Страница 17 из 25
- Леля, - добродушно засмеялся дядя Кирша. - А ведь я и не заметил, как ты спряталась.
- Эти запонки принесла ему Натка, - рассказала я. - Она была в красном платье с черненьким пояском. Они собрались танцевать тангоi, но Натка передумала и убежала.
- Так это ты подглядывала! - крикнул мне Харитон Климович и сделал страшные глаза.
- Да, я, - призналась я.
Я его не испугалась, потому что знала: дядя Кирша меня защитит.
- Послушай, Харитон, - снова засмеялся дядя Кирша. - Так Натка до сих пор к тебе приходит?
- До сих пор, - кивнул Харитон Климович. И вдруг его лицо исказилось от злобы. - И ты знаешь почему?
- Почему?
- Да потому что ровно двадцать лет назад Аграфена Федосеевна отказалась!
- Груша? Моя Груша? - воскликнул дядя Кирша.
- Ну да!
- Какой смешной у нас разговор! - сказал дядя Кирша. Я ведь давно замечаю, что надо мной все смеются, даже Лелька. Вот я и сам развеселился!
- Я не смеюсь, я не смеюсь! - запротестовала я.
Но дядя Кирша меня не услышал.
- А ты помнишь, - обратился он к Харитону Климовичу, - ты пом-нишь, как мы с тобой рыбачили!
- Какое было время! - воскликнул Харитон Климович, и его лицо просияло. - Утро, лес кругом, и мы с тобой в лодке ждем - клюнет-нет? А каких рыб мы с тобой вытаскивали! Лещи такие! - и он развел руками, показывая огромные размеры леща.
- А сазаны! - подхватил дядя Кирша и развел руки еще шире.
- А щуки! - закричал Харитон Климович. - Ты щук помнишь? Да и карасики, Кирилл, были маленькие, а что за чудо! А окуньки! Ты окуньковую уху любил!
- А мои удочки... - крикнул дядя Кирша.
- А спиннинги! - подхватил Харитон Климович и разулыбался.
- ...они все, все валяются на улице Гоголя под моими окнами, растоптанные, сломанные пополам, с порванной леской!
Оба замолчали.
- Но почему, Кирилл? - тихо спросил Харитон Климович.
- Да потому, Харитон, что надо мной опять посмеялись! - от-ветил дядя Кирша. - Последний раз в жизни, я думаю!
- Как же так, Кирилл? - прошептал Харитон Климович. - Как же так?
- Иди, Харитон, - попросил дядя Кирша.
Харитон Климович неподвижно стоял на месте.
- Ты прощаешь меня?
Дядя Кирша промолчал.
- Скажи, прощаешь или нет, - и Харитон Климович наклонился над его кроватью.
- Прощаю, иди!
И дядя Кирша отвернулся.
Гость надел черные очки, поднял с пола книжку "Любовь и смерть" и на цыпочках вышел из комнаты.
Я села на кровать.
- Ты хочешь куколку, дядя Кирша? - спросила я.
Но он промолчал. Он смотрел на стену и чему-то улыбался. "Наверное, вспоминает рыбалку!" - подумала я, спрыгнула на пол и выбежала в коридор. Я бежала по коридору, и мне навстречу нес-лись окна в стене, раскрытые в палисад. В каждом окне стояло по дереву и тянулись длинные трамвайные рельсы.
На лестнице тетя Груша беседовала с доктором. Доктор что-то говорил ей и барабанил пальцами по подоконнику. Он казался худым, но его пальцы были толстыми в коротких черных волосках. Тетя Груша кивала головой. Когда я подбежала к ним, она сказала: "Спасибо, доктор!" Доктор кивнул и пожал ей руку. Я тоже протянула ему руку, он тоже пожал мне ее.
- Все будет хорошо! - крикнул он нам, когда мы спускались по лестнице.
Мы обернулись и повторили:
- Спасибо, доктор!
На обратном пути было холодно, и тетя Груша заметила, что больше окна открывать нельзя. "Жалко, - подумала я, - значит, больше нельзя будет подсматривать за Харитоном Климовичем!"
Вечером, когда мы читали "Голубой цветок", нам позвонили из больницы и сказали, что дядя Кирша умер.
