Бродяга

глядно свидетельствовал о том, какие огромные энергии затрачиваются на это вращение. Шагнув вперед, Евгений Захарович почти прижался лицом к стеклу. Шар, на который он смотрел, напоминал гигантский глаз -- завораживающий, манящий. Может быть, глаз циклопа. Во всяком случае на него хотелось глядеть и глядеть. Живой глаз поражает меняющимся выражением. Нечто подобное наблюдалось и здесь. Шар все время менялся. Что-то там под туманной пленкой искрилось и поблескивало, иногда шар казался мокрым, иногда шершавым и сухим.

-- Сегодня у нас в некотором смысле чэпэ, -- тревожно шепнул Юрий. -Аспирантов вызывали на ковер, а с ними и главного надзирателя.

-- Что за чэпэ?

-- Опять один из шариков погас. Черт его знает почему! И это уже третий "мертвец" за последний квартал. Начальство говорит, не доглядели. Ну и мечет икру, понятно.

-- Как же они погасают?

-- Да вот, взгляни сам. Шестой по счету уже не дышит.

Считая шары, Евгений Захарович прошел чуть дальше и в конце загадочной шеренги в самом деле разглядел "мертвеца". Шар также висел в пустоте и неуловимо медленно вращался, но в отличие от собратьев действительно уже не жил -- то есть был абсолютно черен, тускл и не поражал воображение. Евгений Захарович вгляделся. Как смерть отличается от жизни, так и этот шар отличался от своих соседей. И дело было даже не в цвете, -- в чем-то ином, что невозможно было определить словами. Шар просто "не дышал". Ни шевелящаяся над его поверхностью сизая дымка, ни едва угадываемые

прожилки на потемневшей коже не оживляли картины. Он действительно был мертв и холоден.

-- Что же с ним такое стряслось?

-- Кто ж его знает, -- Юрий пожал плечами. -- Мы уже и пункций не меньше десятка делали, и микроскопами наезжали... Нет там никого, понимаешь? Ни единой живой души.

-- Но ведь были!

-- Были. Еще позавчера. И сплыли. Его теперь хоть пополам распиливай. Внутренняя температура -- абсолютный нуль. И нет там больше никакой плазмы. Остыла. За одну-единственную ночь. И фон с микро до милирентгенов дошел.

-- А почему?

-- Хрен его знает! Может, снова война, а может, заурядная катастрофа. Вроде нашего Чернобыля... -- Юрий подошел к столу, достал пару мензурок и большую бутыль с прозрачной жидкостью.

-- Спирт, -- объяснил он. -- Примешь чуть-чуть?

Евгений Захарович покачал головой.

-- Ну, а я приму. Мне эти "мертвецы" вот уже где, -- Юрий чиркнул себя пальцем по горлу. Глаза его беспокойно бегали по лаборатории. Было видно, что ему и впрямь не по себе. Выпив из мензурки, он с шипом выдохнул из себя воздух, сумрачно крякнул.

-- Затеяли эксперимент, идеологи хреновы... Ты знаешь, сколько ему лет? То есть, это я об эксперименте?

-- Откуда ж мне знать!

-- Так вот, милый мой, ровнехонько сорок на днях исполнилось. Некоторым образом -- юбилей, а только результата по-прежнему нет.

-- Да? А какой он должен быть? Результат?.. -- голос у Евгения Захаровича сел.

-- Ха! Если б мы догадывались! -- Юрий спрятал бутыль обратно в стол, пересел поближе. -- Думается мне, Жень, что все для того и затевалось, чтобы подглядеть, чем оно там кончится. И чтобы, значит, самим потом не повторить... Только вот никто не подозревал, что зачать-то проще простого, а вот сговориться, контакт установить или попросту понаблюдать... У них ведь все там иное! Наука, языки, обмен информацией. И не просто быстрее, а разиков этак в семьсот-восемьсот. Уже подсчитано. Несостыковка, понимаешь? Так что наблюдаем одни лишь результаты. А они у нас, сам видишь, ка

кие.

-- Тогда стоило все это затевать? Такие затраты -- и ради чего?

-- Это, Жень, с какой стороны глядеть. Была, скажем, такая наука евгеника, -- запретили. Оно и понятно, -- интересы индивидуума -- это всего-навсего интересы одиночки. Ну, а если глобальнее за дело взяться? Не о почках с селезенками думать, не о клонировании биопротезов, а разом о миллионах живущих на земле? Улавливаешь, нет?.. Они ведь там тоже живут, головы ломают -- как и что. И ведать не ведают, что рядышком мы с фонендоскопом -- пыхтим и ждем, когда кто-нибудь сообразит каким же образом из всего этого выкручиваться.

-- Послушай, может, и генетику поэтому запретили? -- Евгений Захарович снова поглядел на безжизненный шар. -- Чтобы, значит, блюсти секретность и все такое.

-- Может, и так, -- голос Юрия снизился до шепота. -- Только я, Жень, так думаю: Бога не переплюнешь. Как там ни суетись и ни дергайся. И на чужом горбу в рай тоже не въедешь.

-- Но ты говорил, один-единственный у вас что-то там получилось. Дескать, был какой-то контакт. Помнишь, года три или четыре назад?

Юрий скривился.

-- А что толку?.. В конце концов и тот шар спалили. Как сотни предыдущих. Термитная печь, вытяжной шкаф -- вот она здешняя перспектива! То есть, может, и вышло бы что путное, только не с нашими Гиншпугами. Пока расшифровывали сигнал, пока докладывали по инстанциям -- то да се, неделя прошла. В общем сдох шарик. Устал ждать. А тот сигнал, очень даже возможно, был их последним SOS. Дали по вселенной радиопосылом и сгорели.

-- Грустно...

-- Еще бы!

-- А что теперь с этим будет? -- Евгений Захарович кивнул на висящего в гравиполе "мертвеца".

-- А что с ним может быть? Приедет комиссия волкодавов -- обнюхают, сфотографируют со всех сторон и спишут за ненадобностью, -- Юрий похлопал ладонью по лежащим на столе папкам.

-- Будет желание, загляни как-нибудь сюда. Вот где пик шизофрении! Железобетонный цикл без единого пробоя: стадия первая -- зачатие, стадия вторая -- выявление разума, стадия третья -- крах.

-- Таких папок и у нас хватает. Нашел чем хвастать... -- Евгений Захарович вскользь глянул на часы, нехотя поднялся. -- Ладно, не буду тебя засвечивать. Пойду.

Уже на выходе, он оглянулся на Юрия, тихо поинтересовался:

-- Послушай, а может, и мы для кого-нибудь -- то же самое? В смысле, значит, так же вот висим... -- Он многозначительно шевельнул бровями.

-- То есть, как это? -- Юрий вскинул на него испуганные глаза. -- Ты хочешь сказать...

-- Да нет, просто взбрело вдруг в голову.

-- Ну, в общем-то... Так сказать, в качестве гипотезы допустить можно.

-- Ты эту идейку начальству подбрось.

-- Что ты! Они же с ума спрыгнут, на стены полезут! А меня, как провокатора, в коробок сунут. Разве ж им можно о таком!