Время божьего гнева

- Ножик что ли? Да это не ножик, а баловство, - откликнулся мужик и звякнул чем-то тяжелым, вроде тесака или топора. - Не надо нам твоего, так расскажу. Что ж мы, не люди что ли? Значит, пройдешь три ряда, повернешь, потом ещё два ряда...

- Что такое ряд? - перебил его Зайцев.

- Ряд, это ряд. Потом в верхний лаз.

- Стоп-стоп-стоп, - заволновался Алексей. - Какой лаз?

- Обныкновенный, - ответил хозяин пещеры. - Дырка наверх, и ещё четыре ряда прямо. Потом в лаз, потом опять в лаз...А там рукой подать.

"Обныкновенный", - мысленно передразнил его Зайцев. Он понял, что без помощи местных выхода не найдет и заискивающе произнес:

- Может проводите?

- Давай дерябнем ещё по одной, - предложил мужик. - Потом, может, и провожу... а может, и нет.

Зайцев даже содрогнулся при мысли, что ему ещё раз придется проглотить эту гадость, но возражать не стал.

- А что это ты от Танькиной любови отказался? - вдруг серьезно поинтересовался хозяин норы. - Она баба хоть и подлая, но горячая.

- У вас здесь что, телефон? - спросил Алексей.

- Чего-чего? - не понял мужик.

- Понятно, там-там, - пробормотал Зайцев и тяжело вздохнул.

Они допили самогон, и во-второй раз эта процедура оказалась не такой мучительной, прямо по поговорке: "Первая - колом, вторая - соколом". Алексей доел картофелину, положил под голову кулак и закрыл глаза, но сделал это лишь по привычке - темнее от этого не стало, зато появилось уютное ощущение замкнутости пространства.

- Как же вы так живете? - обращаясь скорее к себе, тихо спросил Зайцев, но ему никто не ответил. Пока он закусывал, хозяева то ли уснули, а может не поняли вопроса или не пожелали отвечать на эту в общем-то бессмысленную реплику. "А в сущности, что такое дом... или родина? погружаясь в себя, равнодушно подумал Алексей. - Место, где ты родился. Дворец это или грязная нора, не имеет значения. Да и традиции - всего лишь правила, которые в тебя вбили ещё в детстве. Даже если они людоедские, все равно будешь жить по ним и цепляться за них, потому что они с рождения отпечатаны у тебя на подкорке. Наверное, условия жизни вообще не играют никакой роли, когда не с чем сравнивать. И помойка ничем не отличается от комфортабельной квартиры, если не знать о существовании этой квартиры. Известно ведь, птицы, рожденные в клетке, не покидают её, а виварные крысы, выпусти их на волю, сдохнут от стресса. Что ты им хочешь сказать? Что они неправильно живут? Они не поймут или легко докажут тебе обратное. Дети подземелья, ети их мать. Мир - это описание мира и не больше. Может быть даже когда-нибудь из них выведется этот самый Homo... как же это на латыни? Боже мой, какие же они все-таки вонючие!"

Глава 3

Проснулся Зайцев от храпа, причем храпели попеременно сразу двое, да так громко и протяжно, что у него засосало под ложечкой, как у больного печенью от жирного. Алексей не стал будить гостеприимных хозяев. Он ногой нащупал выход и, развернувшись, выполз в тоннель. Тошнота не отпустила его даже когда он удалился от берлоги метров на сто, и Зайцев сообразил, что это от самогона.

Тоннель плавно пошел направо. Алексей миновал поворот и почти рядом, впереди увидел на стене оранжевый отсвет, а затем и услышал странные звуки - что-то похожее на рычание или предсмертный хрип. "Корову что ли забивают?" - подумал он.

Зайцев пополз быстрее и вскоре очутился у входа в освещенную нору, точную копию той, где он очнулся утром. При его появлении язычок пламени затрепетал, заметался и едва не погас. Алексей хотел было поздороваться с хозяевами и спросить, в какой стороне выход из подземелья, но лишь раскрыл рот и тут же закрыл его. В глубине пещеры на травяной подстилке он обнаружил два голых человеческих обрубка, которые сплелись в жирный, словно бы агонизирующий клубок. У верхнего из четырех конечностей была всего лишь одна рука, у нижнего - одна нога. Кожа у обоих была почти прозрачной, как у личинок майского жука, и Зайцеву показалось, что он видит внутри этих бледных студенистых тел какие-то темные пульсирующие сгустки - внутренние органы.

