Страница 3 из 23
- У тебя, Юрко, чувствую - все в порядке. Буду рад скоро увидеться, а то черт знает что творится: ты в Киеве - меня нет, я во Львове - ты где-то пропадаешь.
- Старина! Жму твою лапу. Приезжай вечером. Нина будет рада. И никаких отговорок, здесь я начальство. Вчера хотел тебя встретить в аэропорту, да, понимаешь, такое вышло... Короче, приедешь - расскажем... Ну, а у тебя как дела? - спросил без всякого перехода.
- Идут, - не совсем уверенно ответил Козюренко. - А чтобы они шли быстрее, ты вот что, дружище, сделай... - Представил, как Юрко нажал кнопку магнитофона, боясь что-нибудь упустить... Хотя нет, Юрко, может быть, потянулся за карандашом и прижал локтем лист бумаги, чтобы удобнее было писать. По привычке причмокивает губами, совсем как ученик первого класса, а ему уже за пятьдесят... Черт, как незаметно бегут годы! Кажется, совсем недавно закончили с Юрком юридический факультет, и вот оба уже в чинах, у самого - лысина, а у Юрка от забот побелела голова Но голос у него не изменился. Такой же бодрый и густой. Девушки, бывало, влюблялись в него по телефону....
- Ты меня слышишь, Юрко? - спросил Козюренко, потому что показалось, что тот молчал чуть не минуту.
- Конечно.
- Свяжись с облпотребсоюзом. Надо, чтобы оттуда послали в Желеховскую заготконтору на должность убитого Пруся хорошего человека. Да, правильно, начальником цеха по переработке овощей. В этой заготконторе, как я понимаю, есть комбинаторы и сукины сыны, а желательно было бы, чтобы они этого нового человека приняли, как своего... Я хотел бы с этим человеком поговорить перед тем, как он приедет в Желехов. И еще... ужинать буду у тебя, если организуешь сегодня репродукцию этой проклятой картины...
- Как тебе не стыдно, - даже захлебнулась мембрана. - Это же шедевр мировой живописи!
- И этот шедевр может исчезнуть, если я не буду иметь репродукцию.
- Можешь считать, что она уже у тебя.
- Ты уверен?
- Я знал, что она тебе понадобится. Директор картинной галереи уже привез ее.
- Ну, дружище, ты меня растрогал. Нужны также данные о деятельности партизанского отряда Войтюка.
- В котором был Прусь?
- А ты, вижу, в курсе...
- К нам такие криминалисты приезжают не каждый день. Сейчас я пошлю кого-нибудь из ребят в архив.
- Тогда, возможно, тебе придется угощать меня сегодня еще и обедом...
- С радостью. Сейчас позвоню Нине...
- Не надо, зачем ей лишние хлопоты?
- Э-э, голубчик, мне же потом достанется - почему не предупредил...
Положив трубку, Роман Панасович придвинул к себе дело Пруся. Уже просматривал его, но должен знать все досконально.
С маленького фото на него смотрел человек с лохматыми бровями и мясистым носом. Смотрел так сурово и подозрительно, что Козюренко показалось - улыбка никогда не касалась его губ. Этот мрачный человек родился в тринадцатом году в небольшом селе под Львовом. Родители его крестьяне, и сам он тоже жил в селе.
С сорок третьего года - в партизанском отряде. После войны все время в Желехове, в заготконторе. Только сначала он был обыкновенным рабочим, потом мастером и, наконец, начальником цеха. Что ж, рост закономерный. Прусь заочно окончил техникум пищевой промышленности. Был он человеком не очень-то и грамотным, судя по нескольким ошибкам в автобиографии, но, конечно, дело свое знал, ибо в райпотребсоюзе отзывались о нем как о специалисте хорошо, не раз премировали и объявляли благодарности. Жил скромно. Дом, правда, построил большой, с мансардой. Но он был почти пуст. В трех нижних комнатах стояли почерневшие от времени стол, стулья, дешевенький шкаф и продавленный диван. Только в мансарде, где Прусь жил, весь пол закрывал красивый ковер, а над широкой тахтой, застланной пушистым гуцульским покрывалом, нависал импортный торшер. На сберкнижке лежало всего триста рублей. И денег у убитого не нашли. Прусь жаловался сотрудникам, что задолжал, строя дом, и вынужден считать копейки. Но люди видели, как он навеселе приезжал из Львова на такси. Высаживался, правда, где-нибудь на безлюдных улицах. Да разве можно что-нибудь скрыть от любопытных глаз желеховцев?
В дверь постучали, и Козюренко оторвался от бумаг.
- Пришел Якубовский, - доложил дежурный по райотделу.
- Пусть войдет.
Якубовский чем-то походил на Пруся, и в то же время был совсем не похож на него "Такой же мрачный и подозрительный, - подумал Роман Панасович. - Не даст никому спуску, особенно соседу, построившему себе дом лучше, чем у него".
- Я - следователь, - отрекомендовался Козюренко и подвинул Якубовскому стул. - Надеюсь, догадываетесь, почему пришлось побеспокоить вас?
Якубовский посмотрел исподлобья и еле заметно шевельнул губами.
- Знаю, - ответим хмуро. - Ищете убийцу Пруся.
- И питаем надежду, что вы поможете нам.
- Извините, пан начальник, я ничего не знал и не знаю.
- Ну зачем же так категорично? - засмеялся Роман Панасович. - Вы приобрели дом на Корчеватской улице четыре года назад?
- Да.
- До этого знали Пруся?
- Нет.
- Итак, вы знакомы четыре года. Этого достаточно, чтобы изучить друг друга, а может, и подружиться, как и надлежит добрым соседям. Как вы думаете?
- Да, достаточно, - утвердительно кивнул Якубовский.
- Вы были в хороших отношениях с покойным?
- Что нам делить?
- И не ссорились?
- Иногда, по-соседски... С кем не бывает? Курица перебежит или что-нибудь еще...
- Правда, разве можно из-за курицы убить человека? - Роман Панасович заметил, как шевельнулись брови у Якубовского. Но тот ответил твердо:
- Конечно, нельзя.
- И все же вы хватались за топор? - спросил Козюренко ровным тоном. Почему?
Якубовский не поднимал глаз.
- Это, прошу пана начальника извинить, так уж случилось, не отказываюсь. Я был крайне раздражен и только погрозил Прусю.
- Но все же грозили ему. Вот и люди слышали... Есть свидетельство...
- У нас люди все слышат! - зло сверкнул глазами Якубовский.
- А разве это плохо?
Якубовский вдруг повернулся к Козюренко всем телом. Положил узловатые руки на стол, будто хотел опрокинуть его на Романа Панасовича. С нажимом сказал:
- Я знаю, вы заподозрили меня. Но не убивал. Твердо говорю: не убивал!
- А мы вас ни в чем не обвиняем. Кстати, где вы были ночью с восемнадцатого на девятнадцатое мая?