В логове нечисти

Харкорт обошел костер и встал рядом с Иоландой.

– Что ты слышала? – спросил он.

– То же, что и все вы. Шорох. Там кто-то есть.

Новая порция дров, подброшенная в костер аббатом, только теперь занялась, внезапно разгорелась ярким пламенем, и Харкорт увидел, откуда шел шорох. У подножья гигантского дуба, стоявшего недалеко от костра, возник из земли какой-то корявый бугор. Он продолжал подниматься на глазах, и с него сыпались вниз сухие листья, сучки, кости мертвых животных, живая трава и клочья мха. Это выросшее из земли порождение леса двигалось, оно было живое. Густой смрад распространялся вокруг, и вместе с ним – непомерная злоба, почти ощутимая физически. Зловоние было так сильно, что от него перехватывало дыхание, как будто горло стискивали длинные цепкие пальцы.

Харкорт отступил на шаг перед этой невероятной злобой и давящим зловонием. Он со скрежетом выхватил меч, и пламя костра окрасило клинок в цвет крови.

Но у этого существа, которое выросло перед ними у подножья дуба, не могло быть живой красной крови – если его разрубить, из него должен был потечь зеленоватый гной или сукровица, похожая на чернила. Харкорту на мгновение показалось, будто он увидел блеснувшие в свете пламени острые клыки и когти. Но если это действительно клыки и когти, то они располагались в самых неподходящих местах. Может быть, на самом деле это были всего лишь обломки костей или острые каменные осколки, покоившиеся в лесной почве.

Бугор продолжал подниматься, вырастая из лесного мусора и сухих листьев, из отпавшей коры и гнилых сучков, из птичьего помета, истлевших костей и оброненных перьев. Освещенный пляшущими отблесками пламени, он казался наделенным своей, зловещей жизнью. Злоба, источаемая им, становилась все сильнее, а густое зловоние – все удушливее. Харкорт почувствовал, что задыхается – отчасти от смрада, отчасти от ужаса и гнева при мысли, что такое гнусное создание осмеливается существовать, имеет наглость вторгаться в этот сравнительно чистый и уютный мир.

Он шагнул вперед, но его опередил аббат. Одним плавным движением священник обеими руками поднял высоко над головой тяжелую булаву и обрушил ее на выросший из земли бугор. Бугор просел под ударом, что-то в нем булькнуло, и во все стороны разлетелись какие-то слизистые комки. Распространившееся вокруг зловоние многократно превзошло все, что они ощущали до сих пор. Харкорт, шатаясь, сделал еще два шага вперед, но еще не успел подойти к аббату, как его скрючило пополам и начало рвать. В горле у него стояла горечь, из глаз лились слезы, а от рассевшегося бугра текли навстречу ему густые волны смрада, и он как будто плыл в этом смраде, раздвигая его руками.

Сделав сверхъестественное усилие, он выпрямился и увидел, что бугор исчез, а аббат стоит на том месте, где был бугор, колотя булавой по извивающимся клочьям и торжествующе хохоча. Харкорт хотел окликнуть аббата, но горло его все еще сжимала судорога, и он долго не мог выдавить ни звука. Наконец он крикнул:

– Гай, отойди оттуда!

Аббат продолжал колотить булавой по остаткам бугра, как будто не слышал. Харкорт, шатаясь, шагнул вперед и схватил его за руку.

– Ради бога, остановись! От него уже ничего не осталось.

– Вот когда я с ним покончу, – продолжая раскатисто хохотать, прокричал аббат, – тогда от него в самом деле ничего не останется. Меньше, чем ничего!

– Да приди ты в себя, черт возьми! – рявкнул Харкорт. – Надо убираться отсюда. Нам нельзя здесь оставаться, нужно уходить. Здесь такая вонища, что дышать нечем.

Аббат неохотно повернулся и подошел с ним к костру. Поодаль стояла Иоланда, изо всех сил зажимая рот и нос скомканным платком. Шишковатый собирал вещи.

– Пошли, – сказал он. – Пошли, надо отсюда уходить.

Харкорт поднял два мешка, забросил их на спину и подтолкнул аббата вперед.

– Ну вот, – с упреком сказал Шишковатый аббату, – наделал ты дел.

– Да ведь такая злоба! – оправдывался аббат. – Неужели вы не ощутили эту злобу?

– Когда навстречу попадается хорек, – сказал Шишковатый, – его не убивают. Только поворачивают назад или обходят его сторонкой.

– А я эту штуку убил. Ее нужно было убить.

– Ее нельзя убить. Она не умирает. Можно только надеяться, что она уйдет восвояси.

Они углубились в ночной лес и начали осторожно спускаться к краю болота, То и дело кто-нибудь натыкался на дерево или спотыкался о лежащую на земле ветку, но они шли и шли вперед.

