Бродяга

-- А где же борьба? -- осведомился кто-то.

-- Известно, где...

Чуть помедлив, философы скабрезно рассмеялись. Евгений Захарович снова прислушался к спору справа. Там Пашка вовсю добивал оппонентов. Без жалости и без пощады. Пашка слыл эрудитом и слыл не зря. Он читал много и о разном, но самое скверное, что это многое он помнил с изумительной дотошностью.

-- Малинину надо запретить, на хрен, хрипеть! Пусть тянет, это у него получается. А хрип -- жанр особый. Кутикову можно, Высоцкому можно, а более никому!

-- И Джигурде нельзя?

-- Джигурде тем более! Плагиатчиков -- выше крыши!

-- Он же не виноват, что голос похожий!

-- Значит, совсем не пой!..

Пашка в самом деле знал все и обо всем. Ни одна тема не способна была поставить его в тупик, и посади его в президентское кресло, он и тогда бы начал немедленно действовать, для начала переспорив всех министров, а потом и самых говорливых из депутатов. За словом Пашка никогда не лез в карман и вещал с зычной самоуверенностью. Струящийся из ноздрей дым "Беломора" напоминал дыхание дракона и не оставлял сомнений, что каждая фраза хозяина -- правда от первого до последнего слова. Яростная жестикуляция папиросой рассеивала последние сомнения.

-- Не надо ля-ля! -- надрывался Паша. -- Брэг хорош только для американцев. У них там даже зимой жара, а снег выпадает раз в два года. Так что им мясо действительно ни к чему. Обливаются потом, да еще едят, как слоны.

-- Но что-то им надо есть?

-- Ты за них не волнуйся. Янки теряться не будут. Всегда найдут что пожевать. Виноград, яблоки, инжир, авокадо...

-- Аво -- что?

-- Авокадо, дурила! Фрукт как бы такой. Типа груши, только противнее. У них этой зелени валом. Вот и пусть лопают.

-- А цены?

-- Что цены? Раз в пять ниже, чем у нас!.. Там даже бананы за фрукт не считают! Апельсинов уродится больше, чем положено, они их бульдозерами в кучу и напалмом к едрене-матрене. Что ты мне говоришь!..

Пашке давно уже никто ничего не говорил. С Пашкой трудно было спорить. Сама его интонация напрочь исключала возможность возражений. Слова соскакивали с пухлых Пашкиных губ задиристыми петушками, немедленно набрасываясь на слушателей, сторожа малейшее инакомыслие. Если кто и пробовал возражать, то выходило это неловко, больше напоминая попытку оправдаться. Перед Пашкиными петухами пасовали все. Даже самые крепкие из аргументов становились похожими на объевшихся неуклюжих гусениц, которых словно нарочно подбрасывали разгневанным птицам на съедение.

Устав от шумливых баталий, Евгений Захарович медленными шагами прошел в лабораторию. Женщины здесь пили чай с пирожными и толковали о диетах, о килограммах лишнего веса, одинокий очкарик трудился над схемами. Осциллограф дразнил его кривыми, приборы упрямо показывали не то, что нужно.

-- Не работает? -- спросил Евгений Захарович.

-- Не хочет, -- в глазах очкарика, увеличенных щедрыми линзами, темной смолой разливалось отчаяние отчаяние. Он жалобно моргнул, словно собирался заплакать.

-- Да-а... -- Бессмысленно протянул Евгений Захарович. Больше говорить было не о чем. Он хотел было дать совет насчет емкостей, но вовремя вспомнил, что кто-то об этом уже говорил. Неопределенно пожав плечами, вышел в коридор, и тут же сама собой заработала старая программа. Не спрашивая разрешения, ноги вполне самостоятельно понесли тело привычным маршрутом. А сзади Пашкины петухи продолжали доклевывать робких гусениц.

-- Или тот же Касиус Клей... Разве Джеки против него потянет? Да одного-единственного раунда не выдержит!..

Потянет или нет, Евгений Захарович не знал и не желал знать. Он летел, отрываясь от слов, чувствуя, как встревоженно овевает его стоялый институтский воздух. Справа и слева на стенах рождались тени, кривляясь, мчались некоторое время за ним, в конце концов отставали.

Он окольцевал институт дважды. В третьем заходе попробовал увязаться за вихляющимся культуристом, но это оказалось ему не под силу. Культурист мчался со скоростью курьерского поезда, и уже через десяток шагов у Евгения Захаровича защемило в боку и закололо под левой лопаткой. Замедлив бег, он твердо решил про себя, что когда-нибудь все же выследит загадочного атлета. От и до. Такого просто не могло быть, чтобы тот носился по институту все восемь часов, не отдыхая. Впрочем... Если есть силы и желание, то почему бы нет?..

Отпыхиваясь, Евгений Захарович просто так без нужды заглянул в секретариат и тут же столкнулся с вопросительным взглядом секретарши. Как-то уж так вышло, что надо было о чем-то спрашивать, говорить, иначе все могло показаться нелепым и даже подозрительным.

-- Директор у себя? -- ляпнул он первое, что пришло на ум.

-- У себя, -- темные глаза секретарши смотрели все с тем же требовательным ожиданием.

-- И что ммм... Принимает?

-- Принимает.

-- Удачно-то как! -- Евгений Захарович мысленно чертыхнулся. Все! Он попался. И до чего глупо! Рассказать кому -- засмеют. И правильно сделают. Сам виноват. Дуралей скучающий... Окончательно захлопывая за собой ловушку, он прошел в приемную и озабоченно покачался на пятках. Надо было что-то срочно придумывать. Ситуация глупела с каждой секундой, и с каждой секундой сердце Евгения Захаровича колотилось все более гулко. Порция за порцией в кровь впрыскивался адреналин, становилось жарко. Молчать долее становилось невозможно, и, сосредоточенно взглянув на цветас

тый календарь с балериной, Евгений Захарович заговорил. Вернее, сам он в разговоре участия не принимал. За него работал язык, и, с изумлением прислушиваясь к нему, Евгений Захарович постепенно приходил в себя. Странно, но до сих пор он даже не подозревал в себе таких способностей. Выходило звучно, весомо, почти как у Пашки... Собственно, да, он хотел поговорить с директором... На предмет проспекта и дальнейших его перспектив... Словом, как вы понимаете, вопрос не на пять минут, а у директора, кажется, что-то с плановиками? Нет?.. Ах, с заведующим! Вот-вот, это и имелос

ь в виду. Где план, там и заведующий, если он, конечно, настоящий заведующий. Как говорится, начальство -- всегда начальство. Вечный дефицит времени и все такое... Стало быть, разумнее зайти попозже. Ближе к вечеру или, скажем, завтра... Нет, нет! Передавать ничего не надо. Проспект подождет... И между прочим, Зиночка, глазки у вас растут. Правда, правда! Что вы, какой комплимент?.. Чистая правда! У кого-то волосы растут, у кого-то шея, а у вас глаза!.. Отступая к выходу, Евгений Захарович приложил руку к груди. Восхищение нравится всем. Даже шутливое, даже не вполне искрен