Культурист

– Что папа насчет Крота сказал? – заводя мотор, вполголоса поинтересовался Слон. – Прокатило все, с баксами? Не заподозрил?

– Да ты не дергайся. И держи язык за зубами. Тогда все будет как в аптеке. Никто у тебя твои десять тонн не отнимет. Только вот голду с крестом на сто грамм и браслет с печаткой пока брать не советую.

– Да я сам цацки не уважаю! Я тут о другом подумал, – довольно ощерился бритоголовый. – Хочу в Сочи рвануть через месяц, когда потеплее станет.

Пальмы, девочки, море – сказка! Никогда в жизни на юге не был. Отпустишь на недельку?

– Посмотрим, – поморщился Индеец. – Я вперед не загадываю. Тут за неделю три раза сдохнуть можно.

– Не хотелось бы, – нахмурился Слон.

– Никому не хочется, – согласился Антоха. – Но это уж как повезет. Такая наша работа. – Индеец оглянулся назад, на молча смотрящего в окошко Влада. Позвал вполголоса: – Рэмбо... не парься, слышь. Мне совсем не в кайф с тобой собачиться. Ты мне на службе жизнь спас, а на стрелке с Кротом – свободу, и я это никогда не забуду. Кому хочешь за тебя горло порву. Но ты тоже на рожон не лезь, понял? И завязывай с бредовыми идеями, – помолчав секунд пять, Антон медленно, словно нехотя, добавил: – Думаешь, мне самому хочется до гробовой доски груши окучивать? Я, может, тоже сплю и вижу, чтобы мне баксы на блюдечке с золотой каемочкой приносили. Но, в отличие от тебя, я давно в теме и знаю реальный расклад в городе. А по нему мы пока что – не пришей к п... е рукав! Для пиковой замутки не только бойцы и стволы нужны. Авторитет должен быть. Так что угомонись. Придет время – мимо шанса не проскочим. Мир?

– Я с тобой не ссорился, – отозвался Невский. – Но козла этого из-под земли достану. Это личное дело.

– Болт с тобой, хочешь на задницу проблем – ты их получишь. Только я тебе не помощник.

– Мне не надо помогать. Я сам справлюсь. Просто не мешай.

– Как хочешь...

Минут десять ехали молча, под льющийся из динамиков хриплый голос Аркадия Северного. Когда «девятка» проскочила мимо Варшавского вокзала и до поворота на Московский проспект оставалось всего ничего, Антон вдруг приказал Слону:

– Останови.

– Здесь? Какого лешего?

– Ты что, турок?! – взорвался Индеец. – Что не ясно?!

Слон шевельнул губами, беззвучно матерясь, и послушно притер машину к тротуару.

– Жди здесь. Рэмбо, выйдем на минуту, – бросил через плечо Антоха и первым покинул салон. Заинтригованный Влад вышел следом и, отказавшись от предложенной Индейцем сигареты, вопросительно посмотрел на жадно закурившего приятеля.

– Слушай сюда, герой, – выдыхая дым, быстро, почти скороговоркой заговорил Антоха. – Я не должен был тебе этого говорить. И, клянусь, никогда не сказал бы, как бы мне паскудно на душе ни было. Не только потому, что любая информация в бригаде предназначена только тому, кто к ней имеет прямое отношение, а за излишнюю болтливость полагается смерть. Но и потому, чтобы ты, узнав правду, сгоряча не наделал глупостей. И если бы не твоя замечательная наблюдательность и дикое желание свернуть себе шею, так бы и случилось...

– Ты с самого начала все знал, – мгновенно поняв, что имеет в виду Индеец, сказал Влад.

– Знать наверняка – не знал, – мотнул головой Антоха. – Но догадывался. За две недели до того дня, как тебя кинули, у Чалого был день рождения. Отмечали в бассейне, в спорткомплексе рядом с «Горьковской». Народу собралось немного. Кроме баб Чалый пригласил несколько своих знакомых, человек пять, и нас, шестерых. Старших. С простыми быками он вообще почти не общается... Короче. Среди гостей был один тип, носатый, кавказской внешности. И я слышал, как они терли тему о двух квартирах, которые следовало отобрать у хозяев. Одна, двухкомнатная, на Дыбенко. Там жил какой-то алкаш. Его собирались заставить прописать у себя одну бабу, выдав за родственницу, а потом отравить хозяина метиловой водкой. А вторая квартира – в микрорайоне «Таллинское, сорок». Однокомнатная. Усекаешь?

– Дальше! – потребовал Невский.