Когда до болота оставалось уже совсем немного, Харкорт услышал какой-то тихий жалостный звук, похожий на плач. Он остановился как вкопанный и прислушался. Звук доносился издалека, и временами его заглушал ветер, но это был плач, он был уверен. Там, посреди болота, раздавался чей-то плач.

– Кто это? – спросил он.

– Потерянные души, – ответила Иоланда. – Одинокие призраки плачут в болоте.

– Призраки? – переспросил он. – Ты хочешь сказать, привидения?

– Здесь повсюду привидения. Множество людей умерло здесь без святого причастия.

– Я никогда об этом не задумывался, – сказал Шишковатый, – но такое вполне возможно. Когда сюда нагрянула Нечисть, многие пытались бежать, но не всем удалось. Часть угодила в засаду. А другие попрятались, или пытались спрятаться.

Плач затих. Они постояли еще несколько минут, но больше ничего не было слышно, и они продолжали спуск с холма. В бледном, унылом лунном свете болото было похоже на черно-белый набросок пером. Кое-где серебрилась вода, над ней поднимались такие же серебристые, но чуть потемнее, камыши и заросли кустарника, и чернели отбрасываемые ими тени.

Вскоре впереди показался небольшой залив, с обеих сторон которого стеной стояли камыши. Берег поднимался от воды узкой песчаной полоской.

Они остановились, прислушались и вновь услышали плач, тихий и отдаленный. Потом он затих, и наступила зловещая тишина.

– А здесь все еще воняет, – сказал Харкорт. – Правда, уже не так сильно.

– Это мы принесли запах с собой, – сказал Шишковатый. – Через день-два выветрится. Он стал бы немного слабее, если бы мы могли принять ванну и сменить одежду.

– Но что это было? – спросил Харкорт. – Я никогда такого не видел и ни о чем подобном не слышал.

– Было бы странно, если бы ты это видел, – сказал Шишковатый. – Мало кто о таком даже слышал. Они очень древние, это порождение стихий. Их производит на свет сама земля – они вырастают из мертвой материи. Нечисть тут ни при чем, они существовали задолго до того, как появилась Нечисть. Говорят, когда-то их было много. Я думал, они уже совсем покинули Землю и больше не осталось ни одного. Но в такой местности, как эта…

– Ты сказал, что мало кто о них слышал. Но ты-то слышал. Ты об этом знал.

– Легенды моей расы, – ответил Шишковатый. – Из них я об этом и знаю.

– Твоей расы?

– Ну конечно, – сказал Шишковатый. – Ты, естественно, никогда не говоришь об этом вслух, и никто не говорит, но ты ведь знаешь, что я не человек.

– Прости меня, – сказал Харкорт.

– Ничего, – ответил Шишковатый. – Я ничем не хуже человека.

– Давайте умоемся, – предложил аббат. – А потом попробуем хоть немного поспать. Мы изрядно не выспались.

С этими словами он вошел в воду по пояс, нагнулся, зачерпнул пригоршню воды и начал обмывать лицо и одежду.

– Надо будет по очереди стоять на страже, – сказала Иоланда.

– Я буду сторожить первым, – вызвался Харкорт.

– А я после тебя, – сказал Шишковатый.

Стоя на страже, Харкорт время от времени поглядывал на звезды, чтобы знать, сколько прошло времени. Когда настала пора сменяться, Харкорт разбудил Шишковатого. Тот с ворчаньем поднялся.

– Как дела? – спросил он.

– Все тихо, – ответил Харкорт. – В лесу слышались какие-то шорохи, но не такие, какие мы слышали там, на холме. Наверное, какие-нибудь мелкие животные. В болоте кто-то плакал, а больше ничего не было.

– Хорошо, – сказал Шишковатый. – Залезай под одеяло и попробуй заснуть.

Харкорт улегся и завернулся в одеяло, но ему не спалось. Он долго лежал в раздумье, глядя на звезды. «Я не человек», – сказал Шишковатый, и это было сказано им, да и вообще кем бы то ни было, впервые. «Моя раса», сказал он. Его раса знала об этих порождениях стихий. И он сказал, что когда-то их было много. «Это не Нечисть, – сказал он, – они существовали задолго до Нечисти». Харкорт никогда не слыхал о расе Шишковатых; он знал только одного Шишковатого, хотя если подумать, он мог бы сообразить, что когда-то должны были существовать и другие Шишковатые. Значит, эти порождения стихий жили в глубочайшей древности, ведь и Нечисть появилась здесь в незапамятные времена, а эти, как сказал Шишковатый, тогда уже были. «Теперь их осталось немного», – сказал он и намекнул, что вообще не ожидал встретить хоть одного. И если это правда – что эти порождения стихий и Шишковатые жили в этом мире бок о бок, – значит, и те и другие существовали в глубочайшей древности, и очень может быть, что Шишковатых осталось так же мало, как и этих порождений стихий.