Никоарэ Подкова

С бьющимся сердцем, затаив дыхание, слушали оба старика и дьяк эти тихие, волновавшие их слова. В глазах Подковы искорками отражались огни табора.

- ...Захватим мы Яссы, - продолжал Никоарэ, - и в первый же день выставим дозоры, чтобы не допустить нигде беспорядков. Ведь мы придем туда как судьи, связавшие себя клятвой, а не как грабители; сотни расставим на постой по монастырям; среди ратников - никакого ослушания, неуклонно исполняются все приказы. Дед Петря будет великим армашем, судьями назначим наших есаулов из пограничных крепостей и начальников пятисотенных отрядов. Сотни захватят большие города. С рубежей и из всех краев приведут на суд бояр, предавших государя Иона. Того ради мы и потрудимся; проделаем спешно путь, никого не притесняя, оберегая спокойствие и справедливость, дабы изловить и наказать бояр, продавших своего государя.

Гетман умолк, устремив вдаль неподвижный взгляд. Потом покачал головой.

- Да... вашей работы еще недостаточно. Если наши сотни не подготовятся к тому, чтобы преодолеть путь в положенный срок, - мы придем в Молдову с усталыми ратниками, и у нас не хватит силы завершить дело, ради которого мы выступим.

- Мы проделаем путь за пять дней, государь, - заверил Елисей Покотило. - А на шестой наши люди будут в силах сразиться с врагом. Надобно, однако, и об одежде позаботиться, коли едем в зимнюю стужу.

- Дед Елисей, - отвечал Никоарэ, - наши воины будут сыты и обуты, как подобает. Я уже послал весть Иакову Лубишу, что нам нужны валенки, кожухи и шапки. А передовые отряды подготовят места для привалов, закупят скот, дабы сытней и обильней был харч, закупят овес для коней. И не в зимнюю стужу мы выступим, дед Елисей. Не качай головой, дед Петря. Сам знаешь есть время в конце осени, на пороге зимы, когда северные ветры еще закованы и южный ветер на крыльях своих приносит теплые дни, кои называются летом святых архангелов; вот тогда мы бодро и уверенно проделаем путь.

- Гетман прав, - заметил дед Елисей.

Дед Петря возразил:

- А что, если уже в листопаде заладит непогода?

- Дед, - усмехнулся Никоарэ, не бойся, погода будет для нас сподручная. А зашалит, так мы ее осилим.

Старый Петря Гынж взглянул на Покотило; лицо его посветлело.

- Осилим, государь!

С Острова молдаван Никоарэ Подкова с ближними товарищами проделал путь до Больших Лугов и учинил там военный совет с гетманом Шахом.

Воротившись, он застал на Острове молдаван Иакова Лубиша и беседовал с ним о нуждах своего войска.

Лубиш Философ уведомил гетмана, что от Тадеуша Копицкого беспрестанно приходят то вести, то люди.

- А Гаврил Чохорану, доверенный Цопы, молчит и не подает вести из Ямполя на Днестре. Один только человек, некий Теофил Тартарэу, забрел из Ямполя во Вроцлав. И человек тот, - продолжал Лубиш свой рассказ, - видел Гаврила Чохорану, и Гаврил велел ему побывать у вас на Острове, а потом воротиться в Ямполь и рассказать его милости все, что тут доглядел и вызнал.

- А ты сам Чохорану видел?

- Нет.

- И не получал от него просьбы насчет денег?

- Нет. Кого бог захочет погубить, того он сперва разума лишает. С кем Чохорану встречается и чем пробавляется, спросил я себя. И кое-что выведал у Тартарэу. А потом дал знать Тадеушу Копицкому. Кажется, до Ямполя добираются люди из Ясс, возможно, приносят всякие писульки. А я-то думал, может, он перед твоей светлостью предстал.

- Не показывался. Признаюсь тебе, Лубиш, что я внимательнее присматривался к Копицкому, нежели к Цопе. Копицкий - из шляхтичей, Цопа из рэзешей Романского края. Легче представить себе, что пан Тадеуш перекидывает мостик к польским панам; труднее поверить, что Цопа строит козни против брата Иона Водэ. Но оказалось, что Копицкий правдив и не лукавит. Я бы опечалился, узнав, что человек, поставленный Цопой в Ямполе, перешел на сторону наших врагов.

- Да, очень было бы жаль. Чего доброго, крепость в Ямполе осиротеет, лишившись боярина Гаврила Чохорану. Какой дьявол заставил его затеять двойную игру! Вот и запутался. Слушался бы лучше Иакова Лубиша и деда Елисея. А то, вишь, вздумал лить воду в колодец и учить рыбу плавать.

