Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 15



4

– Дайте мне, пожалуйста, карандаш, – сказал Льюис. Хардвик перестал катать его между ладонями и протянул Льюису.

– Лист бумаги? – спросил он.

– Да, если можно.

Льюис склонился над столом, и карандаш быстро забегал по бумаге.

– Вот, – произнес он, передавая лист Хардвику.

– Это какая-то бессмыслица, – сказал тот, сдвинув брови. – Кроме вот этого символа внизу.

– Восьмерка, лежащая на боку. Я знаю. Символ бесконечности.

– А все остальное?..

– Не имею понятия, – ответил Льюис. – Так начертано на надгробье. Я просто скопировал.

– И теперь знаете на память?

– Ничего удивительного, если учесть, сколько времени я провел, пытаясь понять, что это такое.

– Никогда в жизни не видел ничего подобного, – сказал Хардвик. – Впрочем, я не специалист и в таких вещах ничего не смыслю.

– Пусть вас это не смущает. Об этих символах никто не имеет ни малейшего понятия. Тут нет никакого сходства, даже отдаленного, с каким-то языком или с известными нам письменами. Я консультировался со специалистами. Опросил с десяток ученых. Говорил им, что обнаружил эту надпись на скале, и, думаю, большинство из них решили, что я чокнутый фанатик. Вроде тех людей, которые постоянно пытаются доказать, что в доколумбову эпоху в Америке были поселения римлян, финикийцев, ирландцев или еще что-нибудь в таком же духе.

Хардвик положил лист на стол.

– Я понимаю, что вы имели в виду, когда сказали, что сейчас у вас вопросов стало больше, чем вначале. Тут и молодой человек, которому больше ста лет, и гладкий, скользкий дом, и третье надгробье с непостижимой надписью. Вы ни разу не говорили с Уоллисом?



– С ним никто не говорил. Кроме почтальона. Когда Уоллис выходит на свою ежедневную прогулку, он берет с собой ружье.

– И что, люди боятся заговаривать с ним?

– Вы имеете в виду из-за ружья?

– Да, пожалуй. Почему он всегда при оружии?

Льюис покачал головой.

– Не знаю. Я пытался найти этому какое-то объяснение, понять, почему он всегда берет с собой ружье. Насколько мне известно, он не сделал из него ни одного выстрела. Однако я не думаю, что местные жители не вступают с ним в разговоры, потому что он вооружен. Уоллис для них – анахронизм, нечто из прошлого века. Я уверен, его никто не боится. Он слишком долго жил там. Слишком привычен. Он просто часть этих мест – такой же привычный, как деревья или скалы. Но при этом особого расположения к нему тоже никто не испытывает. Подозреваю, что, встретившись с ним лицом к лицу, большинство местных жителей будут чувствовать себя не очень уютно. Он не такой, как все, – нечто большее и одновременно нечто меньшее. Как человек, утративший свое человеческое естество. Я думаю, втайне многие соседи даже немного стыдятся его, потому что он каким-то образом может быть, невольно, обошел старость стороной, а старость – это одно из наших наказаний, но в то же время и одно из неотъемлемых прав человека. Может быть, этот затаенный стыд в какой-то степени объясняет и их нежелание рассказывать об Уоллисе.

– Вы наблюдали за ним долго?

– Поначалу – да. Но теперь у меня группа. Мои сотрудники следят за ним посменно. У нас больше десятка наблюдательных постов, и их мы тоже периодически меняем. Но каждый день и каждый час дом Уоллиса находится под наблюдением.

– Я смотрю, вас эта ситуация заинтересовала всерьез.

– И не без оснований, – ответил Льюис. – Я хочу показать вам еще кое-что.

Он наклонился, поднял кейс, стоявший у кресла, раскрыл его и, достав пачку фотографий, передал их Хардвику.

– Что вы на это скажете?

Хардвик взял фотографии. И внезапно застыл. Лицо его побледнело, руки затряслись. Затем он принялся аккуратно раскладывать фотографии на столе, но взгляд его удерживала первая – та, что лежала сверху. Льюис увидел в его глазах вопрос и сказал:

– В могиле. В той самой, где надгробье с непонятными закорючками.