Изувер

— Это вы точно помните? — переспросил Гольст.

— Не верите — можете у моего спросить. Он подтвердит. Зачем мне врать?

— даже несколько обиделась Анастасия Петровна.

Допросив Бобринского, следователь получил тот же ответ: между первым и вторым выстрелами прошло не более четырех секунд.

— Ну и порядки были в семье Ветровых! — заметил следователь Сергей Михайлович Ворожищев, один из участников следственной группы, когда прочитал показания соседей. — Все оценивалось в рублях. А где же сердечность и доброта, о которой говорили все вокруг? Хлебосольство?

— Насчет доброты — это для посторонних. А хлебосольство… — Владимир Георгиевич усмехнулся. — Ветровы приглашали только нужных людей. Александр Карпович имел большой круг знакомых. Например, из стройтреста — чтобы доставать стройматериалы. Начальника телефонного узла — чтобы городской телефон провести на дачу.

Замначальника горторга — дефицит…

Все как на подбор номенклатурные работники. За столом у Ветровых рекой текли коньяк, марочные вина. Само собой разумеется, икра и другие деликатесы…

— Ну, тогда понятно. И все же странно, человек с таким размахом, а мелочился. За какое-то старое детское платьице удержал у домработницы пятерку.

А история с кирпичом — просто курам на смех.

— Это что! — сказал Гольст. — В прошлом году скандал был. Пришли проверять показания электросчетчика. Дома была одна Лариса. Контролер заподозрил что-то неладное: огромный дом, разные электроприборы, даже электрическая пила, а расход энергии — на копейки. И обнаружилось приспособление для кражи электричества. Ветрову удалось замять дело через знакомых.

— Несолидно. Значит, скупердяй, да еще нечестный, — подытожил Ворожищев. — Хорошенький пример для детей. Вот так и вырастают хапуги да стяжатели.

Разговор зашел о ночи с 31 августа на 1 сентября.

— Мне не дают покоя показания Бобринских о выстрелах, — сказал Гольст.

— Если они не ошибаются, версия о самоубийстве Ветрова и убийстве им жены представляется более чем сомнительной.

— Да, — кивнул Сергей Михайлович, — три-четыре секунды… Успеть в такой короткий срок убить жену, потом лечь в постель и — выстрелить в себя вряд ли возможно.

Владимир Георгиевич пожал плечами.

— Вообще-то оценка времени субъективна. Зависит от состояния человека. В иных ситуациях и мгновение кажется долгим.

— Надо уточнить у кого-нибудь еще.

Рядом с Ветровыми находится дача неких Цыплаковых. Борис говорит, что они прибежали к ним почти одновременно с Бобринскими. Они не спали всю ночь, сидели у постели тяжелобольного. Значит, тоже слышали выстрелы.

Их сейчас нет в городе, отдыхают в Кисловодске. Скоро должны вернуться. Тогда и допросим.

— Не забывайте, что муж и жена Бобринские одинаково определили интервал между выстрелами.

— Владимир Георгиевич, — задумчиво произнес Ворожищев, — если предположить убийство… Не мог это сделать Бобринский? Вы же сами говорите, что он едва не подрался с Ветровым из-за той пятерки, которую Александр Карпович вычел из денег домработницы.

— Не едва, а подрался, — уточнил Гольст. — Их разняли и успокоили Цыплаковы.

— Вот видите. Помимо обиды, тут могла быть еще и зависть. Для Бобринского Ветровы кто? Барчуки. Заносчивые и к тому же нахальные.

— Обидели мужика крепко, это верно, — согласился Гольст.

— Что представляет из себя Бобринский?

— Несдержанный, вспыльчивый. Его в Быстрице побаиваются. Но чтобы пойти на убийство… — Владимир Георгиевич покачал головой. — На меня он произвел неплохое впечатление. Прямой, справедливый, рассуждает трезво.

— А может, довели его эти Ветровы?

— Будем проверять, — сказал Гольст.

Допрос тетки Надежды Федоровны, бабы Мани, как называчи ее в семье Ветровых, провел следователь Ворожищев.

Мария Ивановна была крепкой старухой. Простое крестьянское лицо, круглые щеки с мелкими розовыми прожилками, мягкий деревенский говор.

Чувствовалось, что Мария Ивановна недолюбливала супруга своей племянницы.

— Бог ему судья, — сказала она об Александре Карповиче. — Но хочу заметить: до него Надя была другая. Это уж при Александре стала такой жадной.

