Авторитет

– Ясный перец, – поддержал Годзила. – По двадцать восемь с половиной кусков на рыло. Зашибись.

– А насчет пацанов – пусть Рэмбо решает. Грузить – так грузить. Мочить – так мочить. Мне по барабану.

Витек достал телефон, глянул на дисплей. Зона покрытия устойчивая. Отлично. Набрал номер Дениса, дождался ответа и сообщил:

– Шеф, расклад в лучшем виде. Аборигена раскололи. Батюшку уработал его сынок, с дружками. Только он знал, что сделка намечается. По ходу, трое их в деле было. Все учатся в нашей, питерской, школе милиции, живут на съемной хате. Отсюда и форма. Короче, здесь мы, считай, закончили, можно сматываться. Какие распоряжения?

– Мужик хоть жив? – помолчав, спросил Фрол.

– Куда он денется, маугли, – оскалился Витек. – Мы с Годзилычем его даже пальцем не трогали. Ксиву гэбэшную в рыло – и сам потек, как понос. Жив-здоров.

– Добро. Узнайте имена дружков, запишите адрес хаты и возвращайтесь. Я доложу Владу. Он решит, что со щенками делать.

– Понял, шеф, – Витек захлопнул откидную панель мобильника. Пробормотал довольно: – Порядок. Берем лавэ и валим отсюда.

Сапрыкин, как ему и было приказано, сидел на табуретке в кухне и не шевелился.

– Ладно, мужик, – помолчав, сухо сказал Витек. – Раз уж такое дело, возьму грех на душу. Первый раз. И открою тебе страшную тайну. – Витек пристально взглянул на деревенского старосту. – Священник, отец Иоанн, слава богу, жив остался. Не добили его пацаны. Но покалечили серьезно. Открытая черепно-мозговая травма. До сих пор в реанимации лежит, бедолага, под системой. Вчера вечером я был в больнице. Он впервые пришел в сознание и рассказал мне, куда и зачем в тот день ездил. Об этом пока никто не знает. Включая наше начальство. Показания я в протокол не вносил, но поп сказал, что хорошо запомнил в лицо того гоблина ряженого, который машину тормознул. Если показать ему фотографии дружков твоего сына, думаю, даже фоторобот составлять не придется. Хана всем троим. Лет по двенадцать строгача как минимум. Поэтому для того, чтобы все было шито-крыто, нам с лейтенантом Николаевым, – Витек бросил взгляд на Годзилу, – придется сделать так, чтобы реанимацию батюшка Иоанн покинул как можно быстрее. Вперед ногами. А это уже не просто должностное преступление. Это – мокруха. И стоит такая работа как минимум сто кусков. Усекаешь тему?

– У меня только пятьдесят семь тысяч, – тихо сказал Сапрыкин. – Больше нету. Клянусь.

– Значит, будешь должен, – по старой бандитской схеме быстро нашел решение вопроса Витек. – Продашь новый дом, который взамен этого в Новгороде приобрел, и рассчитаешься. А дальше – будешь выкручиваться. Мужик ты, я смотрю, работящий. Не пропадешь. Сейчас напишешь расписку. Так мол и так, я, Сапрыкин Иван Кузьмич, взял в долг у Волгина Бориса Вячеславовича… это друг мой, если что… сорок три тысячи долларов США, на покупку дома. Вернуть деньги обязуюсь в течение месяца, в противном случае обязан буду платить проценты. Пять процентов в день… Ты чего на меня таращишься? Не устраивает такой расклад? Какие проблемы, я могу прямо сейчас связаться с начальством и сообщить, что батюшка заговорил и готов опознать одного из нападавших.

– Не надо никуда звонить, – мотнул головой фермер. – Я согласен.

– Ну, а раз согласен, не стрекочи ебалом! Бери бумагу и пиши! – рявкнул Годзила. «Лейтенант Николаев» буквально сгорал от желания как можно быстрее ощутить в руках приятную тяжесть перетянутых резинкой упругих пачек зеленых американских ассигнаций. Пока обутый на бабки лох марал бумагу, Годзила даже успел придумать, как с максимальной пользой и кайфом истратить нежданно упавшие на голову сладкие деньжата. Для начала он поедет в Амстердам, на улицу «красных фонарей», и реализует свою давнюю юношескую мечту – трахнет очень и очень толстую негритянку. Самую жирную, большую и ужасную из всех, которых только сможет найти в этом рассаднике блядства. Потом обязательно сходит в знаменитый секс-музей, который видел по телику. Чисто чтобы приколоться и поржать. В завершении тура купит на авторын-ке не вконец убитый «мерседес-геленваген», обязательно черного цвета, и своим ходом вернется на нем в Питер. Погоняет с полгодика, а потом продаст с наваром. Ништяк!

Управились быстро. Спустя неполные четверть часа братки забрали расписку, получили деньги, оставили для связи номер «рабочей», зарегистрированной на левый паспорт, трубки, на случай, если загруженный на лавэ фермер соберет долг раньше, чем через неделю, предупредили Сапрыкина, чтобы тот держал язык за зубами, и сели в забрызганный подсохшей грязью «ниссан-террано». Не успевший до конца остыть внедорожник выпустил из выхлопной трубы облако едкого серого дыма и, раскидывая по сторонам комья липкой грязи, рванул по раскисшей, чавкающей грунтовке в сторону леса. Трехкилометровая зеленая стена леса отделяла дремлющую на берегу озера Ильмень деревню Соловьи от ближайшей асфальтированной дороги.

Когда джип скрылся из виду, староста опустил шторку на окне, достал из кармана новенький мобильный телефон с большим многопиксельным дисплеем и набрал номер сына. Услышав заспанный, нетвердый с бодуна голос будущего мента, Сапрыкин рявкнул так, что в рамах задрожали стекла:

– Санька?! Слава богу. Ты что же это творишь, а, сучий потрох?!

– А че? – вяло буркнул курсант. – Вчера у Лехи день рождения был. Оттопырились маленько в кабаке. Все путем, бать! Сегодня в школе выходной.

– Я не про бухалово, идиот! – скрипнул зубами фермер. – По мне хоть до затылка залейся! Ты что, мудило конское, с попом учудил? Совсем на всю голову ебанулся, да?!

– Па… это…

– Что «это», идиот? У меня только что два быка были, из Питера!!! Под эфэсбэшников косили. Ксивами липовыми перед рожей махали, думали, я такой лох, не срисую, что они за птицы! Знаешь, сколько я им дал, чтобы тебя, дебила, не трогали и с попом, на разборки их подписавшим, совсем разобрались?! Пятьдесят семь кусков деньгами, плюс – расписку еще на сорок три штуки! Итого – стольник. Стольник, ты понял?!! Срок отдачи – неделя, потом счетчик по пять кусков в день!!! Что мне теперь прикажешь делать, а?! Дом продавать? Урроды, мать вашу, щенки… Кишка тонка на мокруху – так вообще не беритесь! Даже добить – и то как следует не смогли, сопляки!