МИР КЛАДБИЩА

Оборвав рассказ, он поднялся.

– Пошли в лагерь, – сказал он. – Ты, должно быть, голоден, как и молодая леди. Извини, конечно, Флетч, но я никак не пойму, чего ради она за нами увязалась.

– Хочет отыскать клад.

– Какой еще клад?

– По правде говоря, не знаю. Ей некогда было объясниться.

С того места, где мы стояли, пламя костра было видно очень хорошо. Мы двинулись на огонь.

Синтия, стоя на коленях, держала над углями котелок и помешивала ложкой его содержимое.

– Надеюсь, похлебка из тушенки получилась, – сказала она.

– Вам вовсе не надо было этим заниматься, – проговорил Элмер, слегка, как мне показалось, обиженный. – Когда требуется, я прекрасно готовлю.

– Я тоже, – парировала Синтия.

– Завтра, – заявил Элмер, – я раздобуду вам мясо. Мне уже попадались на глаза белки и пара кроликов.

– А с чем ты собираешься охотиться? – спросил я. – Мы же не захватили с собой ружей.

– Можно сделать лук, – предложила Синтия.

– Не нужно мне ни ружья, ни лука, – отмахнулся Элмер. – Обойдусь камнями. Вот наберу голышей…

– Кто же охотится с голышами? – удивилась Синтия. – Все равно, что палить из пушки по воробьям.

– Я робот, – возразил Элмер. – Поэтому ни человеческие мышцы, ни человеческий глазомер, пускай он и чудо природы…

– Где Бронко? – перебил я.

Элмер ткнул пальцем во мрак.

– Он в трансе.

Чтобы рассмотреть Бронко, мне понадобилось обойти костер. Дело обстояло именно так, как сказал Элмер.

Бронко стоял, накренившись на один бок и выставив все свои сенсоры.

Он впитывал в себя окружающее.

– Лучшего композитора еще не было, – заметил Элмер с гордостью. Чувствителен до невозможности.

Синтия положила похлебку в две тарелки и протянула одну мне.

– Горячее, не обожгитесь, – предупредила она.

Я сел рядом с девушкой, зачерпнул из тарелки и с опаской поднес ложку ко рту. Похлебка оказалась довольно вкусной, но жутко горячей, так что перед тем, как отправить ложку в рот, мне приходилось всякий раз на нее дуть.

Снова послышался лай – теперь значительно ближе.

– Точно собаки, – сказал Элмер. – Гонят дичь. Наверное, и люди с ними.

– Может, дикая стая, – предположил я.

Синтия покачала головой.

– Нет. Живя в гостинице, я кое-что узнала. Тут, как выражаются на Кладбище, в захолустье, есть люди. О них мало что известно, вернее, их существование предпочитают обходить молчанием, как будто они и не люди вовсе. В общем, обычное отношение Кладбища и паломников. Насколько я понимаю, Флетчер, вы испытали подобное отношение на себе во время разговора с Максуэллом Питером Беллом. Кстати, вы так и не сказали мне, что у вас с ним произошло.

– Он попытался завербовать меня. Я был настолько нелюбезен, что отшил его. Я знаю, что должен был вести себя повежливее, но он меня достал.

– Вы бы ничего не выгадали, – заметила Синтия. – Кладбище не привыкло к отказам – даже к вежливым.

– Чего тебя к нему понесло? – осведомился Элмер.

– Так принято, – ответил я. – Капитан просветил меня насчет здешних обычаев. Визит вежливости, словно Белл король или премьер-министр, или какой-нибудь удельный князь. А раболепствовать я не умею.

– Поймите меня правильно, – сказал Элмер, обращаясь к Синтии, – я ничуть не против вашего присутствия в нашей компании. Но каким образом вы оказались замешаны в это дело?

Синтия поглядела на меня.

– Разве Флетчер тебе не сказал?

– Он упомянул про какой-то клад…

– Пожалуй, – проговорила Синтия, – будет лучше, если я расскажу все с самого начала. Я не хочу, чтобы вы считали меня искательницей приключений.

В этом есть что-то не то. Вы согласны меня выслушать?

– Почему бы и нет? – вопросом на вопрос ответил Элмер.

Синтия помолчала, прежде чем продолжить. Чувствовалось, что она собирается с мыслями, так сказать, настраивается, словно ей предстоит решать трудную задачу, и она намерена с честью выйти из положения.