Зайцева заметили, но оба обитателя норы, при виде случайного гостя ничуть не смутились. Их иссеченные лица ощерились в улыбках, и мужик изумленно произнес:

- Стояк!

- Мне надо на улицу, - наконец выговорил Алексей и отвернулся, но не из стыдливости, а скорее из эстетических соображений. - Я не знаю, как выбраться из вашего лабиринта, то есть, города или деревни.

- Исть хочешь? - отвалившись к стене, как-то невпопад, рассеянно спросила женщина, и Зайцев даже застонал от отчаяния и бессильной злобы.

- На поверхность как выйти? - на этот раз громко и довольно грубо повторил он. - Я знаю, что время божьего гнева, но мне очень надо. Я стояк, не умею ползать, отбил себе все руки.

- Неа, - ответила женщина. - Время Божьего гнева кончилось. Чичас Время сбора ранетых.

- А что же вы лежите? - Алексей едва не сказал "трахаетесь", но сдержался. - Идемте собирать ваших "ранетых". Заодно мне покажете, куда.

- Какие же чичас ранетые? Вечер уже. Время Великого затишья, - ответил мужик. - А ты прямо ползи. Там Мишка-дурачок живет. Его проси. Если отпустит... А мы обрядовые, нам не с руки.

Зайцев решил не лезть в семантические дебри языка кудияровцев и не доискиваться, что означает "время сбора ранетых" и "обрядовые". Не попрощавшись, Алексей пополз дальше по тоннелю. Он торопился выбраться из лабиринта засветло, яростно работал локтями, а потому довольно быстро выбился из сил.

Зайцев обливался горячим потом, тяжело дышал и до рези в глазах всматривался в кромешную темноту, но все равно ничего не видел. В красных кругах, которые плавали у него перед глазами, словно в магниевой вспышке, то и дело возникали какие-то неясные образы ландшафтов и причудливых архитектурных монстров. Иногда ему казалось, что его со всех сторон окружают живые существа, обитатели некой подземной мифической страны, и Алексей ненадолго замирал, чтобы прислушаться, действительно ли он здесь один. Наконец Зайцев остановился передохнуть. Он уронил голову на руки и начал успокаивать себя: "Черт с ним. Даже если опоздаю до темноты, переночую наверху, на песке, а завтра найду дорогу, тропинку или реку. Что-то же здесь должно быть." Он вспомнил фразу "если отпустит" и подумал: "Что это значит? А если не отпустит? Почему какой-то Мишка-дурачок решает, останусь я здесь или нет? Черт, даже здесь окопались сумасшедшие. Ну правильно, страна, где шизофреники воспитывают царских отпрысков, а потом приходят параноики, кончают шизофреников и перестраивают все на свой лад."

Жилище Мишки-дурачка Алексей обнаружил только когда подполз к нему вплотную. Оказалось, что Мишка завешивает вход в нору плотной циновкой из болотных трав, и слабый свет коптилки проникает в тоннель только через едва заметные отверстия. Зайцев чуть не прополз мимо, но заметил на стене множество светящихся точек и остановился.

- Есть здесь кто? - на всякий случай спросил он и тихонько постучал пальцем по плетеной занавеси. Ему никто не ответил, и тогда Алексей отодвинул циновку и заглянул внутрь. Там на подстилке лежал худой и очень грязный человек неопределенного возраста, с длинными спутанными волосами и прозрачной кожей. Половина лица у него была покрыта какой-то омерзительной рыжей шерстью, отчего нижняя часть от носа до подбородка больше напоминала взлохмаченный лобок.

У хозяина пещеры имелись в наличии все четыре конечности, и одной из них он что-то усердно процарапывал на полу. Как и все обитатели подземелья он был одет в бесформенный мешок, а локти и колени дурачка были так же обезображены наростами.

- Ты Мишка-ду..? - начал Зайцев и смущенно замолчал.

- Да, я Мишка-дурачок, - не поднимая глаз, ответил тот. - Заползай, стояк, я тебя давно жду. Исть хочешь?

Нет, спасибо, - отказался Зайцев. Предпоследняя фраза озадачила его. Алексей очень торопился изложить просьбу, но увидев вполне нормального, психически здорового мужика, сразу позабыл о ней. Зайцев вполз в нору, поправил за собой циновку и только сейчас заметил, что все стены испещрены какими-то символами. Одни из них напоминали пиктограммы, другие древнеегипетские и корейские иероглифы. Рунические значки и клинопись соседствовали со стилизованными латинскими буквами и кириллицей. Эта настенная роспись походила на попытку создать из всех существующих письменных систем что-то вроде графического эсперанто.