Черная вдова

Глеб остановился, заглушил мотор, открыл дверцу и опустил на землю ногу.

— Ты скоро? — жалобным голосом спросил Вербицкий.

— Не знаю, — сказал Глеб, потому что действительно сам пока не знал, к кому идти, кого искать, и попросил: — Николай Николаевич, до батиного дома сто метров… Вы идите с Викой… Скажите Злате Леонидовне… А я… Словом, как только сделаю все, что надо, приеду.

— Хорошо, хорошо, — согласился Вербицкий.

— Найдёте? — обратился Глеб к Вике, не очень полагаясь на её хмельного отца.

Девушка закивала. Покинули машину все, включая Дика. Вербицкие с собакой направились в переулок, а Глеб пошёл сквозь веселящийся хоровод сельчан, вспомнив, что рядом с дирекцией живёт председатель исполкома сельского Совета. Они с отцом как-то заходили к ней. Властная пожилая женщина с орденской планкой на платье. Звали председателя Надеждой, а отчество Глеб не запомнил.

Кто-то выстрелил в него из хлопушки, обсыпав разноцветным конфетти. Глядя на радостные, раскрасневшиеся лица, Глеб вдруг отчётливо представил себе безжизненное тело отца там, на дне холодного озера. Ему нестерпимо захотелось куда-то убежать, спрятаться, как он делал это в детстве, столкнувшись с какой-нибудь бедой.

Девушка в маске лукавой лисички схватила его за руку, крутанула в танце. Глеб вырвался и побежал.

«Какой-то кошмар!» — мелькнуло у него в раскалывающейся от боли голове.

Он завернул за угол здания дирекции, торкнулся в знакомую калитку. Она была не заперта. Большой сруб с узорчатыми наличниками и коньком на крыше тоже горел всеми окнами. Глеб поднялся на крыльцо, постучал в двери.

Открыла хозяйка. В торжественном платье и фартуке. Через отворённую в комнату дверь был виден праздничный стол с гостями. Пахло пирогами, винегретом, солениями.

— Ещё гость, — приветливо произнесла председатель, вглядываясь близорукими глазами в Глеба. И, узнав, обрадовалась. — А, сынок Семена Матвеевича!.. Ну, с праздником! Проходите…

— С праздником, — машинально ответил Глеб и поспешно сказал: — Понимаете, отец… В общем…

— Ну, что отец? — нетерпеливо произнесла хозяйка.

— Утонул, — выдохнул Глеб.

— Как? — вырвалось у женщины. — Где?

— На озере… В машине… Под лёд.

— Постой, постой, — властно приказала хозяйка, — зайди-ка. — А в комнату, где загремела музыка, крикнула: — Тише там!

Глеб зашёл в сени, сбивчиво рассказал о случившемся.

— По озеру? На машине?! — всплеснула руками председатель исполкома. — Как же так? Ведь там лёд вырубают для совхозного холодильника и частных погребов!.. Он же сам место указал… Как же это?!

Из комнаты вышел встревоженный мужчина.

— Ты чего, Егоровна, шумишь? — спросил он.

— Ой, горе, горе! — заплакала Надежда Егоровна. — Семён Матвеевич в прорубь угодил! — Забыв снять фартук, она накинула шубу, вязаный платок и толкнула входную дверь, бросив на ходу: — Не ждите меня, Кузьма…

Здание исполкома находилось через два дома. Там Надежда Егоровна засела за телефон.

А в это время Вербицкий с дочерью нерешительно топтались у входа в ярцевский особняк. Тяжкое бремя выпало на их долю — сообщить Злате Леонидовне о смерти мужа. Какие слова найти, как подготовить?..

Наконец решились, вошли.

Их встретил запах ванили, корицы, жарившегося в духовке мяса с чесноком и специями.

— Ну, молодцы! — бросилась навстречу хозяйка в длинном сверкающем платье с люрексом, с красивой высокой причёской. — Я уж боялась, что опоздаете… Думала…

Она осеклась, переведя взгляд с Вики на её отца, затем на открытую дверь.

Вербицкие молчали.

— Что?.. Что случилось? — спросила Злата Леонидовна. — Говорите же! Ну!

Девушка не выдержала. Зарыдав, она чуть ли не упала на руки Злате Леонидовне. Та, не сводя расширенных глаз с Николая Николаевича, прохрипела:

— Где Семён?

— Беда, Злата… — выдавил наконец из себя Вербицкий. — Мужайся… Семён там, на озере… Словом, погиб… Глеб поднимает людей.

