Страница 10 из 80
Васенин перехватил взгляд Тимофея.
- Будет. И у тебя будет. Может, только чуточку не такой, - пообещал он. - А этот не могу отдать. На нем написано: "Комиссару Васенину А.П." И так далее. Пистолет, говорю, со временем получишь. А надпись на нем сам зарабатывай. Да ты ешь! Скинь одежку свою. Тепло ведь. А вообще, Володя, завтра поразведай, где следует, - надо бы на него шинель "с разговорами" подобрать. Думаю, по его росту сыщется: грудью, плечами парня бог не обидел. Кре-пыш! Зачислим в полк добровольцем.
Он говорил, а сам накладывал на тарелки себе и Тимофею картошку, сваренную в мундире, всю в глубоких серебристых трещинках, селедку, нарезанную узкими поясочками и густо засыпанную луком.
Тимофей, сразу же мысленно отделив ту треть, которая по праву равенства всех за столом могла принадлежать ему, стал жевать сдержанно, неторопливо.
А Васенин между тем пересказывал Свореню скорбную историю Тимофея. Володя ахал, всплескивал руками.
- Постой, постой!.. - Васенин вдруг перестал жевать и взглянул на Тимофея. - А ведь капитана этого, что с чертовщиной разной путается, я, пожалуй, тоже знаю, хотя и заочно. Только сейчас меня осенило... Рещиков... Рещиков... Ну да... Точно, Рещиков!.. Еще лет десять тому назад статьи Рещикова мне попадались в заграничных журналах. В Вене, в Женеве, помню, читал. Спиритизм, астрология, черная магия и прочие глупости. Но сами статьи были написаны умно. Поумнее, пожалуй, даже, чем у знаменитой госпожи Блаватской. С поиском! Чем и запомнились. Примечательно, что мистику он отвергал начисто, но черта, по существу, признавал. Не библейского сатану и не деревенского беса, а некую злую силу, извечно противоборствующую... Васенин глянул на Тимофея, на Свореня и расхохотался: - Ну вот, и я заговорил, как Рещиков!..
Тимофей расстегнул ворот рубахи, достал тетрадь, которая у него так и хранилась за пазухой, протянул Васенину.
- Вот. Он писал.
Пригнувшись поближе к лампе, Васенин перелистывал тетрадь.
- Интересно... Ну конечно, он! Вот гороскоп... А это?.. Ну, это чисто химические формулы... Тут что за абракадабра? Н-не пойму... По-видимому, собственная шифровка... Тут клинопись... Санскрит... Ага, сняты копии каких-то древних надписей!.. Н-ну, а это что? Что за нелепая теорема? Хотя, впрочем, математик я не очень сильный... Рецепт, состав какой-то адской смеси... А вот, по-видимому, размышления в ночной час на листе бумаги: "Философский камень... Когда-то это была великая, зовущая идея. Она двигала вперед творческую мысль. Да, да! Пусть ощупью, вслепую. Это скорей походило на решение уравнения с тысячью неизвестными способом подстановки. Но поиски были честными и самоотверженными, направленными на благо человечества. Что благороднее желания - найти такое вещество, которое исцеляло бы любые болезни, такое вещество, посредством которого свинец можно превращать в золото! И, как все благородное, поиски эти приносили добрые плоды. Вспомним хотя бы открытие фосфора! С каких же пор и почему алхимия стала лишь гнусным шарлатанством? А философский камень в устах просвещенных людей - символом бесплодных и бесцельных исканий, символом крушения надежд..." Он! Конечно, он, тот самый Рещиков! - Широкой ладонью Васенин звучно хлопнул по столу. Любопытно, весьма любопытно! Гляди-ка, загадочный альтруист, чернокнижник, возвышенно размышляющий о счастье человеческом, на деле оказался обыкновенной белой сволочью!
И Тимофей невольно кивнул головой утвердительно: Куцеволов тоже называл Рещикова альтруистом и чернокнижником. Значит, верно, тот самый.
Но чувство справедливости заставило его сказать:
- Нет, капитан Рещиков не такой, как Куцеволов. Он не сволочь. Я знаю. И Виктор мне говорил: он любит людей. Капитан Рещиков писал книгу. Тоже для всех людей.
