Выигрыш — смерть

Из Котласа в Великий Устюг добраться можно было только железной дорогой, самолетом или теплоходом. Мы выбрали первое. Пригородный поезд полз с черепашьей скоростью, и в полдень мы, наконец, прибыли. Цивилизация и железная дорога кончились. Мы оказались в царстве деревянных домишек частного сектора, ближе к окраинам торчали бетонные бараки микрорайонов. Достопримечательности повергали в уныние: парк культуры с застывшим на пьедестале облупившимся самолетом, ликеро-водочный завод дореволюционной постройки — на этом их перечень заканчивался. И только подъезжая к Сухоне, мы увидели старинную церковь, светлую, устремленную ввысь, легкую, словно бы и не с этой земли. Я хоть и неверующий, но все равно — защемило сердце. Оказалось, что местное начальство переоборудовало храм в пивной бар. Пиво, впрочем, там всегда было свежее, холодное, подавалось с ломтиком ветчины и кусочком селедки. Но вечером в это святое место лучше было не показываться. Аборигены, являвшиеся заполировать пивком нечто более крепкое, сплошь и рядом выясняли отношения.

Дороги в здешним районе оказались еще хуже, чем в котласском. Единственная нормальная трасса вела из Устюга в отдаленный Никольск. Закон: чем дальше от центра, тем хуже; дороги. В довершение всего весною ледоходом снесло мост через Сухону, и городские власти наладили временную переправу.

Из Устюгского района мы перебрались в Никольский и по совету Алика решили преподнести скромный подарок одному из третьих секретарей, что должно было способствовать нашей деятельности.

Иван Трифонович Ленцов производил смешанное впечатление. Его фамилия как нельзя более шла ему. Медленно поворачивал он голову в сторону говорящего, медленно опускал веки, пока фраза так же медленно варилась в его праздном мозгу. Серый пиджак с пузырями на локтях, замызганная коричневая рубашка, мутные, захватанные липкими пальцами очки — таким увидели мы этого партработника. Но когда наши слова были усвоены неповоротливым разумом Ивана Трофимовича, он посулил всяческую помощь, вплоть до выделения «газика» для разъездов.

Веньку он просто очаровал.

— Душа человек! Даже поинтересовался, как у нас с гостиницей! Одно слово — Расея! Чувствуется широта!

— Думается, не так он широк, как тебе кажется.

— А нам что — ну, просто такой же бездельник, как и его коллеги. Ничего — заинтересуем!

Гостиница «Русь» предоставила нам приличный номер с туалетом и ванной, правда без телевизора. Для люкса мы, видать, рылом еще не вышли.

Действительность оказалась суровой: на здешней автостанции болталось затертое расписание, где против абсолютного большинства маршрутов красовалось одно слово — «отменяется». Дефицитный бензин выделялся лишь для автобуса к железнодорожной станции да на два-три рейса к крупным усадьбам колхозов.

В девять я ждал Ленцова у дверей его кабинета. Как и полагается мелкому начальству, тот опоздал минут на десять. Начальник рангом повыше задержался бы на часок, сославшись на дела. Первые лица районов, напротив, приходят на полчаса раньше, имитируя горение на работе.

Еще с утра Венька отправился в один из колхозов, прихватив с собой неотразимый аргумент — бутылку коньяка. Ленцов держался апатично, видимо вчера он собрал кое-какую информацию о нас.

— А где же ваш друг? Мы тут посовещались, и возникло мнение…

— Иван Трофимович! Помилуйте, — я раскрыл на столе коробку, где также красовались бутылки коньяка. — Без вашего доброго участия нам тут делать нечего.

Ленцов сонно сгреб коньяк в ящик, стола.

— Парень ты вроде славный… Ну, что ж… Район у нас маленький, все друг друга знают… Думаю, председатели колхозов пойдут вам навстречу, но чтоб все было по закону… Приедешь — расскажешь, как там с договорами. А машину Первый не даст, я уже просил — не дает…

«Ты попросишь, — подумал я. — Хорошо, что хоть коньяк заглотнул, все-таки крючок».

— Иван Трифонович, вы все-таки звякните в хозяйства…

Ленцов медленно потащил к себе телефонную трубку и застыл, держа ее на весу. Казалось, он уснул. Но вот его набрякшие веки поднялись:

— Будем звонить.

