Пленники тайги

— Степан Мазур? Мазур? Мазур?… — сосредоточенно вспоминал очередной попавшийся геологу абориген бичеватой наружности. Несмотря на то что мужик запустил в ход все извилины на морщинистом лбу откровение так и не посетило его.

— Что-то не припомню такого. Слышь, Морж, ты такого Мазура знаешь, Степана? — обратился старожил за помощью к еще одному местному жителю с явными следами мощного бодуна на лице, боком вылезшего из крупнощелевого туалета. Несмотря на похмельный синдром тот соображал более логично.

— Мазур? Это не вертолетчик? — спросил он.

— Ну да, — подтвердил Астахов. — Он самый.

— А, так это ж Мазурик! — В две пропитые глотки дружно воскликнули оба «Сусанина».

— Мазурик за этой сопкой живет, перевалишь на ту сторону, там один всего вагончик и есть, его.

— Если он еще после вчерашнего жив, — засмеялся Морж. — Вчера он был вдарбаган.

— Спасибо, — вежливо попрощался Астахов и пошел в указанном направлении, оставив своих гидов обсуждать нового для них человека во всех деталях: его самого, одежду, карабин, собаку, строить различные версии его появления и зачем ему понадобился спившийся бортмеханик.

Серый от старости вагончик действительно оказался по ту сторону сопки один единственный, причем Астахов так и не понял как он туда попал. Дороги в эти места проложено не было и вокруг убогого жилища, нависая над ним, стояли вековые кедры.

Вытерев ноги о небольшую бетонную плиту, пристроенную вместо крыльца, Семен постучал в дверь костяшками пальцев, но в ответ не услышал ни звука. И на более требовательный стук Астахова отозвалась равнодушная тишина. Потянув дверь на себя геолог обнаружил, что она не заперта.

— Ну что ж, тогда войдем, — пробормотал Астахов, привязывая у двери Найку.

Войдя в тесное, полутемное помещение Семен невольно сморщился. Неприятный запах запущенного жилья смешивался с вьевшийся вонью дешевого табака, и приправлялся стылой сыростью. Два небольших окошечка, ставшими серыми о многолетнего слоя копоти и грязи, пропускали так мало света, что геолог не сразу разглядел за импровизированным столом из большого ящика человека, лежащего лицом вниз на железной кровати. Оставив у порога карабин и рюкзак Семен шагнул вперед, покосившись на стол с остатками былого пиршества: пустую бутылку из-под питьевого спирта с истлевшей от старости этикеткой, тремя закопченными от чифира кружками и пустой, косо взрезанной консервной банкой с кровавыми следами томата. Худощавый парень в серой от грязи и старости майке свернувшис клубочком лежал на кровати, сбросив на пол синее тощее одеяло армейского образца. Подняв его и отряхнув Астахов укрыл щуплое тело хозяина убогого жилища. Семен уже не сомневался, что это и есть нужный ему человек. На это указывала висевшая над потертым гобеленом с тремя аляповыми оленями синяя фуражка гордыми аэрофлотовскими крылышками. Когда через полчаса Степан Мазур поднял тяжелую от похмелья голову, в домике с веселым треском топилась печь, а незнакомый ему человек не торопясь пил за столом горячий чай, разглядыва развешанные по стенам и засиженные мухами картинки, позаимствованные из журналов застойных времен. С полминуты бывший бортмеханик озадаченно рассматривал незнакомца, пытаясь вспомнить, с ним он вчера пил или нет, потом оставил эти тщетные попытки и просто спросил: — Ты кто?

— Я? Семен Астахов. В прошлом геолог, сейчас волей судьбы охотник. Мне надо тебя кое о чем расспросить. Хорошо?

— Надо так надо, — пожал плечами Мазур, с трудом усаживаясь на кровати. — У тебя выпить нету?

— Откуда, я два часа как из тайги вышел. На вот, хлебни чайку, предложил Семен, протягивая хозяину кружку.

— Давай хоть чаю, — согласился тот, дрожащими руками принимая предложенное гостем лекарство от похмелья. Минут через пять Мазур согрелся, более того, в глазах его появилось некое понимание смысла жизни. На вид он показался Астахову лет тридцати, с симпатичным худощавым лицом несколько испорченны рыхловатой, как после оспы кожей.

— И про что ты хотел меня спросить?

— Ты был здесь позапрошлой осенью, в сентябре? — с замиранием сердца спросил Астахов. Больше всего он боялся, что бортмеханик ответит отрицательно. Но тот согласно кивнул головой.

— Да, было дело. Как раз наша вахта.