- Лубиш, - решил Никоарэ, - приглядись, что у него творится. Не надобны нам ни вероломные хитрецы, ни слепцы, да и дурней тоже не надо. Поговори-ка ты с Елисеем Покотило.

После отъезда Лубиша Философа Никоарэ провел весь июнь на Острове, следя за успехами своих молдавских воинов в ратной науке. Иногда он сам учил их, заставляя и Младыша проделывать на самых резвых скакунах удивительные упражнения.

А в начале июля месяца на Остров явился инок Агафангел из Побраты и товарищ его в удалых делах атаман Копье. День спустя спешились перед гетманом сыны Гырбову, Некита и Доминте.

Обрадовались воины Подковы, увидев друзей минувшего лета, и тут же определили их в курени, дали им кров, очаг и обильную пищу.

- Государь, - поклонился Подкове Агафангел, - соизволь принять меня в воинство справедливости, которого ждут не дождутся наши люди. И прошу тебя, твоя светлость, не отвращай взор от сего заблудшего путника, скитальца в юдоли земной, - имя ему Копье. Творил он добро бедным и карал бояр неправедных. Совершал благое, ибо облегчал страдания.

- Брат Агафангел, - отвечал гетман, - если Копье и заблуждался, он найдет случай искупить свои провинности, помогая сирым, карая властителей.

Копье опустился на одно колено и склонил голову, волосы упали ему на глаза.

- Светлый государь, я и доселе так поступал, - сказал он громко, потому и пришел я к тебе в Сечь.

Гетман кивнул головой и обратил взгляд к широкому днепровскому раздолью. Там, на повороте водного пути, бились о скалы большие волны, не стихал их сердитый шум, издревле оглашавший тут воздух, и этот отдаленный рокот долетал до слуха Никоарэ, западая ему в сердце.

Некита и Доминте, сыны Гырбову, предстали перед государем, когда он стоял один у входа в шатер. Они попросили дозволения подойти, и Иле Карайман сделал им знак приблизиться. Братья поклонились и застыли перед его светлостью, высокие, громоздкие, и, онемев от робости, теребили в руках свои бараньи шапки.

- Что вам надобно, молодцы? - спросил гетман.

Доминте толкнул локтем старшего брата. Тот робел.

- Ответь же, батяня, - уговаривал меньшой.

Некита с трудом промямлил, будто жевал паклю:

- Так, стало быть, пришли и мы, государь...

- Что делается в Дэвиденах?

- Не сказать, что у нас хорошо живется, государь...

Некита замолк. Доминте снова толкнул его локтем:

- Поведай, батяня, что приключилось у нас с боярином. Коли не поведаешь, так я сам расскажу, испросив сперва у государя прощения за дерзость. Светлый государь, мы ушли в лес и немало докуки причинили воеводским людям и боярам. Как только встречали где служилых али бояр, принимались тотчас честить и бить их. Прости нас, ибо совершали мы все это в горести и отчаянии. Батя нашел приют в святом монастыре, мельницу унес весенний паводок; а мы, убоясь людей, ушли к волкам и кабанам, под покров леса. Крепко тосковали мы по родным местам, приходили порою на Дэвиденское кладбище затеплить свечу на могиле матушки. А когда не доходили до кладбища, оставляли свечи у ворот благочестивой матушки Олимпиады. Спрячем, скажем, вечером свечи в тайнике, а на следующую ночь находим там снедь - поминовение по душе усопшего отца Дионисия. А раз повстречали мы Вартика, филипенского боярина. Мы не выслеживали его, знали, что с ним завсегда большая стража, а тут вдруг он сам на нас напоролся. Он ехал в Роман, а мы переходили Молдову, хотели в своей деревне побывать. Только мы перешли брод, глядь - его милость спускается к реке. Увидел нас, кричит своим служителям: "Вот они разбойники Гырбову. Рубите их саблями и кончайте их". Напугались мы и кинулись бежать в разные стороны, но далеко друг от друга не ушли. Четверо боярских служителей погнались за нами. Мы это, значит, краем глаза приметили, поворотили обратно, да от великого страха как ударим по ним! Попотчевали их кистенями и решились подойти к самому Вартику - и его попотчевать. Сперва ударил его батяня Некита, как старший брат, потом и я стукнул, да только уж и бить-то некого было: из Вартика дух вон. И сказал тут батяня Некита: "А теперь пошли". И как он мне старший брат, послушался я, пошли мы.