Страница 94 из 113
Сначала Шуленбург сообщил официальную версию – весьма скупую и выдержанную в самых общих выражениях. Лишь через месяц он смог кое-что разузнать. 4 июня 1941 года он донес в Берлин.
«Немецкое посольство. № А2/301/41. 2 экз. Приложение. Секретно. В дополнение к телеграмме № 1082 от 6.5.41 и докладу № А/15 71/41. Содержание: данные о речи Сталина перед выпускниками военных академий.
О речи, которую произнес Сталин по поводу выпуска слушателей военных академий 5 мая 1941 года в Кремле, до сих пор надежных сведений не было. Однако здешний представитель Немецкого пресс-бюро Шюле получил через своего информатора некоторые, более подробные сведения от очевидца, которые он изложил в прилагаемой записи. Правильность этих сведений гарантировать нельзя, однако они не выглядят невероятными.
Подписал: граф фон дер Шуленбург».
Запись (под грифом «доверительно») начиналась с описания обстановки в кремлевском зале и далее гласила:
«Из хорошо информированного советского источника я узнал, что более двух третей речи Сталин посвятил точному и полностью бесстрастному сопоставлению немецкого и советского военного потенциалов. В своей известной спокойной манере, безо всякого пафоса он привел некоторые цифровые данные о численности и оснащенности сухопутных, военно-морских и воздушных сил. Он также ясно подчеркнул достижения немецкой военной промышленности, по каждому пункту сопоставляя их с соответствующими данными о советском военном потенциале. Затем Сталин пришел к выводу, что советский военный потенциал уступает немецкому. Перед лицом этого факта он рекомендовал сделать следующие выводы:
1. Советская политика должна учитывать сегодняшнее соотношение сил.
2. У советских вооруженных сил и военной промышленности нет оснований излишне хвастаться достигнутыми успехами, какими бы большими они ни были. Более того, нет оснований почивать на лаврах. Напрягая все силы на обучение и оснащение армии, необходимо продолжать работу по развитию военной промышленности с целью укрепления обороноспособности страны.
Как мне сообщил информатор, среди присутствовавших, перед которыми Сталин излагал свои мысли в своей краткой речи, господствовало впечатление, что заботой Сталина было подготовить своих приверженцев к «новому компромиссу» с Германией».
Увы, мы не можем принять доклад Шюле в качестве достоверного свидетельства. Сейчас известно, что этот текст был «подброшен» советской стороной – той самой, которая в мае 1941 года была чрезвычайно заинтересована в том, чтобы «не провоцировать» Германию, не давать ей повода для обострения отношений.
Иной информацией обладал тогда Александр Верт – старейшина зарубежного корреспондентского корпуса в Москве, маститый английский журналист, располагавший в советской столице давними связями. Пользуясь этими связями, он, как писал после войны в своей знаменитой книге «Россия в войне», получил данные, согласно которым Сталин 5 мая говорил примерно о следующем:
1. «Ситуация крайне серьезная… Надо рассчитывать на немецкое нападение».
2. Красная Армия еще недостаточно сильна.
3. Советский Союз хочет всеми средствами оттянуть вооруженный конфликт до осени.
4. «Война с Германией неизбежно начнется в 1942 году», причем Советы, возможно, могут проявить собственную инициативу.
5. С Англией еще не покончено, американский военный потенциал растет, Япония будет относиться к Советскому Союзу спокойно.
6. Наконец, «Сталин все время указывал на то, что самое опасное время – до августа».
Как видим, совсем иная версия! Никаких будущих компромиссов. Явное ожидание войны, причем с преобладанием антигерманских настроений. Нет прямых оснований утверждать, что сведения попали к Верту примерно так, как попали к Шюле. Но подозрение остается, так как Сталин мог быть заинтересован в том, чтобы в Лондоне и Вашингтоне в случае осложнений с Германией отнеслись к СССР с сочувствием.
