Страница 41 из 41
Беседа их была легкой, непринужденной, Люда активно держала нить разговора в своих изящных лапках.
— Ну вот и пришли, — весело сказала она, показывая рукой на обычный пятиэтажный дом.
— Но это же не гостиница? — изумился Сергей.
— Нет, — воркующим голосом ответила она. — Это мой дом, я здесь живу.
Она подошла вплотную, подняла голову, и, вглядываясь в глаза Сергея в свете уличного фонаря, просто и легко сказала:
— Ну, пошли ко мне?
Она была сейчас чертовски хороша, загадочна, и вместе с тем близка и доступна. В Быстрове зазвучал казалось бы давно забытый мужской инстинкт. В молодости его заглушал спорт, потом была Лена. Сейчас, в его чиновничьей действительности ему часто приходилось часто иметь дело с красивыми, холеными женщинами. Он отмечал про себя их красоту, многие были из них не прочь закрутить роман с этим живым античным богом. Они заглядывали в его глаза, ждали какого-то манящего слова, взгляда, жеста. И ник-то не мог себе представить, что внутри этого могучего мужчины до сих пор живет робкий и застенчивый подросток, неспособный первым начать вечный ритуал ухаживания. Только эта местная, стареющая львица сумела сделать то, что не догадалась сделать ни одна столичная «штучка» — она взяла инициативу на себя, и просто увела его к себе, поманив одним пальчиком руки.
Вышел он из этого дома в пять утра. Через полчаса должен был подойти его поезд. В голове слегка шумело от выпитого шампанского и от недосыпа. Он постоял с минуту, вдыхая свежий зимний воздух, прислушался. Тогда, вечером, он вспомнил о Лене, и ему стало нехорошо от того, что она узнает обо всем этом. Тогда он закрыл глаза, и, напрягая всю свою внутреннюю силу начал рвать эту проклятую струну. И она лопнула, отзвенев потухающей нотой.
«В конце — концов это моя личная жизнь», — подумал Сергей. Тогда звучала музыка, бабочкой по цветкам кружилась по квартире хозяйка, наливая и расстилая все для дорогого гостя. Лишь сейчас, утром, он до конца услышал и ощутил эту немую тишину. С непривычки Быстрову стало как-то не по себе, но он стряхнул с себя это неловкое чувство и зашагал к вокзалу.
Еще подходя к вокзалу он услышал как объявили его поезд, но время еще было, и он решил зайти в туалет. Серый бункер подвала вызвал отвращение своей мрачной грязью и устоявшимся ядовитым запахом, так что Сергей как можно быстрей покинул неприятное заведение.
«Да, это не Женева. Какой-то поезд стоит на путях, как не вовремя. Придется идти через перекидной мост. Не лезть же под вагоном, как-то не солидно».
Все это были побочные мысли, на самом деле он думал о другом. Жизнь его как бы перешла на другой этап, и он не мог понять, приобрел он от этого что-то, или потерял?
Он уже спускался вниз по лестнице, когда стоящий на путях поезд тронулся, плавно и почти бесшумно. Сергей машинально прочитал надпись на белой табличке сбоку вагона, и вскрикнув: — А, черт! — и побежал вниз, прыгая через две ступеньки.
Он был уже на перроне, когда мимо него прокатились последние вагоны. Сергей явно увидел, как закрылась дверь в предпоследнем вагоне, закрылась, и тут же, отошла назад, кто-то изнутри не до конца ее захлопнул.
«Догоню»! — решил Быстров, и бросился вдогонку за вагонами. Но и локомотив прибавил скорости, и они с поездом неслись вровень, ни на шаг не уступая друг другу. «Прямо как на первенстве мира», — мелькнуло у него, и вдруг Сергей увидел впереди себя конец перрона. Тормозить на скользком снегу было поздно, он отчаянно закричал: — Ленка! — и прибавив все что мог, прыгнул, стремясь в этом отчаянном прыжке попасть на подножку вагона. Уже в полете он понял, что не достает. Он все таки успел уцепиться за поручень одной рукой, вторая была занята дипломатом, он его выпустил, но ухватится за поручень ею не успел. Нога его соскочила с обледенелой подножки, рука соскользнула, вниз, тело ударилось о землю, чуть подпрыгнуло. Это было еще не смертельно, но маленький полосатый столбик, что железнодорожники зачем-то ставят вдоль дороги ударил его по ногам, и отбросил его большое, живое тело, под мясорубку вагонных колес. Крик его никто не услышал, и последняя мысль, не успев родиться умерла в отчаянной боли перемалываемого колесами тела.
Лену заставил подскочить с кровати отчаянный, истошный крик дочери. Добежав до кровати Жанны Лена обхватила бьющееся в истерике маленькое тело дочери, и начала исступленно целовать мокрые от слез глаза, щеки и губы.
— Жанна, Жанночка, деточка, ты что, успокойся, все хорошо!
— Папа! Папа! — наконец с трудом выкрикнула дочь.
— Ну что ты, все хорошо, папа скоро приедет, он уже в поезде, он в дороге. Это тебе сон такой плохой приснился.
Долго ей пришлось успокаивать дочь, наконец та затихла, всхлипывая, и вздрагивая во сне.
«Ну вот, наконец-то успокоилась. Бедненькая, приснилось же».
Лена взглянула на часы, и решила, что ложиться уже не стоит. Она подошла к окну. В свете уличных фонарей падал снег, и только это заставило ее ощутить чувство какой-то непонятной утраты.