- Гляди-ка, адвокат нашелся! - удивился Васенин. И потянулся к чайнику. Разливая кипяток по кружкам, проговорил, глядя как-то поверх головы Тимофея: - "Книгу для всех людей..." Написаны такие книги, да не капитаном Рещиковым. "Куцеволов сволочь, а Рещиков хороший". Стало быть, Куцеволова убей, а Рещикова не трожь. Это как же тогда на войне? Перед тобой враг стоит сплошным фронтом, стреляет в тебя: кто именно из них стреляет, неизвестно, а в наших-то они бьют в любого подряд. Ты же, выходит, сначала должен разобраться, кто там, среди врагов, хороший и кто подлец, и лишь после этого стрелять. В подлецов только! Так, что ли, Тима? Вот тут и повоюй! Хорошего убить нельзя, хотя он на виду. Подлеца убить надо, а он за спиной хорошего спрятался. Чья же тогда возьмет?
- Да чего тут волынку тянуть, товарищ комиссар! - вмешался Сворень. Понятно, перебьют они тогда наших подчистую. На войне враг весь одинаковый.
- Капитан Рещиков хороший, - упрямо сказал Тимофей.
- А хороший - так пусть на нашу сторону переходит! - выкрикнул Сворень.
- Правильно! - сказал Васенин. - Других способов врагу стать хорошим не существует.
Он слегка отодвинулся от стола, снова взял тетрадь, стал перелистывать.
- Капитан Рещиков ни в чем не виноватый! - с прежней настойчивостью повторил Тимофей.
- Да, конечно, - листая тетрадь и не очень внимательно вслушиваясь в слова Тимофея, согласился Васенин. - Ха! Вот ищет человек в наши дни философский камень. Ищет и сам же ведь не верит в него, в камень алхимиков. А этот заветный камень уже есть! Существует! Да только он не минерал какой-то волшебный... А совсем иное... - Васенин отбросил тетрадь, спросил заинтересованно: - Слушай, Тима, а где же вещи этого капитана? Там ведь должны быть его рукописи.
- У него есть книги такие, каких больше ни у кого на свете нет. И много тетрадей. В чемоданах с собой вез, - сказал Тимофей. - А я все чемоданы на снег вывалил. Там они в тайге и остались...
- О-о! Это здорово!..
В дверь теплушки сильно застучали.
- Комиссара Васенина начпоарм на провод требует, - позвал сухой, словно бы промороженный голос.
- Бегу! - отозвался Васенин, на ходу подпоясываясь, надевая шапку и застегивая тужурку. - Володя, а ты тут Тимофея устрой на ночлег. Помягче необязательно, а потеплее непременно.
Сворень проводил Васенина, плотно задвинул за ним дверь. Всунув кисти рук за ремень, покрасовался перед Тимофеем.
- Слыхал? Нашего комиссара сам начпоарм всегда вызывает. Дружки! Ему начподив - хны! Наш ведь раньше сколько разов даже с товарищем Лениным разговаривал! И на карточке рядом с Лениным снятый. За границей в Женеве вместе были они. Ну, не всегда, а все-таки бывали вместе. Скрывались от царского преследования.
И Сворень восторженно стал рассказывать Тимофею, до чего же умен комиссар Васенин. Любые науки знает. На каком хочешь языке разговаривает. А стрелять - на сорок шагов в спичечный коробок попадает.
- Это и я могу, - заявил Тимофей. Сворень больно задел его охотничье самолюбие.
- Из нагана? Дура!
- Из нагана я никогда не стрелял, - уже виновато сказал Тимофей.
Сворень смягчился. Пододвинул к нему тарелку с остатками селедки, из холщового кулька еще подсыпал галет. Есть Тимофей отказался. Не потому, что был сыт, а просто потому, что заранее определил себе свою долю в ужине и теперь не мог отступить. Не позволял характер. Не позволил характер ему и солгать: "Сыт, не хочу". Он сказал: "Не буду". И все. Без объяснения причин.
Тогда Сворень принялся готовить ему постель. Приволок откуда-то из-за перегородки несколько неоструганных досок, концами уложил их на две табуретки, раскинул матрац, щедро бросил сперва одно, потом еще и другое одеяло.
- Себе я достану. Комиссар велел, чтобы теплее, ну вот - получай! И спи. А завтра днем по городу вместе походим.
Держась за валенок, наполовину снятый с ноги, Тимофей замер.
- Так мы, что же, и завтра еще здесь будем стоять? - проговорил он, волнуясь.
- А куда же ты сунешься? Взорвали беляки мост через Уду. Саперы обводную линию сейчас по льду тянут, - объяснил Сворень. - Комиссар говорил, раньше завтрашнего вечера им работу ни за что не закончить. Кавалерию ту в эшелонах прямо к реке продвигают: из вагонов - и на коней, вскачь! А мы пехота. Нам за беляками пешком не угнаться, нашему эшелону железная дорога нужна.