– Хачик говорил Чалому, что тему буквально накануне слил его прикормленный человек из паспортного стола. Мол, жила-была старая бабка. И она умерла. А сразу после ее смерти на квартиру за взятку прописался внук, приезжий молодой лох. И его можно запросто кинуть, абсолютно по закону, если доказать, что бабка умерла раньше. Все, что нужно, – вполне официальная справка. Выписанная на следующий день после смерти старухи. И лоха можно брать голыми руками. Потому что он сразу смекнет, чем ему грозит суд. А две недели спустя вдруг звонишь ты и рассказываешь, что тебя кинули. У меня в голове мгновенно звоночек тренькнул. Вот кто, думаю, был тем самым приезжим лохом. Вот и прикинь, что я мог тебе тогда ответить?! Ты же не при делах был! Ты ведь, по понятиям, и был тем самым лохом, которого грех не кинуть! А потом было уже слишком поздно признаваться. Сам прикинь, как бы это выглядело? «Я тебя обманул, братан!» Да и что горевать? Крота мы на такую сумму опустили, что десять хрущевок купить можно. И тут вдруг Чалый сам себя вкладывает... Я это тоже сразу засек... Короче. Я не хочу, чтобы ты шею себе свернул, Влад. Если Чалый поймет, что ты вынюхиваешь что-то, – тебя сразу кончат! А так... может, цел останешься. Ну что, теперь доволен? Если он узнает, что я раскололся, п...ц приснится обоим.

– Знаешь, как найти хача?

– Зачем тебе его искать?! Ты хотел выбить из него правду? Ты ее получил! Вернуть квартиру назад нереально. По закону ты не имеешь на нее прав. Ее давно уже продали. Так что забудь. Невелика потеря. Купи себе новую. Маклера я и без Чалого найду. Жучков в Ленинграде – как грязи. Только лучше будет все-таки подождать. Иначе возникнут вопросы насчет суммы в заначке Крота.

– Антоха... – Ну?

– Я к тебе без претензий. Но хача я достану и за квартиру расквитаюсь. Засада в другом. После всего того, что ты сейчас рассказал, меня от одного слова «Чалый» блевать тянет. Кто он вообще такой? Почему его до сих пор не замочили?!

– Время не пришло, вот и не замочили. Ты уже спрашивал меня, под кем ходит Чалый, – выпустив через нос две струйки дыма, сказал Антон. – И я ответил тебе правду. Формально – ни под кем. Но с одной серьезной поправкой. Сережа Тихомиров – он же Чалый – внебрачный сын вора в законе по прозвищу Костыль. Костыль очень уважаемый вор. Его знают по всей России. Сейчас он сидит в Коми, по седьмой ходке, за кражу. И держит зону. Выйдет через год. Чалый часть прибыли от рэкета отправляет в общак зоны, где сидит его отец. И об этом все знают. Наехать на Чалого – значит перекрыть пусть не очень большой, но денежный ручей в зону и сильно поссориться с Костылем. А этого никто не хочет. Именно поэтому с местными бригадами у нас пока мир, даже с такими отморозками, как «зареченские». Все разборки бывают, в основном, только когда наши точки пытаются прибрать к рукам залетные, чтобы любой ценой закрепиться в Ленинграде. Так что пока жив Костыль – Чалому нечего бояться. Но вот когда вор умрет – бригада развалится на части. Слишком многие авторитеты терпят Чалого лишь из-за отца. Поэтому я тебе и сказал, что для создания своей бригады не пришло еще время. Но оно придет. Костыль уже старый и, по слухам, болен туберкулезом на конечной стадии. В больничке сейчас лежит. А значит, долго не протянет. Придет весточка – начнется кипеш. Минимум две команды, не считая нас, захотят уйти вместе с прикрученными точками. Но вряд ли рискнут создать собственные бригады. Скорее всего, примкнут к «зареченским», сейчас за ними главная сила. Остальные – сто к одному – впрягутся за Чалого. Это камикадзе. Им по фигу. Вот и начнется настоящее веселье. Ты думаешь, Чалый сейчас в «Жемчужине» зря насчет ящика АКСУ базарил? Готовится.

– И кто мешал тебе рассказать мне об этом сразу? – спросил Невский. – Конспиратор, блин.

– Кто-кто?! Дед Пихто!

– Ладно, замяли. Только один момент проясни, раз уж мы с тобой теперь в открытую играем. Если у вас с другими бригадами мир, зачем Чалому лезть в «Союз-Баварию»? Это ведь не ларек у метро. Барыги, прежде чем открыться, уже наверняка договорились о «крыше».