Настоящий гром

- Кто Гитлер? - Выдавил Севка. Все стояли молча. Потом незаметно вперед слегка шагнул Ваня Диранков, с которым Вовка сговаривался. Он шагнул еще раз, еще... остановился около сосны и стал снимать пальто. Пальто было старое, перешитое и с разболтанными петлями. Он положил его на снег и нагнулся, чтобы застегнуть пуговицы. Никто не понимал, для чего он это делает. Потом Ваня поднял воротник на лежащем пальто и оглянулся. Они с Севкой надели на воротник петлю, а сверху Ванину шапку. И когда ребята опустили пальто, всем показалось, что это болтается настоящий Гитлер. Было очень страшно. Он, этот Он, был черный и без лица. И тут кто-то крикнул: "Бей фашистов!" - И все разом стали кидать снежками в чучело и орать во весь голос. Потом вдруг все замолчали и обернулись к Ване. Он стоял и тихонько всхлипывал. Не плакал. Тихо-тихо всхлипывал. Все знали, что на прошлой неделе мать Вани получила письмо от командира и похоронную. Домой возвращались в синих сумерках. Молча. Никто не хвалился, как всегда после мальчишеской драки. Они возвращались с фронта домой... Длинной длинной дорогой. А на фронте шел бой. Там остались их отцы, братья, матери.

Письмо

Вовка понял, что надо открыть глаза. Это было очень трудно - открыть глаза. Он старался, но почему -то начинали подниматься вытянутые ноги под одеялом, а веки так и не поднимались. Наконец ему удалось выглянуть в щелочки под веками. Он увидел деда Тимофея и Севку. Они стояли около постели и смотрели на него. Вовка открыл глаза пошире и дернулся сесть.

- Э, нет, парень, ты, как говорится, не рыпайся! Тебе нельзя. Эвон, третьи сутки дежурю около тебя после вашей баталии. Ты лежи, лежи....

- Вовка, - вставил было Сева.

- А ты молчи, - оборвал его дед, - с тобой еще впереди разговор. - Дед и сам замолчал. Подумал. Покрутил головой.

- Может, попьешь молочка-то, - спросил он совсем незнакомым голосом, - я сам для тебя надоил? А? Козье. Целебное. Вовка отхлебнул глоток. Молоко было чуть горьковатое и как будто отдавало полынью. После первого глотка захотелось выпить второй, третий... когда Вовка перевел дух, в кружке осталось совсем немного.

- Ну, ты молодец, парень! Скоро встанешь. А теперь лежи и слушай. Вот какое дело. Матери то сейчас нет, она побежала на работу, а тут письмо вот пришло. С фронта. Может, почитать хочешь? Вовка чуть не вскочил. Письмо! С фронта! От папы! От папочки!

- Дедушка, дедушка! Почитайте, пожалуйста! Почитайте! Дед Тимофей не зря сказал про письмо. Он не знал почерка Вовкиного отца, да и откуда ему было знать! а письма приходили разные. Иногда командир писал, как Диранковой: "... Ваш муж пал смертью храбрых... он был..." А вдруг, не дай бог, такое письмо. Разве можно сразу его отдавать. Надо сперва прочесть. Но и неудобно вроде: чужое, не чужое, а не свое. Вовке не терпелось.

- Ну, дедушка! Скорей, скорей! Дед Тимофей не спеша (он тоже сильно волновался) достал из кармана старой гимнастерки, служившей еще в гражданскую, очки, круглые с проволочными дужками. Не спеша насадил их на нос и принялся тщательно рассматривать конверт. Крутил его, то подносил ближе, то отодвигал, глядя поверх стекол.

- Так, - крякнул дед, - во! Видишь: "Смерть немецким оккупантам!" Он все не решался вскрывать. Потом дернул за уголок и тихонько потянул бумажную стружку вдоль края конверта. Вытянул два тетрадочных листка в клеточку, исписанных мелко-мелко. Кое-где целые строчки были замазаны фиолетовыми чернилами. Вовка и Сева не спускали глаз с этих страничек. А дед первым делом начал искать конец письма. Одна страничка. Другая. Вот, вот. Тут пореже написано. "За меня не волнуйтесь. Жив. Здоров. Бьем фашистскую нечисть. Крепко-крепко вас целую..." Дальше дед читать не стал. Дальше шли сплошные поцелуи и приветы. Он начал теперь снова искать начало. Вовка ерзал и нукал. Руки у деда дрожали, даже было заметно, а глаза ничего не видели их застилало и застилало. Дед вспомнил свою дочку и зятя - Севкиных родителей. От них уже два месяца ни строчки.