— Дырку от пули в КА — 1056 ты заделывал?

Мазур настороженно глянул на геолога, в темных глазах его промелькнул явный страх.

— Ну я, а что? — нехотя признался он.

— Это я ее проделал, из вот этого карабина. Так сказать, обеспечил тебя работой.

— А, вот оно что, — с явным облегчением протянул механик. — Значит ты все-таки жив остался? Это хорошо. Дай сигарету.

Пока он раскуривал свою вонючую «Приму», Семен налил себе еще чаю щедро приправленного сушеными листьями бадана и рододендрона. Мазур же подложил под спину плоскую подушку и, откинувшись поперек кровати, начал вспоминать, чередуя разговор с затяжками сигарет и глотками горячего чая.

— Я в том полете не был, но по рассказам все хорошо знаю. Эти трое появились у нас дня за три до полета, откупили вертушку, сказали что надо в тайгу геологам груз забросить. Все из-за погоды нервничали, говорили, парни там с голоду дохнут. Чут окно в погоде появилась сразу взлетели. Только когда грузиться стали я удивился. Груз оказался слишком небольшой, всего два ящика. Мы все гадали с мужиками на аэродроме, чего ради борт в такую даль гонять, слишком дорогое удовольствие. Ну а в полете они эти ящички вскрыли, а в нем оружие. Автоматы, патроны. Второй пилот, Санька Майоров, как раз в салон вышел. Глаза у него, конечно, на лоб. А этот, главный у них, здоровый такой, с усмешкой и говорит: «Хотите жить — забудьте о том что увидите, тем более не лезьте в это дело». А морды у них жуткие, у одного еще шрам на верхней губе, неприятная такая получается улыбка. Ну, понятно стало что это не просто слова. Как раз уже к точке подлетели, геологи руками машут, радуются… Села наша вертушка, эти трое спрыгнули на землю. О чем говорили не слышно было, но Матвей говорил что один из твоих за ружье даже схватился, да куда там против автоматов! Потом добивать их стали, для верности. Санька предложил командиру, давай взлетим, оставим им тут. Но этот, со шрамом, словн мысли читал: погрозил пальцем и показал на автомат — не дергайтесь, мол. Потом они какие то ящики грузить стали…

— Это я уже видел, — прервал его Астахов. — Почему они улетели не добив меня?

— Ну, это ты, брат, сам виноват. Очень удачно ты тогда выстрелил. Один раз, а попал в яблочко. Этот, здоровый, как раз над ящиками склонился и пуля попала ему в лицо. В щеку вошла, вот сюда, — Мазур сунул пальцем себе в левую скулу, — челюсть разбила, и внутри рта все в лохмотья превратила. Кровища из него рекой текла. Вот они и заторопились, боялись что помрет, тебя и не дострелили. Решили что ты в тайге и так загнешься. Да как вижу, просчитались.

— Вертолет потом сюда вернулся? — спросил Семен. Чай в его кружке остался нетронутым, геолог по новому воспринимал все происходившее с ним, как бы с другой стороны.

— Нет, — отрицательно мотнул головой механик. — Они полетели на юго-запад, с дозаправкой в Качуране. Это было заранее оговорено. Потом непогода навалилась, вертолет застрял в Красноярске еще на две недели, как раз до конца командировки.

Когда я туда же прилетел Саньки уже в живых не было, из Енисея выловили, а Матвей Абрамов лежал в больнице с побоями. Все это мне он уже перед отлетом рассказывал, на Волгу он с семьей перебрался. Его понять можно, трое детей, жена больная…

— А кто эти трое? Откуда они, не знаешь? — с надеждой в голосе спросил Семен.

Мазур пожал плечами.

— Кто его знает… хотя!.. Как раз мы с Матвеем его дембиль обмывали, расчет он получил. Подпил он хорошо, ну и рассказал мне вот то что я тебе сейчас рассказал. Все это было в баре Красноярского аэропорта, в Емельяново. А тут как раз это самый заходит, здоровый. Я же его тоже вот тут, в Тучаре видел. Здесь, — он снова ткнул себя пальцем в левую скулу, здоровущий такой шрам, розовый еще. Но язык ты ему, похоже, напрочь отстрелил. С барменом он только жестами объяснялся, пальцами тыкал, да мычал как теленок. Злился ешь что бармен не понимает его, побагровел аж весь. Матвей перепугался, язык прикусил, но бугай этот на него ноль внимания, даже не глянул в его сторону. Высосал пузырь «Смирновской», еще один с собой взял, и пошел. Мы тоже как раз уходить собрались. Смотрим — он прямиком к стойке регистрации рейса на Москву.