– Я родилась на Олдене, – начала она. – Мои предки входили в число первых колонистов. История семейства – легендарная история, поскольку она не задокументирована – восходит к моменту их прибытия на Олден. Однако вы не отыщете имени Лансингов в перечне Первых Семейств – с большой буквы.

Первые Семейства – это те, кому удалось разбогатеть. А мы не разбогатели.

Я не знаю, что тому причиной неумение ли вести дела, леность, отсутствие амбиций или простое невезение, но мои предки были беднее церковных мышей.

В сельской местности, правда, есть местечко под названием Лансингова Глушь; вот единственный след, оставленный моим семейством в истории Олдена. Мои родичи были фермерами, лавочниками, рабочими, совершенно не интересовались политикой и не породили ни одной гениальной личности. Они довольствовались малым: выполняли свою работу, а вечера проводили, сидя на крылечке, попивая пиво и болтая с соседями или любуясь в одиночестве знаменитыми олденскими закатами. Они были обычными людьми. Некоторые, мне кажется, таких было много, – с годами покидали планету и отправлялись в космос на поиски счастья, которое, по-моему, никому из них так и не улыбнулось. Ведь если бы случилось иначе, оставшиеся на Олдене Лансинги непременно узнали бы об этом; однако в семейных преданиях ни о чем подобном не сообщается. Я думаю, те, кто остался, попросту не испытывали тяги к перемене мест: не то, чтобы их что-то удерживало, но сам по себе Олден – прелестная планета.

– Да, – согласился я. – Я прилетел туда поступать в университет, да так и застрял. До сих пор у меня не хватало решимости покинуть его.

– Откуда вы прилетели, Флетчер?

– С Гремучей Змеи, – ответил я. – Слышали?

Она покачала головой.

– Считайте, что вам повезло, – заключил я. – Не спрашивайте почему и, пожалуйста, продолжайте.

– Расскажу немного о себе, – сказала она. – Мне всегда хотелось чего-то добиться в жизни. Наверное, о том же мечтало не одно поколение Лансингов, но мечты их оказались бесплодными. Быть может, и я не избегну общей участи, ведь на Лансингов ныне никто не ставит. Я была совсем маленькой, когда умер мой отец. Принадлежавшая ему ферма давала приличный доход; то есть после необходимых расходов у нас еще оставалась на руках энная сумма. Мать, к которой перешло владение фермой, сумела набрать денег и отправить меня в университет. Я интересовалась историей. В мечтах я видела себя профессором истории, который проводит глубокие исследования и выдвигает ошеломительные гипотезы. Училась я хорошо, ибо отступать мне было некуда. Я посвящала учебе все свое время и потому пропустила многое другое из того, что может дать человеку университет. Теперь я это понимаю, но, тем не менее, не жалею. Ничто не могло оторвать меня от занятий историей. Я буквально упивалась ею. По ночам, лежа в постели, я воображала, будто у меня есть машина времени, и путешествовала на ней в далекое прошлое. Я воображала, что лежу не в кровати, а в машине времени, и что снаружи моего аппарата происходят события, которые вошли в историю человечества, что там живут, дышат и двигаются люди, о которых я читала.

Когда настало время выбора какой-то узкой специализации, я обнаружила, что меня неудержимо влечет к себе древняя Земля. Мой консультант отговаривал меня от этой темы. Он говорил, что тема слишком узкая, а исходного материала крайне мало. Я знала, что он прав, и старалась переубедить себя, но безуспешно. Я была одержима Землей.

Моя одержимость, я уверена, частично объяснялась любовью к прошлому, стремлением отыскать начало начал. Ферма моего отца, как утверждали легенды, находилась всего лишь в нескольких милях от того места, где высадились на Олден первые Лансинги. В неглубоком скалистом ущелье, там, где оно выходило в некогда плодородную долину, стоял старый каменный дом вернее, то, что от него осталось. Незначительные колебания почвы, которые сказываются только по истечении долгого времени, разрушили его. Никаких преданий о привидениях, которые бы его населяли, я не слышала. Он был слишком старым даже для того, чтобы в нем обитали привидения. Он просто стоял, где стоял, превратившись со временем в неотъемлемую часть пейзажа.