Иван Трифонович ронял слова в трубку, как капли драгоценной влаги:

— Кузьмич… Ты… это… встреть тут… хлопцы-художники… Ты это брось мне… Я тебе говорю… Первая комиссия поедет именно к тебе… Что?.. Делись…

Мы распрощались тепло. Отеческая забота райкома сходу увеличила нашу прибыль на тысячу. Внутри дрожало все — лишь бы не спугнуть удачу, добить заветные полсотни тысяч!..

Возвращаясь, мы зашли попрощаться с Ленцовым, захватив бутылку «Белого аиста».

— А, Лемешко! — бутылка нечувствительно исчезла в недрах стола.

— Спасибо, Иван Трифонович, без вас нам бы тут не обернуться. Но вот — набрали. Можно и сейчас определить вашу долю.

Интересно, сколько потребует? Веки Ленцова тяжело опустились. Он переваривал сказанное.

— Ладно. Потом. Вот это сделаете для района, — Лендов протянул длинный список. Я наскоро прикинул: шестьсот рублей надо заплатить только мастеру. Не мало, но куда денешься?

До Москвы летели самолетом, с посадкой в Вологде. В папке лежали договора на сумму восемьдесят.тысяч рублей.

В Донецке мама Алика ответила в трубку:

— Его нет в городе… скоро будет.

Я забежал в магазин к Марине. Дела пришлось отложить, но в ресторане Марина пообещала узнать, кто возьмется сделать стенды и прочую наглядную дребедень. Потом мы поехали ко мне. Взвизгнула дверь подъезда, но, увы, это был и визг несмазанного колеса Фортуны. На лестнице стоял Гурам. Вот так кончается хорошее и начинается черт-те что.

— Одну минуту, Гурам. Сейчас все объясню. Марина, иди в дом, мы тут потолкуем о делах.

Как только девушка исчезла, на плечо мне легла тяжелая рука.

— А теперь слушай сюда. Ты почему брал у Саши мои деньги? Свой долг Алик возвратил и смылся. Давай половину, и без фокусов. Машина за домом, ребята давно ждут, соскучились.

— Да брось, Гурам. Дома деньги…

— Дома! А если тебя, сука, засунуть в мусорный бак на корм крысам?..

— Ну, что ты… Мы же привезли почти на сто тысяч договоров!

— С моих кровных крутишься, падла! Ну, хоть непропил… — голос Гурама помягчал. — Ладно, пошли за договорами. Не знаю, кто тебе дал «показуху», но мастеру надо отдать третью часть. У тебя есть тридцать тысяч?

…Работу мастера делали почти два месяца. Алик так и не объявился. Мать его ничего вразумительного не говорила, видно, боялась. Что бы я делал без Гурама, я был Согласен на любые грабительские проценты!

Наконец контейнер с готовой работой на станции. Каесирша бойко сообщила, что отправки придется ждать не меньше месяца. Гурам подумал, сходил в каптерку грузчиков — и наши стенды на следующий день двинулись в путь.

— Вот так, — сказал Гурам. — Полсотни на ровном месте. Ну, что ж, живи сам и дай жить другому. Ты понял? — и жестко посмотрел на меня, как бы напоминая неприятные минуты в подъезде.

Две недели контейнеры должны быть в пути. Две недели под магнитофон мы пили с Мариной шампанское, привычно слетало ее невесомое, почти прозрачное платье. Я шалел от счастья, касаясь губами ее нежной кожи с еле заметным пушком, сжимая в объятиях так, что она невольно стонала. И Марина теряла голову…

…В Устюг мы приехали на день позже контейнера. Рядом с гостиницей «Сухона» в одном из частных домов аккуратная благообразная старушка сдала нам под стенды свой сарай. Разбитной молодой шофер из «Сельхозтехники» подвез наш товар. На его бортовой трехтонке возили уголь, и стенды припорошило хрусткой, иссиня-черной пылью. У моих ног грудами лежала чеканка: метровый барельеф вождя, дородная колхозница с медным серпом. Прочие орудия наглядной пропаганды были поменьше: в основном увековеченные в алюминии рогатый скот и птица, гроздья чеканных букв, загодя увязанных в лозунги. Рядом пирамидой высились вывески колхозных правлений.

Утром мы были уже в районе. Довольный Ленцов, повертев в руках и прибрав с глаз набор молдавских коньяков, сказал: