Зачарованное паломничество

— Я не вижу никаких канюков.

— Точки в небе.

— Неважно, — сказал Корнуэлл. — Они здесь — ну и что? Там просто что-то мертвое. Прошлым вечером, перед тем, как кто-то швырнул в нас голову, слышалось гудение…

— Темный Трубач, — сказал Снивли, — я же говорил…

— Теперь я вспомнил. Но с тех пор так много всего произошло. Кто такой Темный Трубач?

— Никто не знает этого, — ответил Снивли. — Никто никогда его не видел. Его слышат не часто, иногда он молчит годами. Он — предвестник бедствий, и играет всегда перед тем, как происходит что-то ужасное.

— Не говорите загадками. Что именно? Голова — это и есть ужасное? — спросил Хол.

— Не голова, — возразил Снивли. — Что-то гораздо худшее.

— Ужасное для кого? — спросил Корнуэлл.

— Не знаю, — ответил Снивли. — И никто не знает.

— Что-то в этом гудении мне знакомо, — сказал Оливер. — Я думаю об этом все время и не могу вспомнить. Это так ужасно, что я испугался. Но сегодня я вспомнил, частично, одну или две фразы. Это часть древней песни. Я отыскал ее ноты в одном древнем свитке в Вайлусинге. Там была эта фраза. В свитке говорилось, что она дошла до нас от очень далеких столетий. Возможно, это самая древняя песня на Земле. Не знаю, откуда человек, написавший этот древний свиток, мог знать…

Корнуэлл хмыкнул и двинул лошадь вперед. Хол последовал за ним. Тропа неожиданно пошла вниз, как бы уходя под землю, и по обе стороны от нее появились крутые стены. По склонам текли ручейки, кое-где за камни цеплялись мхи, из трещин росли кедры, настолько изогнутые, что казалось, они вот-вот упадут. Отрезанное от солнца, ущелье, по мере того как они в него углублялись, становилось все темнее.

Меж стен ущелья подул ветер и принес запах. И от этого запаха, тошнотворного и сладковатого, у путников пересохло горло.

— Я был прав, — сказал Хол. — Там внизу смерть.

Перед ними был поворот. А за поворотом ущелье кончалось. Впереди располагался амфитеатр — кольцо, окруженное крутыми утесами. Взрыв крыльев — и стая больших птиц оторвалась от пиршества и взмыла в воздух. Несколько отвратительных птиц, слишком объевшихся для того чтобы взлететь, неуклюже отпрыгнули в сторону.

Запах стал резким, как удар кулака в лицо.

— Боже! — воскликнул Корнуэлл.

Он боролся с тошнотой, вызванной видом того, что лежало на каменистом берегу ручья, протекавшего посреди амфитеатра.

Из общей массы мяса и костей выступали отдельные детали — лошади с застывшими ногами, люди. Среди травы скалились черепа, торчали грудные клетки, мягкие животы, как наиболее доступные для еды, были разорваны, виднелись ягодицы. На ветках колючих кустарников развевались клочья одежды. Копье с острием, вонзившееся в землю, торчало наклонившись, как пьяный восклицательный знак. Тусклое солнце отражалось во всех мечах и щитах.

Среди растерзанных лошадиных и человеческих тел лежали и другие, покрытые черной шерстью, скалившие огромные клыки, с короткими хвостами с кисточками, с большими тяжелыми плечами, тонкой талией, огромными лапами, вооруженными изогнутыми когтями.

— Вот где проходил Беккет, — сказал Джиб.

На противоположном конце амфитеатра виднелась уже не тропа, а дорога, которая вела в новое ущелье.

Корнуэлл приподнялся на стременах и оглянулся. Все сидели на лошадях неподвижно, с восковыми от ужаса лицами.

— Мы ничего не сможем тут сделать, — сказал Джиб. — Уедем лучше отсюда поскорее.

— Христианское слово, — сказал Корнуэлл, — чтобы дать им мир и…

— Нет слов, которые помогли бы, — ответил Джиб хрипло. — И нет для них мира.

Корнуэлл кивнул, соглашаясь, и пустил лошадь рысью в направлении дороги. По обе стороны от них били крыльями птицы, которым помешали пировать. Промелькнул хвост вспугнутой ими лисицы.

Выбравшись на дорогу, они оставили бойню за собой. На дороге тел уже не было. А позади них черные птицы начали возвращаться к прерванному пиршеству.

20

Человек находился на вершине хребта, находившегося за амфитеатром, где они наткнулись на последствия битвы. Было совершенно очевидно, что он ждал их. Он удобно сидел у подножия большого дуба, упираясь в ствол, и с интересом смотрел, как они приближаются к нему по дороге.

Рядом с деревом стояло странное сооружение, раскрашенное красной и белой красками, оно стояло на двух колесах, как будто с трудом удерживалось на них в равновесии. Эти колеса были какие-то необычные — не из дерева, а из железа, черного цвета, и обод их был не плоский, каким он должен быть, а какой-то закругленный. Спиц в колесе было не слишком много, и были они не из дерева, а из тонких полосок металла. Любой человек в здравом уме сразу же понял, что такие тонкие спицы ни на что не годятся.

Когда они приблизились, человек встал и отряхнул с брюк листья и грязь. Брюки на нем были белыми, плотно облегающими. Кроме них, на нем была красная рубашка, а поверх нее была одета белая куртка. Ботинки у него были очень аккуратного изготовления.

— Значит, вы пришли, — сказал человек. — Я был уверен, что вы сумеете это сделать.

Корнуэлл кивнул, указывая назад.

— Вы имеете в виду вот это?

— Точно, — сказал человек. — Вся страна в возбуждении. Это случилось два дня назад. Вы могли попасть головой в петлю.

— Мы ничего не знали, — сказал Корнуэлл. — Мы идем от Башни, а те люди внизу шли другой дорогой.

— Что ж, вы прошли благополучно, а это главное. Я вас ждал.

— Вы знали, что мы идем?

— Я слышал о вас вчера. Пестрая компания, как мне сказали, И действительно, они были правы.

— Они?

— О, мои разнообразные друзья, пробирающиеся сквозь чащу, бегущие среди травы. Глаза и уши. Мало что происходит без их внимания. Я знаю и о роге, и о голове, подброшенной к лагерному костру. Я с нетерпением ожидал вас.

— Вы знаете, кто мы?

— Только ваши имена. Прошу прощения, но я не представился. Меня зовут Александр Джоунз. Я приготовил для вас…

— Простите, мистер Джоунз, — перебила его Мери, — мне это не нравится. Мы вполне можем сами…

— Мисс Мери, если я обидел вас, я прошу прощения. Я только хотел предложить вам свое гостеприимство. Убежище от надвигающейся ночи, тепло, горячая пища, место для сна.

— Что касается меня, — заметил Оливер, — то все это будет принято с радостью. И еще хорошо бы кружку пива или стакан вина. Запах все еще стоит у меня в горле. Надо чем-нибудь смыть его.

— Пиво, конечно, — сказал Джоунз. — Целый бочонок ждет вашего прихода. Вы согласны, сэр Марк?

— Да, согласен. Я не вижу здесь ничего плохого. Но не зовите меня «сэр», я всего лишь ученый.

— В таком случае держите покрепче своих лошадей, — сказал Джоунз. Эта моя кобылка — очень шумное животное.

Он подошел к сооружению на двух колесах, перебросил через него одну ногу, и сев на то, что называется седло, взялся за два выступа впереди.

— Минутку, — сказал Джиб. — Вы нам не сказали бы об одном обстоятельстве. Как вам удается оставаться в живых? Ведь вы человек — не так ли?

— Хочется так думать, — ответил Джоунз. — А ответ на ваш вопрос прост. Здесь меня считают колдуном. Хотя на самом деле это не так.

Он, держась на одной ноге, пнул что-то другой. Двухколесное сооружение с гневным ревом ожило, выпустив облако дыма. Лошади в испуге попятились. Оливер, сидевший за Снивли, упал с лошади, но тут же на четвереньках отбежал в сторону, чтобы уйти из-под копыт лошади. Рев двухколесного чудовища перешел в ровное гудение.

— Простите, — крикнул Джоунз Оливеру, — но я вас предупреждал.

— Это дракон, — сказал Снивли, — двухколесный дракон, хотя я до этого и понятия не имел, что бывают драконы на колесах. Но кто же, кроме дракона, может испускать такой рев и изрыгать пламя и дым.

Он протянул руку и помог Оливеру взобраться на лошадь. Джоунз верхом на драконе покатил вниз по дороге.

— Все же, я думаю, следует двигаться за ним, — сказал Хол. — Горячая еда. Мне бы хотелось горячей еды.