Страница 61 из 80
И хотя это ломало его собственные планы, потерять час-другой ради товарища можно. Тимофей согласился. Взял записку Свореня, сунул ее за обшлаг шинели и отправился по знакомому адресу.
День выдался солнечный, оттепельный, во всех дворах и тихих переулках кипела, суетилась детвора. Ребята катались с ледяных горок на салазках, лепили снежных баб, догоняя друг друга, носились по слегка уже осевшим сугробам.
- Жених пошел к Надежде Митиной! - выкрикнул кто-то из мальчишек вслед Тимофею, когда тот, пересекая двор, направлялся к дому, в котором жила Надя.
Тимофей покачал головой. Все на свете знают эти мальчишки. Только, выходит, в лицо не запомнили Володю Свореня.
Уже на лестничной площадке вкусно пахло жареным. Тимофей позвонил. Дверь открыла Елена Савельевна, да так и ахнула. Гость! Такой ранний гость! А у нее еще ничего не готово, стряпня в самом разгаре.
Из-за спины матери выглядывала смеющаяся Надя. Лицо у нее было припорошено мукой.
- Да входите, входите, - зазывала Елена Савельевна, видя, что Тимофей, перешагнув через порог, остановился в замешательстве. - Ну будьте же смелее! Я помню вас, вы были вместе с Владимиром.
- Совсем я не вовремя.
- И ничего! Вы посидите пока, посидите. Сейчас пирог у меня испечется.
- А что с Володей? - спросила Надя. И с лица у нее сбежала веселая улыбка. - Ой! С ним что-нибудь случилось?
Появился в дверях и сам хозяин, Иван Ильич. Покручивая тугой черный ус, поздоровался с Тимофеем и тоже спросил удивленно:
- А где же наш Володя?
- Все в полном порядке, - поспешил сказать Тимофей. И вынул из-за обшлага записку, подал Наде, шутливо взял под козырек. - Поздравляю вас, Надежда Ивановна, с днем рождения! Желаю вам здоровья и счастья! Курсант Владимир Сворень поручил мне поздравить вас также и от его имени. Поздравляю! - И немного тише прибавил: - А прийти сегодня он никак не может... Да тут в записке все сказано.
Надя схватила Тимофея за рукав и через длинный темный коридор провела в комнату, прибранную празднично, подготовленную к приему гостей.
- Да что же с Владимиром? - беспокойно допытывалась Елена Савельевна. В такой день - и не придет. Захворал?
Тимофей виновато пожал плечами. Эх, какой радостный день Володе Свореню испортил Петрик! Или сам себе Владимир испортил...
А надо как-то людей успокоить. Сумел ли Сворень с хорошей усмешечкой рассказать, что с ним приключилось сегодня? Надя у окна читает записку, молчит... Что же, и ему молчать?
- Не тревожьтесь, Елена Савельевна, здоров он, совершенно здоров! Так ведь наше дело - военное, - как можно беззаботнее стал объяснять Тимофей, схватил человек наряд вне очереди. Бывает! И совсем с пустяка началось, койку Владимир плохо заправил, а Петрик - старшина наш - придрался...
Надя, будто очнувшись от сна, с возмущением крикнула Тимофею:
- Что ты наговариваешь! Вот же Володя сам пишет: его назначили сегодня дежурным по школе.
Кровь бросилась в лицо Тимофею. Вот тебе на! В каком же дурацком положении он оказался! И зачем написал Владимир неправду? Подумаешь, схватить наряд вне очереди - большое дело для курсанта! Конечно, "дежурный по школе" - поощрение, а не наказание. Приятно щегольнуть перед любимой девушкой. Тогда почему же Владимир не предупредил? Побоялся, что Тимофей не захочет лгать?.. Что же делать теперь? Не подводить же товарища...
И Тимофей стоял, не зная, что сказать. Уши у него пылали.
Эх, Володя, Володя! А родители Нади - Тимофей это угадывал по их лицам - верят его словам. Хотя и сконфужены.
- Так это же Владимир написал неверно...
И опять Надя не дала договорить Тимофею. Будто по щеке ударила:
- Врешь ты все... Володя правду, значит, говорил, что ты завистливый. Завидуешь, что у него орден...
Она закрыла лицо руками, повернулась к Тимофею спиной.
Елена Савельевна прерывисто вздохнула, помяла кончик фартука в руках, локотком толкнула мужа.
- Ты, отец, давай тут занимай гостя, а я пойду на кухню - пирог бы не сгорел.
