Эшелон

Иосиф Шкловский

Эшелон

(невыдуманные рассказы)

Н. С. Кардашев, Л. С. Марочник:По гамбургскому счёту

Слово к читателю

«Квантовая теория излучения»

К вопросу о Фёдоре Кузмиче

О везучести

Пассажиры и корабль

Амадо мио, или о том, как «сбылась мечта идиота»

Канун оттепели

Илья Чавчавадзе и «мальчик»

Мой вклад в критику культа личности

Лёша Гвамичава и рабби Леви

Париж стоит обеда!

Астрономия и кино

Юбилейные арабески

«На далёкой звезде Венере…»

Антиматерия

О людоедах

Академические выборы

Искусство и власть

История одной ненависти

Тост

Большие перемены

«Космогоническая поэма»

А всё-таки она вертится!

Дипломат поневоле

Юра Гастев и дыхание Чейн-Стокса

Принцип относительности

Поиски внеземных цивилизаций

Глядя на Лысенко

Укрепи и наставь…

Наш советский раввин

В. И. Гольданский. «Слова народные…»

В. А. Бронштэн. Прицепите меня к «Эшелону»

Отклики читателей

ПО ГАМБУРГСКОМУ СЧЁТУ

Эта книга написана учёным. Учёным с мировым именем. Но сейчас на суд читателя вынесено не научное исследование какой-либо из ещё не решённых проблем астрофизики – науки, которой Иосиф Самуилович Шкловский отдал всю свою жизнь, а его воспоминания. Но это и не мемуары – во всяком случае, они сильно отличаются от привычных для нас канонов этого литературного жанра. В том числе и нарушением хронологической последовательности сюжетов.

Все мы – друзья, коллеги, ученики профессора Шкловского – знали его как превосходного рассказчика, скорее даже новеллиста. Рассказывать он любил и делал это талантливо и артистично. Его «невыдуманные рассказы» были «написаны» яркими мазками мастера (недаром он по первоначальному призванию художник-портретист) и чем-то напоминали рассказы Бабеля и новеллы О'Генри. Многие из них сохранились в архивах семьи – они-то и составили книжку, которая названа так, как скорее всего её назвал бы сам автор: «ЭШЕЛОН». И теперь не только друзья и ученики могут «услышать» живого Шкловского, но и каждый, кто захочет прочитать эту книгу. Более того, читатель не только «услышит», но и «увидит» автора «ЭШЕЛОНА» – таким, каким он был, со всей его отзывчивостью на добро и резким неприятием того, что он считал злом и уродствами нашей жизни, со всеми угловатостями его характера – словом, живого человека, без ретуши, прикрас и ненужного елея.

…Он начинал десятником на БАМе в 1932 году, имея от роду 16 лет, а кончил главой всемирно известной научной школы, лауреатом Ленинской премии, членом множества академий, кавалером золотой Брюсовской медали, которая среди астрономов и астрофизиков котируется столь же высоко, как Нобелевская премия среди физиков.

Шкловский был в самом точном смысле слова пионером в науке. Пионерские, новаторские идеи содержались уже в самых первых его работах – начиная с кандидатской диссертации, которую он защитил ещё в дни войны, в 1944 году (на фронт не взяли из-за сильнейшей близорукости – «минус 10»), и продолжившей её в 1949-м докторской. Обе эти диссертации вошли в фундамент отечественной и мировой ракетной астрономии и радиоастрономии, делавших тогда свои первые шаги. Потом был ещё ряд открытий, каждого из которых хватило бы, чтобы имя их автора вошло в науку навсегда.

Однажды Л. Д. Ландау с горечью сказал: «Я немного опоздал родиться. Мне бы следовало это сделать на 6-7 лет раньше». Имелось в виду, что к началу «золотого века в физике», то есть к 1925 году, ему было только 17 лет, а к 1930-му, когда он попал в Копенгаген к Нильсу Бору, весь фундамент квантовой механики был уже заложен. В этом смысле Шкловскому повезло: он родился вовремя, и его имя справедливо связывают с самым началом «золотого века в астрофизике».

