Танатос

- Ты Пашку, художника с Таганки, знаешь? - покончив с пивом, спросил Алтухов. - Опечатали мастерскую.

- Воровал значит, - пытаясь разжевать голыми деснами кусок леща, сказал Фролов. - По мне, пусть хоть всех их пересажают. Ты о себе подумай. Эти живут - дай бог каждому. Такие не пропадают. А у тебя, вон, один шкаф остался, да и тот пустой. Или пропил уже?

- Нет, ты не знаешь Пашку, - как-то обреченно прошептал Алтухов. Между прочим, если бы не он, меня бы давно уже не было на этом свете.

- Вот-вот, - подхватил Фролов. - Теплее. Кажись, добрались до причины твоего горя.

Алтухов изумленно посмотрел на Фролова и убитым голосом проговорил:

- Да, пьянство делает человека циником.

- Да, да, - ответил Фролов. - А обжорство - лириком...

- Налей ещё кружку, - упершись взглядом в мокрый, липкий стол, попросил Алтухов.

- Да-а? - глумливо протянул Фролов, и нагнувшись, попытался заглянуть в глаза Алтухову. Его и без того обшарпанная физиономия показалась Алтухову настолько отвратительной, что он едва сдержался, чтобы не ударить по ней пустой кружкой.

- Отрабатывать придется. Пойдешь ко мне помощником, - усмехнулся Фролов.

Слушая собутыльника, Алтухов вдруг почувствовал удушающую скуку. Ему уже не хотелось ни пива, ни разговоров. Наоборот, он вдруг испугался того, что может сегодня напиться и тогда у него не будет времени обдумать, что делать дальше, отгоревать положенное, а на следующий день в одиночестве недопережитое наложится на похмелье, и это будет вдвойне мучительно.

Не ответив, Алтухов поспешно поблагодарил новоиспеченного кружкомоя за пиво и компанию, тронулся было к выходу, и тут забеспокоился Фролов.

- Да оставайся ты, - попросил он, поймав Алтухова за карман. - На пиво у меня есть.

- Ой, нет, нет, не могу, - отмахнулся Алтухов. - На душе что-то... противно. Не хочу.

- Водки или портвешка возьмем, - знающе искушал Фролов, но Алтухов вымучено улыбнулся и, не глядя на него, ответил:

- Не могу. Честное слово. - Затем он как-то воровато огляделся и добавил. - Ну что, ты не найдешь кому налить?

- Да кому здесь наливать? - брезгливо поморщился Фролов. - У них один разговор: кто сколько выжрал вчера.

- Вот, вот, - усмехнулся Алтухов, - теплее.

- Сволочь ты, Сашка, - обиделся Фролов. - Иди, иди, в следующий раз ни глотка не получишь.

Махнув рукой, Алтухов пересек пивнушку и вышел на улицу. Здесь он выдохнул из себя прокуренный воздух, провентилировал легкие несколькими глубокими вдохами и пошел к автобусной остановке. В голове у него все время вертелось это обидное слово: "теплее", и он подумал: "Ни хрена не теплее. Холод собачий".

Алтухов снова вспомнил о Паше и даже зажмурился от ужаса. "Да не теплее, а горячо. Куда теперь? Домой? Сидеть в четырех стенах? Ну, сегодня, допустим, посижу, а завтра что? Идти в кружкомои? Ничего, - сам себе ответил Алтухов. - И завтра буду сидеть. И послезавтра. И послепослезавтра".

От этих мыслей внутри у Алтухова сделалось так же холодно, как и на улице. "Все, - лихорадочно размышлял он. - Странно. Оказывается, от ЭТОГО меня удерживал только Паша. Вот уж не предполагал. Но ведь так? Так? Дома-то у меня нет. Я с таким же успехом мог бы ночевать на чердаке, и в подвале. Дома-то мне совершенно нечего делать!"

Алтухов все больше и больше впадал в панику. Впервые он так явственно почувствовал, что подошел к самому краю своего земного существования. Впереди, как он ни всматривался, не было видно ничего, кроме заколдованного маршрута: дом - пивная - дом. Жизнь с пугающей быстротой теряла последний смысл, и Алтухову вдруг открылось нечто такое, чего он никогда не испытывал и не ощущал: Алтухов обнаружил себя не в городе, где он все это время обитал, и не на улице среди людей, в нескольких остановках от своего дома, а в совершенно незнакомом ему континиуме, холодном и непригодном для существования. В этом пространстве все было враждебным, чужим, и это чужое выталкивало его из себя, пугало нагромождением гигантских железо-бетонных конструкций, грозило раздавить, распылить, смешать с шевелящейся чужеродной массой, которая текла мимо в виде шапок и темных одинаковых лиц под ними.

Алтухов проскочил мимо своей остановки, шарахнулся от пьяного громилы и бросился вниз по почти безлюдному переулку. Здесь с ним произошла ещё одна метаморфоза. Алтухов как будто обрел нечеловеческий слух, и на него тут же со всех сторон обрушилась уличная какофония. Шум, на который он совсем недавно не обращал внимания, вдруг распался на отдельные звуки, и Алтухову почудилось, будто он оказался в ночных джунглях, где за каждым кустом, за каждым деревом таится смертельная опасность.

С улицы сюда неслось рычание моторов и шуршание шин. С верхних этажей в переулок падала дребезжащая электромузыка, от которой у Алтухова во рту появился привкус железа. Где-то рядом хлопнула дверь, и раздался громкий девичий смех. Затем мимо Алтухова прошла компания молодых людей. С хохотом и матершиной они свернули за угол, и тут из темноты перед Алтуховым образовался человек в сером пальто, кроличьей шапке и сигаретой в зубах.

- Спички есть? - сипло спросил незнакомец.

- Нет, - шарахнулся от него Алтухов. - Нет у меня ничего. - Он перебежал на другую сторону переулка, оглянулся, но незнакомец уже шагнул назад и тут же сделался невидимым в абсолютно черной тени дома.

"Боже мой! - думал Алтухов. - Что происходит? Когда же все это кончится? Что я здесь делаю?" - Он выскочил из переулка на улицу, чуть не сбил с ног женщину с двумя сумками и под её возмущенные возгласы побежал через дорогу. И сразу же послышался визг тормозов, кто-то вскрикнул на тротуаре, а где-то впереди засвистел милицейский свисток. Алтухов увидел лишь, как слева от него волчком крутануло легковушку, и она свободно заскользила по вымороженному асфальту, пока не ударилась о стоящий грузовик.

Не задерживаясь, Алтухов врезался в поток пешеходов на противоположной стороне улицы, некоторое время он бежал вдоль домов и при первой возможности свернул в темный переулок.

Уже давно стихли и свистки, и шум автомобилей, а Алтухов все мчался дальше и дальше, боясь остановиться. Иногда он хватался за сердце, пытался глубоко вздохнуть, но прокуренные легкие хрипели и не принимали воздуха больше, чем обычно.