеческой!) походкой направляется к воде. Потом, не сговариваясь и стараясь не издать ни единого звука, мы, словно привязанные, следуем за ним.

И при этом, признаться, мне жутко! Так жутко, как, кажется, не было никогда!

Когда вода (черная-черная!) касается сапог дяди Игната, он даже не замедляет ход. Он ее просто не замечает.

Идет и идет.

Вперед и вперед.

— О, черт! — заметно дрожащим шепотом выдавливает человек без страха и эмоций Кирюха Подстава. — Картина маслом! Такой суицид я вижу впервые! Будет, о чем написать в мемуарах.

И мы еще минут десять стоим у кромки воды и наблюдаем за тем, как в темноте растворяется силуэт существа, всё дальше и дальше уходящего по мелководью в залив.

ТАМАРА АСТАФЬЕВА (ВЕРБОВЩИЦА)

29 — 30 сентября 1999 г.

Узнать у пинкертоновских стояков адрес кардиоцентра и номер палаты, в которой валялась Толстая Задница, было проще простого.

И в тот же день, как оказалась в больнице, Светлана Петровна получила большой букет роз и пакет со сладостями и фруктами. К передаче прилагалась коротенькая записка:

«поправляйся скорее, толстуха. Ты мне очень нужна. Сама знаешь это».

Уже через пятнадцать минут после того, как больная получила эту щедрую передачу, врачам пришлось спешно подключать перенесшую очередной приступ Светлану Петровну к прикроватному кардиографу и электронному кардиостимулятору «Биотроник».

Как раз в этот момент Тамара, валяясь на своем любимом диванчике в коттедже в Ольгине, получала по телефону отчет одного из толстухиных телохранителей, за ненадобностью временно переданных в распоряжение Николая.

— Принципал, как только расстался со Светланой Петровной в больнице, сразу отправился в испанское консульство. Там к нему присоединился один человек — насколько я понял, не то юрист, не то бухгалтер «Доброго Дела». В консульстве они вдвоем провели три часа пятнадцать минут.

— А где вы сейчас? — Тамара сладко потянулась и переключила программу на большой плазменной панели «Самсунг».

— Есть такой клуб «Консервы».

— Знаю. Место сборищ бендеровских пацанов.

— Принципал сейчас там. Предупредил, что вернется не раньше, чем через час.

«Не иначе, как ему зачем-то потребовался Магистр. — Этот вывод напрашивался сам собой. — Эх, нацепить бы на Николая какой-нибудь незаметный шпионский жучок», — подумала Тамара и, не откладывая, поинтересовалась у стояка, насколько это возможно.

— Установить — нет проблем. Другое дело, не зафонил бы этот жучок, когда принципал опять намылится в консульство. Или его решат в «Консервах» проверить сканером те же бендеровцы. Мое мнение, не надо спешить. Потерпите несколько дней, а мы покатаемся с этим Колей, понаблюдаем, соберем на него чуть-чуть компры. Глядишь, созреет для вербовки. И не понадобятся никакие жучки.

— Лады. Так и поступим. Наблюдайте. — Тамара отбросила телефон и вновь схватилась за пульт. По телевизору в этот вечер, словно специально, по всем каналам гнали сплошную изжогу.