Страница 24 из 63
Я никогда не встречал более уравновешенной, спокойной и, как пишется в характеристиках, морально устойчивой женщины. Это потому, что она замечала происходящее, смотрела на него со стороны, а не изнутри. Те, кто внутри машины, не понимают, что их заставляют возводить сначала изгороди и заборы концлагерей, которые в деревнях располагались прямо по месту жительства, а затем — подмостки для приказной демократии и дачи для новых хозяев этой демократии, совершенно аналогичные тем, которые строились в эпоху самого справедливого и абсолютно демократического общества.
Между тем по набережной расхаживает некая женщина в сером, указывая рукой на пляжи:
— Вот они, посмотрите на них, люди добрые! Каждый из них был инструктором, столоначальником, секретарем, сначала поднимал сельское хозяйство, потом промышленность, потом ускорял и перестраивался. Смотрите на них, вот они все перед вами! Сегодня он крупный специалист по повышению урожайности, завтра по идеологии, послезавтра нет уже ни того, ни другого, даже простого хлеба нет! Вот они, люди добрые! Женщина за всю дневную зарплату может теперь купить десяток яиц или двести граммов мяса на рынке. Выбирайте, люди добрые, что купить: двести граммов мяса или десяток яиц!
Очень странно, но женщина эта оказалась пророчицей, ясновидящей.
Мне кажется, и нищая норна Галя ей сродни.
На второй день — поразительное зрелище: море слилось с небом, и катер, казалось, летел, а за ним тянулся белый шлейф. Так же повисла в небе лодка. И по воздуху же летел теплоход. К вечеру над горой Аюдаг возникло из ничего облако, потом оно опустилось на крутую спину горы. А две девицы в баре вспомнили местную примету: не жди завтра погоды, если Аюдаг в облаках. Здесь была музыка, я сидел со стаканом "Золотого шара", так называется коктейль, бесцельно крутил в пальцах пластиковую соломину, по наитию вмешался в разговор девиц за соседним столиком. Сказал, что если они скучают, то скоро это пройдет.
— Почему? — спросила одна.
— Потому что скоро приедет мой хороший знакомый Витя Васильев.
— Вы уверены? — спросила вторая.
— Уверен.
— А кто он?
— Автогонщик.
— Это интересно.
— И журналист.
— О чем пишет?
— О том, о чем не пишут многие другие, об автогонках, авариях, а также о борьбе с ними. О спорте, о сексе.
— Специалист?
— О да.
— Еще в чем ваш друг специалист?
— Вы заставляете меня заниматься скучным перечислением, хотя ради очень красивых женщин я готов и на это.
— Это комплимент?
— Нет, правда.
— У кого научились, у Вити Васильева?
— Нет. У Вити Васильева нельзя научиться.
— Как это?
— Так. Нельзя же научиться у Марадоны быть Марадоной, а у президента быть президентом.
— Логично. Станцуем?
— Здесь?
— Ну да. И сейчас.
— Если вы имеете в виду танец в буквальном значении этого слова, я готов.
— А в каком другом значении этого слова вы можете понимать сказанное?
— Ну… мне почему-то пришло в голову, что вы хотели пригласить меня на ритуальную пляску, хотя это тоже танец. Не знаю, но мне почудился подтекст.
— Когда чудится или видится что-то не то, креститесь, как учила нас обеих одна бабушка. Научить?
— Умею, но редко пользуюсь. Помогает?
— Помогает. Еще как. Выбирайте: танцы или два коктейля.
— Выбираю и то и другое.
И мы пошли танцевать. Две рослые девицы лет двадцати и левитатор. На асфальтовом пятачке левитатор показал подготовку, девушки сказали за это, как в Одессе, что неплохо. Снова принялись за коктейли, потом — за танцы, потом за обсуждение проблем выживания, возникших в связи с ростом благосостояния. Они пришли к выводу, что это логично: сначала программа строительства коммунизма, потом продовольственная программа, потом программа борьбы с алкоголизмом и, наконец, программа выживания. Пошли на набережную. Начали знакомиться. Их зовут Ира и Оля. Приятно говорить с неглупыми девушками. Я рассказал, что смотрел вчера здесь по телевизору фильм о полетах бабочек, стрекоз, жуков, мух.
— Хорошо летают?
— В умении двигаться и летать им не откажешь, но представьте себе, в каком положении они оказались бы, если бы их сызмальства начали учить летать в нашей средней школе, потом — в высшей.