Тяжелые веки дяди Кирши были мутно-белыми, и точно таким же мутно-белым было его лицо. Тетя Груша надела на него новую китайскую рубашку, которую при мне достала из упаковки. Когда она застегивала пуговицы на его груди, я удивилась, какая узкая у него грудь с мато-вой, картонной кожей, натянутой на ребрах. В рукава рубашки она вдела малахитовые запонки, и от близости к этим запонкам манжеты стали отливать зеленью и серебром.
- Папа мой! Это мой папа! - закричала Аленка, увидев дядю Киршу в гробу.
Ее левый глаз плакал под пластырем, правый плакал в открытую. Натка стояла в дверях, не решаясь войти в комнату. Она была в черном глухом костюме. Под глазами у нее лежала черная тень, губы казались серыми.
- Так это твой папа? - спросила я Аленку.
Аленка кивнула.
- Такой старенький...
- Какой есть! - крикнула мне Аленка и тут же поправилась: - Какой был! Зато сейчас у меня нет никакого!
Дядя Кирша был закрыт покрывалом, и казалось, что под по-крывалом у него две ровных здоровых ноги.
- Дядя мой! Дядя! Как же так? - приговаривала моя мама, стоя над гробом и покачивая головой.
У нее были черные лаковые туфельки и серые колготки в серых упругих бородавках. Она опустила волосы прямо к покрывалу и закрыла лицо руками. В щель между средним и указательным пальцем смотрел мокрый глаз в завитых ресницах.
У окна стояли тетя Груша и Вовкина бабушка Зорина-Трубецкая в черном берете с вуалью. Берет ополз на обе щеки. Вовкина бабушка держала за плечо тетю Грушу.
- Его убили, убили... - шептала ей тетя Груша. - Ваш внук мне все рассказал. Он сидел в кустах и видел... Эти люди... - и она ука-зала в окно под деревья. Под деревьями было пусто. - Они завели Ки-рилла за дом и насильно напоили водкой. А когда он опьянел, они сняли с него ботинки и заставили танцевать на стеклах. А потом им на-доело, и они бросили его, бросили одного, чтобы он лежал в кустах на холодной земле среди разбитых бутылок, но он полз за ними и просил, чтобы они вернули ему гитару.
- А где Вова? - громко спросила я его бабушку и потянула за рукав.Почему он не пришел?
- А Вова...- и тут его бабушка сглотнула и замолчала. - Вову положили в больницу. Он все время плакал и не мог спать, и врач сказал, что ему нужно в больницу...
- Что, что вы сказали? - переспросила Натка и, волнуясь, прошла в комнату.
- Я сказала... сказала... - но тетя Груша не смогла повторить.
И тогда Вовкина бабушка взяла Натку под руку, отвела в угол и что-то прошептала ей на ухо.
- Ах вот как! - сухо отрезала Натка, и ее лицо скривилось от злобы.
- О чем вы шепчетесь? - подошли ноги моей мамы в черных туфлях и серых чулках с бородавками.
Вовкина бабушка натянуто улыбнулась.
- О чем? - повторила моя мама.
Все молчали.
Потом пришло много незнакомых мне людей. Мужчины, в основном старики, называли дядю Киршу по имени и сдвигали столы для поминок, правда, иногда они говорили "Князь" и с трудом сдерживали усмеш-ку. Тетя Груша молча следила за ними и каждый раз вздрагивала, когда они собирались смеяться.
Я ждала Харитона Климовича, но Харитон Климович не пришел.
Одни высокие старики в костюмах грохотали стульями, растягивали скатерти на столах и расхаживали по комнате, не замечая лежащего дядю Киршу.
- Да вы просто все завидовали ему! - громко выкрикнула Натка.
Ее голос с гудением завис над столами.
Тетя Груша часто закивала. Старики замерли, и только один из них осмелился поднять голову. У него было сморщенное лицо и синие полинявшие глаза.
- И чему же, позвольте узнать, Наталья Андреевна, мы завидовали? - тихо и медленно спросил он.
- Да вы же сами прекрасно знаете чему! - выпалила Натка. - Тому, что он говорил по-французски, тому, что у него детство было краси-вое - с елкой в свечах и богатыми подарками, тому, что он ходил в гимназию, тому, что он был не чета вам - князь!
И тут другие старики подняли свои сухие легкие головы и в голос захохотали. Их смех шелестел, как серебряный дождь на елке.
- Вы же сами никогда не верили в его благородство, - улыбнулся старик с полинявшими глазами.
- Хватит! - попросила тетя Груша. - О чем вы все говорите? Он уже умер, и уже никому не важно, князь он был или нет.