У Ветрова ведь раньше была другая жена. Развелись сразу после войны. Я слышала, она сама ушла. Допек муженек своей скаредностью. А Надежда пошла за Александром — как в омут кинулась.

Еще бы, мужиков вокруг мало, погибли на войне… Ветров был с положением, солидный. Сошлись они в сорок пятом, а через год Боря родился. Живут год, другой, третий, а все не расписываются. Я как-то спросила у Нади, почему не оформляете брак по закону? Не боишься, что он бросит тебя с сыном — и поминай как звали? Она отвечает: нет, не бросит. А не регистрируемся, потому что мне пособие платят как материодиночке. Это ее Александр подучил.

Уж я срамила Надежду, так срамила. Не стыдно, мол, перед людьми? Да и не тоже государство обманывать. Может, кому-то это пособие действительно нужно позарез, а с их доходами… Она говорит: как муж скажет, так и будет. Зарегистрировались аж в пятьдесят первом году! Ветрову смотреть на белый свет деньги глаза застили! Надя — солидный человек, заведующая детским садом, а до последнего времени цветы продавала, клубнику. Сама! — Старушка покачала головой. — Или я чего-то не понимаю, или свет перевернулся. Не знаю…

— Как Александр Карпович относился к своим детям? — спросил следователь.

— Борьку в свою веру обратил. Деловой… Не чихнет за просто так. Отец сызмальства приучил: получит в школе четверку — деньги на мороженое, пятерку — на кино. В институт поступил — на тебе пятьсот рублей.

— За что? — удивился Ворожищев.

— Ну, потрудился, мол, заработал.

— Так ведь институт сыну нужен, а не отцу.

— Вот и я говорила: кого ростите? — она сделала ударение на первый слог, отчего слово прозвучало как-то значительнее. — Он же сам потом, когда в старости будет ухаживать за вами, плату потребует…

— Это вы Александру Карповичу говорили?

— Наде. Она только молчит… Да и что с нее взять — на мужа, как на икону, молится, — баба Маня вздохнула. — Что вы хотите, сыну шестой годок шел, а ему бочонок подарили, чтобы деньги копил. Вот и вырос такой же, как папаша…

— А Лариса?

Мария Ивановна расплакалась. Внучатую племянницу она любила. Единственную из всех Ветровых. За ее приветливый нрав, доброту и бескорыстие.

— Поверите, — сказала старушка, — своих детей так не любила, как Ларочку…

Ворожищев поинтересовался, известно ли Марии Ивановне о психической болезни Ветрова-старшего.

— В первый раз слышу! — удивилась старушка. — По-моему, был отменного здоровья мужчина…

— А его брат, Иван Карпович?

— А что брат? — в свою очередь спросила баба Маня.

— Он ведь, говорят, покончил с собой. На почве шизофрении.

— С чего это взяли? Тоже был нормальный. На охоте погиб. Любил того, — она щелкнула себя по воротнику, — вот под этим делом нечаянно и выстрелил в себя. Ружье чистил вроде бы или еще что произошло… Факт только, что по неосторожности это вышло. Вот до чего вино доводит, — она осуждающе покачала головой.

Проверкой было установлено: действительно, родной брат Ветрова, Иван Карпович, погиб в результате несчастного случая. Ни шизофренией, ни другими психическими заболеваниями он не страдал.

Беседы со знакомыми Александра Карповича также доказывали: никто даже не подозревал, что у бывшего директора фабрики была шизофрения.

Все это казалось более чем подозрительным. Гольст еще сильнее усомнился в болезни Ветрова, когда ознакомился из личного дела с автобиографией Александра Карповича. Из нее вытекало, что А. К. Ветров находился на фронте и после контузии был уволен в запас.

Тогда при чем тут Свердловск, психиатрическая больница? Откуда появилась выписка из истории болезни? Тут явное противоречие. Если его, контуженного, уволили в запас, зачем надо было освобождать от военной службы во второй раз уже из-за шизофрении?

Чтобы разобраться в этом, Гольст сделал запрос в военно-медицинский архив. Ответ пришел буквально на третий день. И что же выяснилось. А. К. Ветров был призван в ноябре 1942 года в армию Бийским городским военным комиссариатом и прослужил четыре месяца в запасном полку в городе Камышове. В 1943 году он был направлен в Свердловскую психиатрическую больницу. Там его признали больным шизофренией и уволили из армии по состоянию здоровья.