- Ну, дедушка, ну! Дед очнулся, нашел начало и начал бодро: "Дорогие мои, любимые, Анечка и Вовик! - Дед крякнул и продолжал: - Наконец выдалась минутка свободная, пока чинят нашу машину..." дальше все было заштриховано чернилом.

- Видишь, - показал дед, - тут цензура повычеркала, чтобы не писали чего не надо, а то вдруг письмо к немцам попадет - нельзя. "... пишу вам, родные мои, весточку. У нас морозы страшные. Деревья трещат. А мы радуемся. Эта погода не для фрица. Пусть знает русскую зиму. Я рад, что вы там хорошо устроились, что у вас теплая изба и дров много. Анечка..." Дед крякнул и почесал в затылке. Потом снял очки.

- Ну, дедушка, - начал было Вовка.

- Погоди, парень, погоди. Больно почерк у твоего отца мелкий, глаза устали.

- Он сидел и думал о чем-то, а Вовке не терпелось. Ему не трудно было уже смотреть во все глаза. Жар упал. Только была во всем теле слабость и лень. Он сообразил, что лежит у Севки дома, значит, он здесь заболел после игры и так остался. А где же мама спала?? Дед и Севка, наверное, на печке, а где же мама? Глаза у Вовки сами собой закрылись, и только мелькало письмо. Большое четырехугольное с бойцом на конверте - "Смерть немецким оккупантам!" письмо стало самолетом. Летело и летело... Вовка спал. Дед сложил листки. Положил конверт на середину стола. Потом обернулся к Севке:

- Одевайся. Пойдем-ка ихнее барахло (он указал на Вовку) в нашу избу перетащим. Нечего зря дрова тратить на две хат, - добавил он сердито, хотя Севка и так понимал, что дед не сердится ни на кого, а просто ему досадно, что он сразу не догадался этого сделать.

- Ура! - прокричал потихоньку Севка. - Пошли! Пошли!

- А придет Борисовна, и все тут. Есть, как есть. А то ее ведь не уговоришь, - рассуждал дед вслух. - Пошли.

Выздоровление

Когда Вовка проснулся, был вечер. В комнате горела керосиновая лампа. У стола сидела мама. Напротив - дед Тимофей и Севка. Они тихо говорили.

- Мама, - протянул Вовка. Анна Борисовна вскочила и подбежала к постели.

- Вова, Вовочка! Ты знаешь, письмо от папы пришло!

- Я уже знаю, - ответил Вовка тоном взрослого, только дедушка не до конца мне прочитал. Прочти, пожалуйста, от начала до конца. - Мама взяла письмо и начала читать, наверное, в сотый раз. Сначала все было знакомое, но все равно интересно. Вовка будто слышал, как отец говорит: "Дорогие мои, любимые, Анечка и Вовик! Наконец, выдалась минутка свободная, пока чинят нашу машину..."

- Знаю, знаю, - вставил Вовка весело, - дальше будет цензура. Анна Борисовна засмеялась:

- Правильно! Дальше цензура! А вот и для тебя, слушай! " ... а вчера я вышел из землянки и увидел двух зайцев. Они гоняли по полянке, как будто нет никакой войны. Было тихо, и мне показалось, что воскресенье и мы в родном подмосковном лесу. Зайцы бегали, бегали, а я стоял, чтобы их не спугнуть. Потом они вдруг остановились. Посмотрели в мою сторону - наверное, я переступил с ноги на ногу, и снег захрустел. Зайцы замерли, а потом задали такого стрекача! Прямо в лес! Вовик, ты, пожалуйста, не огорчай маму, слушайся и не простужайся!" Мама остановилась. Посмотрела на Вовку, и ему стало не по себе. Захотелось спрятаться под одеяло, чтобы мама так не смотрела на него.

- Вот, что я теперь напишу папе? Вовка внимательно посмотрел на свою маму и тихо сказал:

- Ты ему не пиши, пожалуйста, что я простудился, - ведь, когда письмо пришло, я уже почти выздоровел.

Все засмеялись.

- Ладно, - сказал дед Тимофей, - с кем не бывает. Чего парня корить... попей-ка молочка козьего. Это лекарство самое первое! От него сразу лучше становится.

- Мам, а ты когда будешь папе ответ писать? Напиши сейчас, а завтра утром отправишь, и папа быстрей письмо получит.

- Ладно. Сейчас и напишем. Письмо в этот вечер писали долго. Сначала мама сама. Потом диктовал Вовка про военную игру, а Севка добавлял, как они строили крепость, как потом сражались в этой крепости и как под конец повесили Гитлера.