Роман с демоном

Владик радостно захлопал в ладоши:

— Какой мужчина! Боже мой, какой мужчина!

Впрочем, охранники не разделяли его восторга. Они набросились на Рюмина — все сразу, — причем каждый почему-то целил ногой в живот. Или — в пах.

Капитан, демонстрируя очевидное превосходство классической школы бокса над восточными единоборствами, дошедшими до России в сильно разбавленном виде, быстро ушел с линии атаки. Надеяться на то, что конфликт разрешится без взаимных грубостей, больше не приходилось. Рюмин выбросил кулак и разбил одному из нападавших нос. Второй, накинувшийся на опера с раскрытыми, словно для дружеских объятий, руками, был остановлен четким прямым в лоб.

Капитан старался держать дистанцию. Каждый из секьюрити был выше, как минимум, на полголовы и килограммов на двадцать тяжелее. Стоило кому-нибудь из них добраться до Рюмина, повиснуть на руках — и все! На этом бой можно считать законченным.

Китель застегнут на все пуговицы, и кокарда — строго посередине лба. Рюмин умело маневрировал, огрызаясь главным калибром.

Периферическое зрение не хуже цейссовской оптики отслеживало движения противников. Рюмин исполнял легкий боксерский танец, отражая все выпады и постепенно продвигаясь к выходу из парка.

Он не заметил, как наступил на край черного плаща. Капитан покачнулся. Он всего лишь на мгновение потерял равновесие, но… Этого оказалось достаточно, чтобы охранники сбили его с ног.

«Сигнальщик! Поднять "погибаю, но не сдаюсь!"». Рюмин согнул руки, плотно прижав локти к ребрам, а кулаки — к лицу. Секьюрити, не особенно церемонясь, били его ногами. Капитан уворачивался, как мог, пытаясь смягчить удары.

В голове что-то зазвенело. Далекий звук нарастал, обретая силу и плоть, и внезапно прогремел под сводом черепной коробки оглушительным взрывом. Все вокруг задрожало и поплыло. Движения охранников стали потешными и замедленными, как при рапидной съемке. Рюмин больше не чувствовал ударов. Он отключился.

Капитан очнулся от назойливого дребезжания, исходившего откуда-то из внутреннего кармана френча. Рюмин, морщась от боли в помятых ребрах, достал мобильный. Дисплей был расколот, но телефон продолжал звонить — хриплым надтреснутым зуммером.

Рюмин поднес мобильный к уху.

— Да!

— Я тебя не разбудил? — послышался ехидный голос шефа. — Или, может, оторвал от чего-нибудь?

— Я работаю, — с трудом ответил Рюмин. — Иду по следу.

— Ну и как? Успешно? — поинтересовался Надточий. — Или — как всегда?

— Как всегда успешно, Андрей Геннадьевич! — стараясь придать голосу бодрость, отозвался капитан.

— Можешь что-нибудь доложить?

— Завтра, — пообещал Рюмин. — Заеду с утра в судебный морг и оттуда — прямиком к вам.

— Ладно. Жду, — начальник повесил трубку. Рюмин огляделся. Он лежал, привалившись спиной к мусорному баку — где-то на задворках Агрономического музея Тимирязевской академии.

Капитан осторожно ощупал тело. Руки двигались, хотя и болели отчаянно — от кистей и до самых плеч. К завтрашнему утру они наверняка приобретут насыщенный синий цвет, будто он лазил в бочку с черничным вареньем. Ноги тоже работали, и это радовало.

Рюмин встал на четвереньки и несколько раз глубоко вдохнул. В левом боку закололо: видимо, пара ребер все-таки треснула, но это — не бог весть какая проблема. Потуже обмотаться эластичным бинтом, и все будет в порядке.

Капитан ухватился за край бака и тяжело поднялся на ноги.

— По-моему, на сегодня хватит, — сказал он и поплелся в сторону площади, где была припаркована машина. — Что-то я немного устал…

Он въехал во двор старого сталинского дома с башенками на крыше, стоявшего неподалеку от Войковской. Поднялся на лифте на последний этаж и, опираясь на перила, преодолел короткий лестничный пролет, ведущий на чердак.

