Страница 76 из 79
И вдруг дверь палаты медленно открылась. На пороге стоял Родищев. На подгибающихся ногах, бледный, с мутным взглядом.
– Я хочу уйти с этими людьми… – тихо сказал он.
– Алексей! – Врач подхватила Лешку под руки. – Немедленно в постель!
– Вы не можете мне приказывать… Я сейчас уйду с Ромой и этим человеком…
– Ты болен! – упрямо твердила женщина. – Когда поправишься, тогда хоть за пивом иди. А сейчас ты болеешь!
– Я не болею. Я умираю… Я все слышал. Куриное яйцо – это слишком много для моей головы… – Лешка повернулся к Мартынову: – Увезите меня, покажите мне мой дом… Расскажите мне, кто мой отец… Я прошу вас… Чего вам стоит?.. Пожалуйста…
– Садись в кресло! – скомандовал Андрей и одним рывком притянул к себе каталку. – Садись, Артур.
Тот с трудом уселся в кресло. И только потом поднял голову:
– Как вы меня назвали?..
Они мчались по Ордынской трассе, и Рома, сидевший за рулем, гнал машину так, словно боялся не успеть. Рядом с ним сидела Маша и не сводила с Лешки глаз. В ее глазах стояли слезы, и лишь присутствие этих уверенных в себе мужчин и их тяжелые взгляды не давали ей возможности разреветься.
– Тебя зовут Артуром, Леша, – говорил незнакомый Родищеву мужчина. Наверное, хороший человек, потому что все время движения он держал Лешкину голову у себя на коленях и беспрестанно с ним разговаривал. – Я знаю, что такое головная боль, Артур, я знаю… Нужно держаться, а потерять сознание проще всего. Ты скоро увидишь свой дом. Но, может быть, лучше было бы тебя не забирать из больницы?
Лешка едва заметно качал головой:
– Ты только довези меня…
Американец говорил и говорил, спеша рассказать Родищеву все, что он о нем знал.
– Твой отец был настоящим мужиком. Он долбил всех подряд. Немцев, американцев, поляков… Он мастером спорта международного класса был. Чемпион мира, Виктор Мальков, не слышал? А-а, брат, это потому, что спортом не интересуешься… Я всегда… Я всегда хотел быть похожим на него.
– Правда?.. – прошептал Лешка.
– А то! Все бои с его участием по телевизору смотрел. И человек он был хороший. Тебя любил, мать твою обожал…
– А она как умерла?
– Мать? – выигрывая время, глупо переспросил Мартынов. – У нее опухоль в мозге была. У вас это, наверное, наследственное. Но отец долго не мучился. Его в тот же год пневмония свалила. Крепкий мужик был, но против природы не попрешь. Слушай… а ты собаку около своего дома помнишь? Или, скажем, сосну?
Маша не выдержала и в голос разрыдалась.
– А это кто? – поднял в темноте глаза Лешка.
– Это… – осекшись, Андрей понял, что это трудный вопрос. – Это дорогой мне человек.
Последние слова он прошептал, наклонившись к самому уху Родищева.
– Кролик…
– Что? – оторопел Мартынов.
– Кролик… – показывая пальцем впереди себя, пробормотал Лешка. – Мой кролик…
Американец взглянул на него с недоумением, потом понял. Маша держала на коленях сумку и пушистого зверька, полученного Мартыновым в качестве приза за ворошиловскую стрельбу. Дотянувшись до него, он вручил его Лешке.
– Штырь…
– Не понял?
– Катастрофические неприятности… Кажется, теперь я понимаю, что это значит…
Андрей поморщился.
– Рома, побыстрее можно?
– Ты помнишь этот дом?
Они сидели на лавочке перед потемневшим от старости оранжевым домом, Андрей продолжал держать на коленях Лешкину голову.
– Ты помнишь эту сосну? Никогда не хотелось забраться по ней на небо?
– Я ничего не помню… Все отдал бы, чтобы вспомнить. И все отдал бы, чтобы хоть раз увидеть своих родителей…
Голова Лешки дернулась, и Мартынов положил на нее руку.
– Не плачь, парень. Побудь минуту сильным. Мне кажется, этого сейчас очень хотел бы твой отец.
И Мартынов стал говорить. Он говорил долго, лгал, придумывал и изворачивался, когда заходил в тупик. Он, помнивший своих родителей, всегда пьяных и развязных, рассказывал сейчас о них то, что хотел бы о них слышать от посторонних: что не было в мире людей добрее и внимательнее, и просто удача, что судьба подарила их именно ему, Андрею Мартынову. Он грезил о своих близких, как грезил по его мнению о своих близких Артур. Метлицкий, сжав рукой подбородок, стоял неподалеку от лавки, Маша сидела на краю песочницы.
Слезы… Они бегут тогда, когда их меньше всего ожидаешь. Андрей ощущал на руках сырость и уже не сопротивлялся слабости больного и несчастного человека, лежащего у него на коленях. Он представлял его боль, стараясь забрать хотя бы часть ее себе, и по его рукам текла горячая влага…
Осекшись на полуслове, он осторожно вытянул руку из-под головы Лешки и поднес ее к лицу. В едва начинающем голубеть мареве конца июля она показалась ему черной. С ладони американца капали черные капли и падали на лицо Родищеву. Лешка умер давно. Еще тогда, когда произнес последнюю в своей жизни фразу о том, что отдал бы все, чтобы увидеть родных. Но ему нечего было отдавать, он не имел ничего, кроме боли. А она не нужна никому.
– Да что ж ты… – простонал Мартынов и уронил руку на колено. – Что ж ты не дослушал?..
Его брюки и руки были в крови. Она лилась из ушей и рта Лешки, как из открытого водопроводного крана. Маша беззвучно затряслась и закрыла лицо.
– Вы вот что, ребята… – прохрипел Рома. – Вы уезжайте. Никто не видел, как мы подъезжали, а я что-нибудь придумаю. Уезжайте с богом. Где твой телефон, Андрей?
У Мартынова дернулось веко.
– Я его потерял.
Метлицкий пристально посмотрел в глаза американцу, словно пытался увидеть в них что-то особенное.
– Ладно… – он перевел взгляд на свою «Волгу», стоящую у подъезда, и бросил Мартынову ключи.
– Маша, – попросил он. – Можно я позвоню из твоей квартиры?
Тяжело поднявшись, она пошла к подъезду.
– Нет, нет, – остановил ее майор и снова как-то странно посмотрел на американца. – Побудь с Андреем. Думаю, пяти минут мне хватит…
И, взяв у Маши ключи от квартиры, вошел в подъезд.
– Милая, – быстро произнес Андрей, едва милиционер скрылся в чреве подъезда, – быстро возьми ключи от машины, открой дверь и возьми мой «дипломат». Там найдешь чистый лист бумаги. Принеси его сюда.