— В каком положении оказались бы эти невинные существа?
— В незавидном. Человек еще не знает, почему они летают и как построить аппарат с машущим крылом, мускулолет.
— А вы знаете?
— Да, вчера вечером я бродил вот по этой набережной, на это ушла и часть ночи. В уме рассчитал аппарат для полета человека на принципе крыла бабочки, крыла стрекозы.
— Махолет?
— Да.
— И на это у вас ушло целых три или четыре часа? При вашем-то интеллекте?
— Каюсь, был не в форме, устал.
— Левитатор — и устал?
— Как ни странно.
(Я успел-таки раскрыть секрет полишинеля, что левитатор и я — одно и то же лицо.)
— Не верится. Что вы еще успели открыть или изобрести за вчерашний вечер и часть ночи?
— Придумал название для этой набережной. Набережная махолетов.
— В честь вашего будущего полета?
— Нет, пока только в честь открытия принципов машущего полета. Я открыл главный закон такого полета. Крылья должны быть гибкими, движения похожи на движения рыбы-вьюна, я назвал это волновым движителем.
— В махолет вам придется впрягать бабочек и стрекоз, не так ли?
— Нет, мне нужны бамбук от удочек, кожа, резина, замша, дома валяется старая дубленка.
— Нет-нет, не делайте этого! Старая дубленка после перестройки пойдет по цене новой!
— Хорошо. Заменю другими упругими материалами.
— На сэкономленные деньги мы сможем здесь заглядывать почаще в бар. Логично?
— Да. Начнем реализацию этих средств хоть с завтрашнего дня!
— Так долго ждать?
— Простите, я хотел сказать: с сегодняшнего дня.
— Так и быть, принимаем приглашение, возвращаемся в бар. Вы сможете подробнее рассказать там о принципах полета чаек и голубей, это нас тоже очень интересует. Почему они летают, а?
Мне стало не по себе. Это могло быть случайностью, Но… неужели они знали о той чайке? Видели меня тогда на пляже в Алуште? Пауза. Я не знал, что сказать. Не может же левитатор так опростоволоситься, что примет язвительную насмешку за серьезный вопрос да еще начнет рассказывать о крыльях чаек. Что подумает публика?
Ну, я выразился почти математически, они не совсем так среагировали, как это было бы, если б знали про чайку. Сели за столик. Вдруг опять: как летают чайки?
— Может быть, начать с рябчиков, глухарей?
— Нет, с чаек.
— Какое совпадение, я думал о чайке, вы спросили о том же, об этой самой птице. Случайность? Телепатия?
— Да, мы читаем мысли. Обе очень хорошие телепатки. Вам это на руку, освобождает от необходимости все объяснять.
— Как здорово! Есть вещи, которые трудно объяснить необычным девушкам. — Я сделал усилие и ушел от темы чайки, мне было бы сейчас неприятно, если нашелся бы человек, который оказался в роли наблюдателя. Не люблю, когда за мной наблюдают, а я нет.
Витя Васильев явился на следующий день, явился без помпы, буднично, его глаз был оттенен синяком — саданулся на гонках.
Мы ждали их в кафетерии за столиком, я сидел лицом к раскрытой двери, чтобы увидеть и пригласить их. Кофе остыл, но их не было. Мы прошли на крохотный базар, где осталась лишь самая отважная бабуся, пытавшаяся продать даже последний килограмм клубники за восемь рублей — это две дневные зарплаты инспектора, инженера или молодого рабочего.
Мы вернулись на пятачок у магазинов. Две элегантные дамы ждали нас. Не сразу их можно было узнать: удивительные сочетания цветов их кофт, блузок, юбок, гетр тому причина да еще туфли с французским каблуком, делавшие их еще выше ростом и потому красивее, небеснее.
Слева подрулил таксист и за левую же цену согласился доставить нас в Ялту. Мы как бы поплыли между небом и морем в мягких сиденьях, на поворотах нас легко качало, сквозь дождевое низкое облако мы пролетели в одну минуту. Зеленый склон справа опять золотило солнце, стало весело, легко, пока мы не врезались — так мне показалось — в ялтинские лабиринты улиц. Магазины. Постовые на углах, на других углах — парни со спиртным, цена — два номинала. Бродячие фотографы, муравейники площадей, сами муравьи и муравьихи. Вроде нас. Мидгард. Средний мир, где живут люди или делают вид, что живут.