Наркоза не будет

Их взгляды отодвинулись и стали совсем чужими.

Покачнувшись, Ринат удивленно улыбнулся и полез за косяком в карман. В дорогом портсигаре, прижатые к корпусу резинкой, томились штакеты. Ринат облизнул полные улыбчатые губы. Огонек лизнул кончик и вкусно захрустел анашой. В легкие заструился горячий ветер травы. Они выдыхали его друг в друга, наслаждаясь своей отчужденностью, радуясь, что больше не станут мучить друг друга невыносимым смертельно опасным счастьем их бессмысленной близости. Потому что в близости тел без близости душ нет никакого смысла.

Скрипнул снег. На крышу вышла жена Рината, стала рядом. Она протянула загорелую в иностранных государствах руку к косяку, поднесла к холодному утонченно-равнодушному лицу и красная помада поранила картон штакеты.

Жена скользнула нежными пальцами по горлу Коши и, повиснув на ее груди, выдохнула:

- Вы - дикая рыжая лисица. Все думают, что вы драная кошка, а Вы лисица. Только Вы сами еще не знаете... Вы мне нравитесь. Не покидайте меня. Мне муж про Вас рассказывал. Я просила давно познакомиться... Но... Вы, наверно, не поняли бы... Вы же не пробовали любить женщин? Я буду ласковой и послушной... Хотите - я приглашу Вас к себе в Италию. Я переехала из Испании в Италию. В Венеции вы были? Если пожелаете, я даже мужа уговорю, чтобы он приехал... Знаете. Я даже стану Вашим менеджером. Я устрою Вам выставку в Риме. Я работаю там в журнале, у меня куча знакомых. Я устрою Вас...

Коша послушно приняла в объятья хрупкое тельце Ринатовой жены, не зная, как быть дальше. Сладкое облако розового масла окутало их обоих, ветер спутал волосы, скрывая от ночи бледность лиц, освещенных ртутной лампой фонаря. Губы их прикоснулись друг к другу, в шаловливом озорном порыве.

Коша оглянулась. Нереальная яркая мишура, бенгальские огни, пылающие взгляды - нереальная веселая жизнь. И зачем ей быть реальной, если от реальности одни неприятности? Завтра все все забудут, а сейчас - какое веселье! Все гости высыпали на крышу.

Ринат со сладкой улыбкой сидел на тонком пруте перил. Ветер трепал его длинные, отросшие с лета кудри, и высекал из глаз влажные искры. Огромная красная луна медленно неслась из-за спины навстречу.

Девушки разомкнули руки, и Коша, приблизясь к Ринату, опустилась рядом, спиной к пропасти. Ее радовала легкость и эфемерность этих новогодних поцелуев. Маленькая игрушечная жизнь. Нарисованная на картоне или небольшом холстике - вот, что такое Новый год.

Что-то обожгло или встревожило. Коша заметалась взглядом и наткнулось на жесткое, будто вырубленное из гранита лицо Евгения. Коша засмеялась, дразня. Какой-то черт нес ее в пропасть. Евгений шел прямо к ней. Она прекрасно знала, что произойдет дальше. Он взял за руку и дернул к себе. Коша резко выдернула пальцы и снова, продолжая смеяться, попятилась к краю.

Ринат встал и, вдруг, начав заикаться, попросил:

- Любезный! Э... Вы не оставите ли девушку в покое? - почему-то он перешел на "Вы", хотя отлично знал Евгения. И знал, что тот глухонемой и ничего не слышит. - Какое она к Вам отношение имеет? Пойдите лучше выпейте водки.

Однако это не помогло.

С невнятным криком глухого "Nenaviiithuuu!" бывший сожитель снова кинулся к Коше, заходящейся в припадке хохота.

Его удерживали, но Евгений пришел в такую ярость, что все было бесполезно. Он ударил Рината и выбил ему зуб. Тот схватил сразу кусок снега, чтобы остудить окровавленный рот. Глухонемой толкнул его жену, манерно протянувшую в мольбе тонкие руки, и та рухнула задницей в снег, помяв шелка вечернего платья. Добравшись до Коши, Евгений расквасил ей нос. Она упала на снег. Ботинок Евгения плотно воткнулся в живот. Легкие сразу забыли, как дышать.

Напротив красной луны вспыхнула голубая. Коша перевалилась через перила и оттолкнулась от мокрой, оттаявшей крыши. Восемь питерских этажей. Повезло. Внизу оказался большой сугроб. Она здорово долбанулась, но ничего не сломала. Однако из нее потекла кровь. Штаны и снег были пропитаны кровью. Она видела, как все стоят наверху и кричат.

Коша вздохнула с облегчением.

Все-таки мир твердый.

НАРКОЗА НЕ БУДЕТ

(Коша)

Коша снова и снова вспоминала моменты проведенные на столе хирурга.

Внутри был ожог. Оттуда текла жидкая алая водица. Это не могла быть кровь. Это клюква. Из травматологии, где ей запихали в сломанный нос вату, Кошу сразу отправили в женскую больницу.

Даже воспоминание доставляло боль. Неужели жива? Вот как все просто. Это не геройский подвиг разведчика в гестапо. Просто им не заплатил за наркотик. Почему они ничего не сказали? Есть же деньги. Но они решили сами, что у нее денег нет. Они все решили за нее сами. Вот и все.

Боль раздвигает время так же, как ЛСД. Так же, как однажды она думала, что никогда не сдвинутся стрелки, Коша думала, что эта боль никогда не кончится. Она знала, что просто умерла, потому что все кишки были намотаны на нож хирурга.

Она брела из операционной в палату, держа полотенце между ног. Оттуда текла жидкая дешевая кровь. Боялась испачкать пол.

Ожог ободранного мяса напоминал о процедуре.

Никогда больше. Какого черта надо думать о том, чтобы что-нибудь не испачкать? Она вдруг взбесилась. Почему не думать о том, чтобы ее никто не пачкал? Ярость выгнула Кошу дугой. И бессильное сожаление о ненужной аккуратности сдавило ей глотку и свело мышцы судорогой. Захотелось курить. Коша заворочалась на железной больничной койке.

Рыжая соседка мрачно стрельнула взглядом и спросила:

- Курить, небось хочешь?

- Ага. - шепнула Коша.

- На. Я спрятала, - рыжая тайком протянула сигарету.

- Спасибо, - шепнула Коша и пошла в душ.

Санитарка покосилась с испуганным удивлением, но ничего не сказала. Никотин сладко шмыгнул в легкие и стиснув сосуды, затуманил голову. Внезапная слабость. Включила воду. Внутри произошла какая-то битва, после которой каждая клетка тела просит покоя. Не было жалко того, что в ней убили. Наверняка это был плод Евгениевой люби. Ну его к черту!

Не надо было и пробовать! Это плата за попытку быть, как все.

Но радость от того, что перестали мучить, была сильнее. Она долго стояла под дождиком, не до конца осязая мокрость воды. Казалось, что она была мокрее раньше. Упало мыло. Когда Коша пыталась его поднять - все время выскальзывало из пальцев. Больше всего не хотелось выходить из душевой, не видеть никого, ни с кем не разговаривать.