- Раздевайся, Тимофей, - пригласил Иван Ильич, оглядываясь на дочь, каменно застывшую у окна. - Не обращай внимания. - Иван Ильич положил руку на плечо Тимофея. - Беды твоей в этом деле нету. А Надежда - что ж, ты пойми и ее. Садись, покалякаем...
- Нет, Иван Ильич, спасибо, пойду я, - проговорил Тимофей. - Я ведь зашел только, чтобы передать записку. И не думал... До свидания, Иван Ильич!
Они вместе вышли в темный длинный коридор, весь заваленный старой рухлядью. Из кухни доносились взволнованные женские голоса, перезвон стеклянной посуды.
- Ты вот что, Тимофей, - сказал Иван Ильич, приоткрывая выходную дверь, чтобы впустить полоску света, - ты задержись на минутку одну. Для разговору. Вы, молодежь, может быть, и не поймете нас, стариков. Мы с Еленой - люди прежней закваски, женились чин по чину, со сватовством и по воле родительской. Знали все друг о друге, как полагается. А Надежда у нас жениха сама в дом привела. Вроде бы прямо с улицы. - Иван Ильич стеснительно покряхтел, подергал свой ус. - Владимир этот - парень, понятно, хороший. И собой видный, и при ордене... Да только вот мы с Еленой не знаем о нем совсем ничего. Ну, как он там - вообще... - Иван Ильич переступал с ноги на ногу, трудно подыскивая нужные слова. - Человека узнать - надо пуд соли с ним съесть. А мы что же, мы так... А ты с ним, пожалуй, этот самый пуд соли съел уже... И я не к тому, что сегодня получилось, - тут по-человечески Владимира я понимаю, а только и раньше замечал: все словно бы на носки он приподнимается... Ты, понятно, товарищ ему, так и я ведь отец Надежде. И ежели судьба жить им вместе... должны и мы с Еленой человека узнать. Обрисуй, сколько можешь...
И опять Тимофей не знал, что ответить. Как он может "обрисовать" характер, душу Свореня? Ведь спрашивает Иван Ильич, конечно, не затем, чтобы услышать только похвалы своему будущему зятю. А он сегодня уже и так, нечаянно, выдал Свореня. Рассказывать о нем и еще что-нибудь, как хочется Ивану Ильичу, - значит, и дальше "наговаривать", как сейчас сказала Надя.
- Иван Ильич, с Владимиром я действительно пуд соли съел, - наконец сказал Тимофей, - да только этой солью второй раз уже ничего не посолишь. Все, что было у нас с ним хорошего или плохого, это только наше. Ничего я вам не сумею обрисовать. Мы с Владимиром - товарищи.
- Да ты не так понял меня, Тимофей, - замахал руками Иван Ильич, - я ведь не то, чтобы выведать там чего-нибудь... О Надежде родительское беспокойство... А это я понимаю: товарищи... Ты уж извини, ежели обидел тебя.
- Меня вы не обидели...
Потом Тимофей долго бродил по улицам, топча размякший снежок. Поднялся на Крымский мост и там стоял, любуясь застывшей Москвой-рекой и макушками торжественных башен Кремля, магнитно притягивающими взгляд. На мосту, над спокойной рекой, всегда как-то хорошо, сосредоточенно думалось.
И Тимофей унесся мыслью в те невообразимо далекие дни, когда здесь окрест свободно шумели дремучие леса, а кто-то первый пришел, облюбовал место для ночевки, соорудил из еловых веток шатер, да так, сам не зная того, и положил начало великому городу. И сколько же здесь потом потрудилось рук человеческих, чтобы создать все то, что теперь не окинешь и взглядом! Тех людей, строителей, уже нет, а дела их остались. Это обязанность человека думать всегда о будущем, о новых, идущих на смену тебе поколениях. Вот весь этот великий город народом выстроен для тебя. А что ты потом оставишь народу сверх того, что ты видишь сейчас? Что своего ты прибавишь к этому?
А надо ли и задумываться - никто ведь не ждет от тебя ответа. Как проживешь - потом никто и не спросит. Потом... Никто... Но пока ты жив, совесть своя обязательно спросит! А совесть - это чувство твоей личной ответственности перед народом. И потому, в большом или малом, будь всегда честен, дорожи своим именем. Останется или не останется твое имя в памяти народа, знать не тебе, и не думай об этом. Но если ему остаться - так пусть останется оно светлым именем и твои дела пусть сольются с добрыми делами всего народа.