Капитан открыл железную дверь без таблички и ступил в маленький холл. После развода он оставил квартиру жене, а сам долго скитался по милицейским общежитиям, пока знакомый участковый не подсказал дельную идею.

Рюмин купил в переходе метро чистую трудовую книжку и тайком от начальства устроился дворником. За это ЖЭК выделил ему служебную жилплощадь — комнатку на чердаке, откуда узенькая лестница почти отвесно поднималась в башенку на крыше.

Капитан отремонтировал новое жилье, провел воду, канализацию и газ. Через год на ответственном посту дворника его сменил трудолюбивый таджик, знавший по-русски только «да» и «нет». Таджику дали угол в полуподвальном помещении, а Рюмин остался полновластным хозяином чердачной комнатки и башенки, что позволяло на вопросы коллег с гордостью отвечать: «Я живу в пентхаусе».

Капитан посмотрел на свое отражение в зеркале и пожал плечами.

— Бывало и хуже, — пробормотал он и отправился в душ.

Через полчаса, приведя себя в относительный порядок, постирав грязные вещи и переодевшись, Рюмин поднялся в башенку и вышел на крышу. В руках он держал пакет молока, наполовину пустую бутылку White horse, стакан с широким донышком и пластиковый пакет, набитый колотым льдом.

На крыше дома стоял навес, под ним — стойка со штангой, скамья и турник. Рюмин включил свет и налил молоко в пустую жестяную миску. Сел на скамью, высыпал лед в стакан и щедро плеснул из бутылки.

Он сидел, прижимая к лицу пакет со льдом, потягивал виски и любовался на догорающий закат.

— Что мы имеем? — сказал он. Разговаривать вслух с самим собой — обычная привычка всех одиноких людей. — Убита девушка. Жестоко. В собственной постели. Модель Ингрид, она же — Оксана Лапина. На месте преступления крутится посторонний, потом — исчезает неизвестно куда. Хозяин и — по совместительству — любовник убитой Ингрид, господин Рудаков, занимается сутенерством и подкладывает своих девочек богатым старикам. Он откуда-то знает, что Ингрид убита, и ужасно нервничает, но сам светиться не хочет, поэтому подставляет несчастную Этель. Но тут на сцене появляется доблестный капитан Рюмин и…

Его прочувствованную речь прервало громкое мяуканье. Большой черный кот с одним глазом и сломанным хвостом степенно подошел к Рюмину и, мурлыкая, стал тереться об его ноги.

— Сезар! — укоризненно сказал капитан — кот получил свое имя в честь великого боксера Хулио Сезара Чавеса. — Какого черта?

Кот замолчал и единственным зеленым глазом, мерцавшим, как огонек свободного такси, уставился на Рюмина. Кончик его правого уха был отгрызен, неровный край запекся свежей бурой коркой.

— Ты — взрослый, солидный кот, а все туда же? — увещевал его Рюмин. — Опять подрался?

Сезар обиженно выгнул спину и направился к миске с молоком.

— Прости за откровенность, — продолжал капитан. — Мы же — друзья, так что давай называть вещи своими именами: мне кажется, всему виной — твой несносный характер.

Кот повернулся к нему спиной; сломанный, торчавший под нелепым углом хвост пренебрежительно дрогнул, словно Сезар хотел сказать «отстань!».

— А характер у тебя портится, потому что ты — один. Может, пора уже завести подружку? Ты никогда над этим не задумывался?

Кот оторвался от миски и сел, облизывая короткие, изрядно поредевшие в уличных схватках усы. Казалось, он действительно над чем-то размышлял. Но недолго — вскоре он снова принялся за молоко.

— Я понимаю, — кивнул Рюмин. — Воспитательный момент упущен. Ты наверняка думаешь: «Кто бы говорил?». Согласен. — Капитан сделал большой смачный глоток. — А знаешь? Мне сегодня аплодировали. Мною восхищались… Сказали: «Какой мужчина!» — он патетически воздел руку.

Сезар обернулся, недоверчиво сощурил зеленый глаз.

— Правда, это была не женщина, — поспешил добавить Рюмин. — Ну, в общем… Тебе не понять. У вас такого нет. Но все равно — приятно…

Кот, насытившись, вернулся к скамье и запрыгнул капитану на колени. Рюмин осторожно почесал его за раненым ухом.