Истинные профессионалы в любой сфере человеческой деятельности, в том числе, разумеется, и в науке, судят друг о друге по «гамбургскому счёту». Иосиф Самуилович часто употреблял этот термин из книги его однофамильца и дальнего родственника писателя Виктора Шкловского. «Там рассказывалось, – вспоминал учёный, – что до революции, когда не было ни телевидения, ни хоккея, ни многих других „достижений“ нашего беспокойного „Ха-Ха“ века, народ с ума сходил на „мировых чемпионатах“ французской борьбы. Увлекались этим и Блок, и Куприн, и гимназисты. Повсюду – в Одессе, Екатеринославе, Самаре, одним словом, везде – устраивались в цирках чемпионаты мира. Заранее всё было расписано: сегодня Лурих на 6-й минуте туширует „ужасного африканского борца Бамбулу“, а послезавтра всё будет наоборот. Это было только коммерческим зрелищем. Но раз в году все эти чемпионы собирались в Гамбурге, в одной таверне, хозяином которой был старый борец. И там они боролись по-настоящему, без публики и прессы. И у них всегда между собой был свой, „гамбургский“, счёт побед и поражений». Обычный вопрос:

– Такой-то? А что он сделал? Что, так сказать, за ним «записано» в науке?

Это прекрасно понимал Шкловский, написавший однажды: «…в конце концов, от учёного остаются только конкретные результаты его труда. Применяя футбольную аналогию, имеют реальное значение не изящные финты и дриблинг, а забитые голы». Пользуясь той же футбольной терминологией, можно сказать, что по числу забитых «голов» Шкловский был одним из самых результативных советских астрофизиков и, безусловно, входил в символическую «сборную мира» на первых ролях.

Он оставил огромное наследие: более двухсот статей, не говоря о книгах. И все они написаны, так сказать, «единолично», без соавторов, без привлечения себе в помощники, а точнее, в обслугу молодых, а потому и непритязательных, «соавторов». Такого Иосиф Самуилович никогда себе не позволял. Было прямо противоположное: этот на поверхностный взгляд «крайний индивидуалист» был создателем и главой крупной научной школы. Что это означает, профессиональным учёным объяснять нет нужды… Многие его ученики были выпестованы им буквально «с университетских пелёнок». Среди учеников Шкловского – два члена-корреспондента, десять докторов и несколько десятков кандидатов наук. А ведь каждому или почти каждому из них он помогал. Не менее десяти ныне ведущих советских астрофизиков обязаны ему тем, что они вообще состоялись. А скольким молодым талантам, «не щадя живота своего», профессор Шкловский «пробивал» сносное жильё, да и вообще нормальные условия быта и работы! У него всегда находилось время для начинающей молодёжи, студентов и даже школьников. Это ему принадлежат слова: добро должно быть конкретно, нет ничего хуже «безваттной» доброты…

Однако нам меньше всего хотелось бы, чтобы у читателя сложилось впечатление о нашем учителе как об «идеальном герое», безгрешном и безупречном. Нет, он не был святым. Бесполезно, да и не нужно канонизировать его облик. Шкловский был талантлив, талантлив во всём. Обаяние, порой и «отрицательное», его личности ощущал каждый, кто так или иначе с ним соприкасался. Но пусть об этом скажет его давний друг и коллега Валентина Бердичевская: «Он всегда был окружён друзьями и учениками… но его острое слово, разящее, как пушкинская эпиграмма, создавало ему и немало врагов». Предельно точно сказал о том же и академик Я. Б. Зельдович: «…из песни слова не выкинешь, и мы подходим к трудному месту. Сама личность Шкловского поляризовала окружающих. Наряду с верными друзьями, учениками, последователями у него были враги. Он мог больно задеть и людей, вполне расположенных к нему. Фраза „он Человеком был!“ включает в себя и подтекст: ничто человеческое не было ему чуждо».