У Ярцевой задрожали губы, изо рта вырвался какой-то клёкот. Она стала оседать. Николай Николаевич едва успел подхватить её. Вместе с дочерью он втащил впавшую в беспамятство женщину в комнату и уложил на диван рядом со сказочно убранной ёлкой и праздничным столом, заставленным всевозможными яствами, бутылками шампанского и белоснежными конусами накрахмаленных салфеток у каждого прибора.

Глеб потерял ощущение времени. В сельисполкоме то и дело хлопали двери, заходили и выходили какие-то люди. Он забился в уголок кабинета и отчуждённо наблюдал за этой суетой. И ещё жадно пил тепловатую воду из графина, обнаруженного рядом, на тумбочке. Непрестанно звонил телефон. Надежда Егоровна отвечала чётко, коротко.

Вдруг она положила ему на плечо руку.

— Поехали, Глебушка, — ласково сказала Надежда Егоровна.

Он покорно вышел за ней на улицу, где их поджидал лейтенант милиции на мотоцикле с коляской.

— У меня машина, — предложил было Ярцев, но председатель вздохнула и уселась в коляску.

— Куда тебе за руль. На версту перегаром несёт…

Глеб взобрался на заднее сиденье.

Расступились люди, стоявшие возле исполкома, лейтенант медленно выехал на главную улицу и там уже прибавил газу. Ледяной воздух щипал за щеки, лез за ворот, в рукава тулупа, вышибал из глаз слезы. Глеб чувствовал, как от холода коченеют губы, скулы. Правда, головная боль стала медленно отступать.

Если бы Глеба спросили, за сколько они домчали до места, он не смог бы ответить. Показалось — в считанные минуты. Когда мотоцикл подъехал к озеру, Глеб удивился количеству машин и людей, сгрудившихся на берегу. Но что поразило больше всего — вертолёт на небольшой полянке, по краям которой догорало три костра.

Они слезли с мотоцикла, Глеб отметил про себя: машина скорой помощи, небольшой старенький автобус, рафик с надписью «Милиция», милицейский «уазик» и чёрная «Волга».

«Когда они все успели? — подумал он, замедляя шаг по мере приближения к чернеющей во льду рваной дыре, через которую уже было положено несколько толстых досок.

Человек шесть-семь стояли ближе всего к полынье, четверо из них — с погонами.

— Участковый инспектор лейтенант Зубарев! — откозырял привёзший Глеба и Надежду Егоровну милиционер плотному мужчине в папахе.

Тот кивнул и… шагнул к Ярцеву. Глеб даже не успел удивиться, как генерал Копылов — а это был он — положил ему руку на запястье, сжал и скорбно произнёс:

— Глеб… Как же так?..

Голос генерала дрогнул.

— Дайте побольше света! — скомандовал высокий мужчина в каракулевой шапке-пирожке. — Паша, подгони машину, — попросил он кого-то.

Тут только Глеб обратил внимание, что фары почти всех автомобилей направлены на полынью. Этот самый Паша бросился к «Волге», включил фары, завёл двигатель и направил свет на дыру во льду.

Вдруг из воды показалась голова, обтянутая сверкающим капюшоном, с маской для ныряния. Глеб понял, что это аквалангист. Тот помахал рукой и снова исчез. Люди двинулись ближе к полынье. Скоро из неё показались уже два аквалангиста. Молниями засверкала вспышка фотоблица.

У Глеба перехватило дыхание. Аквалангисты вытащили на доски его отца.

Слипшиеся мокрые волосы закрывали лицо Семена Матвеевича. На голове обнажилась круглая, неестественно белая плешь, которую он так тщательно маскировал при жизни.

Ноги у Глеба стали ватными, лоб покрылся испариной.

«Что это у него в руках?» — удивился он и, приглядевшись получше, увидел ружьё — любимый отцовский «Джейс Пэрдэй».

Семён Матвеевич намертво вцепился обеими руками за ствол.

У Глеба все поплыло перед глазами. Чьи-то руки поддержали его, повели прочь. Как сквозь вату, слышал он отдельные фразы:

— Ремень зацепился за ручку дверцы «уазика»…

— Какую ручку?

— Изнутри…

И женский голос: «Осторожно! Несите сюда, на брезент!»

Глеба усадили в салоне «скорой помощи». Что-то едкое, острое ударило в нос. Нашатырь…

— Дыши, парень, дыши, — сказал ему немолодой мужчина в белом халате. — Лучше станет.