Но и это не было последним вариантом. Следующий появился уже в годы войны, когда немецкие разведорганы доложили в Берлин, что среди пленных советских офицеров оказались те, кто 5 мая 1941 года присутствовал в Кремле на выпуске слушателей военных академий. Эти пленные, оказывается, слышали, как Сталин говорил о необходимости покончить с оборонительным характером советских действий и перейти к наступлению с целью расширения «социалистического фронта». Другое изложение смысла речи Сталина, якобы сообщенное неким представителем ЦК ВКП(б) офицерам Полтавского гарнизона, гласило: «Теперь пришло время, когда мы сможем и должны перейти от обороны в тактическом смысле слова к обороне в стратегическом смысле… Иными словами, нельзя ожидать нападения предполагаемого противника. Надо самим на него напасть. Это даст несомненные преимущества, и именно так будет осуществляться стратегическая оборона Советского Союза».
Наиболее «удобные» для немцев показания пленных офицеров воспроизвел уже после войны Густав Хильгер. Он лично до – прашивал трех пленных, которые якобы передавали слова Сталина так: «…С оборонительными лозунгами пора кончать, так как они устарели. Правда, Советскому Союзу удалось под этими лозунгами расширить границы Советского Союза на Севере и Западе и увеличить численность своего населения на 13 миллионов человек. Но так не приобретешь ни пяди земли. Красная Армия должна свыкнуться с мыслью, что наступила эра насильственного распространения социалистического фронта. Кто не признает необходимость наступательного поведения – тот мелкий буржуа и идиот. И пора покончить с восхвалением немецкой армии!»
Согласимся, что не только для иностранных посольств и разведок содержание речи представляло колоссальный интерес. Время ведь было исключительное: даже для рядового советского гражданина становилось ясным приближение грозных событий. Полтора года бушевала мировая война, в которую Советский Союз еще не был вовлечен. Но как долго удастся оставаться вне войны?
Этот вопрос по-разному стоял для разных слоев нашего общества. Он особенно остро воспринимался в советских вооруженных силах. Лишь недавно закончилась финская война, принесшая им немалые разочарования и горестные потери. Шла напряженнейшая работа над укреплением Красной Армии, кадры которой еще далеко не оправились от трагического удара, нанесенного ей совсем не «внешним врагом», а собственным руководством. Поступали новые образцы вооружения. Но все это не снимало кардинальной проблемы – проблемы надвигавшейся войны. Но с кем? Даже официальная пропаганда, продолжавшая курс на советско-германское сотрудничество, уже не пела дифирамбы победам германского оружия. Падение Франции, стран Северной Европы, заметное укрепление германских позиций на Балканах – все это не могло радовать советских дипломатов и политиков.
Сталин же молчал. Он вообще редко дарил нам свои речи, в чем, видимо, находил особый смысл. Тем самым каждая речь, каждое слово приобретали особое, почти ритуальное значение. Никто из нас не мог укрыться от магического влияния слов Сталина. Если же вспоминать о начале 1941 года, то за это время его выступлений почти не было. Последняя его программная речь была произнесена в марте 1939 года на XVIII съезде партии; на сессиях Верховного Совета СССР выступал В. М. Молотов.
Тогда мы не были избалованы: не напечатали текст – значит так надо. Сталину виднее. Ему, действительно, было виднее, о чем косвенным образом свидетельствуют «фланкирующие» дезинформационные мероприятия. Однако главное для оратора было, видимо, не в этом. Он собрал не кого-либо, а цвет Красной Армии, с которой были сопряжены все его расчеты и надежды. По свидетельствам очевидцев, Сталин не читал заготовленного текста. У него в руках был лишь небольшой листок. Записывать было не рекомендовано (это соответствовало тогдашним нравам). Стенографистов в зале никто не заметил. Последнее подтверждается и тем, что до сих пор стенограммы не обнаружено, в архивах сохранилась лишь конспективная запись объемом в 9 страниц. Если учесть, что речь продолжалась 40 минут, а Сталин всегда говорил медленно, то можно считать, что сохранившаяся в партийном архиве «краткая запись» по своему объему исчерпывает основное содержание речи. Проведенное мною сопоставление архивной «краткой записи» с записями отдельных участников приема в Кремле подтверждает подобное предположение.