Да, он мог задеть «пушкинской эпиграммой»; мог обидеть маститого коллегу недвусмысленным обвинением в невежестве; мог, «невзирая на лица», отстаивать свою научную и этическую позицию. Читатель «ЭШЕЛОНА» сможет в этом убедиться… Но он поймёт и другое: всегда, во всех обстоятельствах, Шкловский был верен главному: научной истине. И в этом смысле чрезвычайно характерен эпизод, упомянутый автором в одном из «невыдуманных рассказов»: беседуя с Микеланджело Антониони, он вынужден был объяснить выдающемуся кинорежиссёру современности, и притом в самой категорической форме, что «настоящая наука – это сумма запретов»; в физике, например, их три: «а) нельзя построить перпетуум-мобиле первого и второго рода, б) нельзя передать сигнал со скоростью, большей, чем скорость света, и в) нельзя одновременно измерить координату и скорость электрона».

Нам кажется, что эта чрезвычайно глубокая идея бесспорна не только применительно к науке: разве, когда мы говорим о настоящей порядочности или настоящей интеллигентности, речь идёт (разумеется, на подсознательном уровне) не о сумме запретов? Сумма запретов Шкловского была абсолютной. Как в физике.

Не можем не вспомнить и ещё одно, чрезвычайно редкое, в том числе и в науке, качество этого человека: он не боялся отказываться от собственных прогнозов и гипотез, если таковые не находили подтверждения. А между тем широкому кругу читателей во всём мире профессор И. С. Шкловский известен прежде всего как автор знаменитой книги «Вселенная, Жизнь, Разум», впервые увидевшей свет в 1962 году и выдержавшей с тех пор шесть изданий. Она была переведена на многие языки и для каждого нового поколения становилась таким же откровением, как и для первых её читателей. «Я особенно горжусь тем, что книга вышла в издании для слепых – шрифтом Брайля! Четыре толстенных тома, сделанные на бумаге, похожей на картон, производят странное впечатление». Эта книга о Вселенной, о возможности существования жизни в ней, и не просто жизни, но жизни разумной, была написана Иосифом Самуиловичем, что называется, «на одном дыхании». Тогда, в 1962-м, в эпоху «бури и натиска», казалось, что гигантские успехи астрономии и астрофизики не могут не привести к обнаружению сигналов искусственного происхождения. Но Космос молчал… И Шкловский не побоялся опровергнуть самого себя, не запутался в тенетах собственной популярности. Скорее всего, наша цивилизация существует всё же в единственном числе… Мы не собираемся здесь приводить все pro и contra в пользу той или иной точки зрения. В конце концов, мы сейчас пишем не об этой, старой как мир проблеме, а о нашем учителе, создавшем в начале 60-х настоящий бестселлер.

А теперь вот – ещё одна книга. Но уже 6 лет, как нет в живых её автора… Грустно и больно. Но Иосиф Самуилович успел дать ей, как он выразился, «кодовое название». И это название – «ЭШЕЛОН» – кажется нам очень точным: в нём и движение, и соседство самых разных судеб и характеров, как и бывало в наспех составленных эшелонах военного лихолетья, где допотопный «спальный вагон» нередко соседствовал с теплушкой, а именитый пассажир – с «зайцем», вскочившим на ходу на подножку последнего вагона. Но что объединяет почти всех героев новелл «ЭШЕЛОНА» – это их причастность к научной деятельности. А потому и главная (хотя и не единственная!) тема книги – наука: её будни и праздники, видимые успехи и невидимые провалы, благородство поступков и заземленность сиюминутного расчёта. И за всем этим – научная и человеческая судьба автора «невыдуманных рассказов», вобравшая в себя, как и судьбы миллионов его сверстников, все радости и горести Времени, в которое он жил: во многом, бесспорно, исторического, но в гораздо большем – трагического и страшного.

Однако сам рассказчик никогда не был ни нытиком, ни пессимистом: в противном случае он не оставил бы нам ничего по-настоящему крупного. Это был, при всей его серьёзности и основательности, человек невероятно остроумный, ироничный – стрелы сарказма и иронии он очень часто, кстати, направлял и в самого себя! – и потому так естественна сама тональность новелл-воспоминаний с их, порой парадоксальной, сменой настроения. «…Иногда при смехе болит сердце и концом радости бывает печаль» – как говорили древние.

Мы не можем не сказать и ещё об одном: свой «ЭШЕЛОН» И. С. Шкловский писал в 1981—1982-м, в самый «пик» застоя. А читается он как книга сегодняшнего дня.