Страница 22 из 83
- Все расскажу крестной Олимпиаде!
Он смеялся, не веря ее словам, и близко видел свою победу.
Прирученные птицы и звери матушки Олимпиады, встревожились на мгновенье, теперь успокоились и как будто с удовольствием глядели на необычную игру своей приятельницы.
Девушка еле сдерживала слезы, внезапно она ослабела и тихо опустила головку; ветер шевелил белокурые пряди волос, упавшие ей на глаза; она вся поникла и мгновенно стала лишь тенью прежней Илинки.
Младыш заколебался.
И вдруг в тишине, царившей во дворе, в полях и в садах, залитых палящим солнцем, послышался зов. Казалось, он шел издалека, но Александру, отрезвившись от своей любовной ярости, поднял голову и, прислушавшись, понял, что крики о помощи доносятся с мельницы Гырбову либо из кузнецы Богоноса.
Александру метнулся к воротам, не замечая кинувшейся на него "собачки с железными зубами и стальными клыками"; отворил калитку, схватил поводья, вскочил в седло и в миг очутился у спуска к реке.
Он увидел, как около мельницы наседают на Караймана двое широкоплечих оскалившихся ратников, норовя добраться до него короткими тесаками. У дверей мельницы стоял один лишь старик Гырбову, он вертел во все стороны головой в поисках какого-нибудь увесистого камня иль дубины, чтобы помочь тому, на кого напали ратники. Возле кузницы не было ни Муры, ни дьяка Раду. Из-за стука молотов о наковальню кузнец и его помощник ничего не могли слышать. Но когда Младыш показался на холме, оба кузнеца как раз выходили во двор. Они бросили молоты, воздели руки к небесам, потом, словно собираясь что-то предпринять, поплевали на ладони и... преспокойно остались на месте.
- Молоты, молоты, - крикнул им с середины склона Александру и, отбросив стремена, соскочил с седла. Конь уперся передними ногами и застыл, точно изваяние, а всадник бегом спустился по крутому берегу. Карайман почуял подмогу; глаза его засверкали, он внезапно остановился и поднял кизиловую дубину, которую всегда возил с собою в телеге.
Над этой схваткой, завязавшейся под холмом между мельницей Гырбову и кузницей Богоноса, поплыл в небе сокол попадьи. На вершине холма у ворот показалась Илинка, вышедшая со всеми зверьми Олимпиады посмотреть, что случилось. Так выходят поглядеть на военные столкновения жители рэзешских деревень.
Младыш Александру протяжно закричал, и голос его звонко разнесся над долиной.
- Раду-ууу! Где ты?
Из рощи донесся ответ:
- Иду! Иду!
Откликнулись два голоса - мужской бас и певучий голос Муры.
Карайман не зря сделал передышку, теперь он уже не только защищался, а принялся колотить дубиной то по тесакам, то по дородным плечистым ратникам.
- Ну, если у Караймана в руках кизиловая дубина, - говорил дьяк цыганке, бежавшей впереди него, - я уж не печалюсь; еще успею схватить свою саблю, которую повесил я на кленовом суку.
- Говорила я тебе подождать еще малость, пока не вылезут из мельницы эти слепни, - укоризненно бормотала Мура.
- Держись! - подбадривал дьяк своего товарища.
Карайман бился крепко. Один из толстяков уронил тесак, наклонился, чтобы подобрать его, а когда поднял голову, смуглолицый служитель Никоарэ мазнул его дубинкой по виску; лицо нападавшего залилось кровью. Тут же Иле стукнул и второго.
- Смилуйся! - завопил окровавленный противник, падая на колени.
Младыш обнажил клинок и стал рядом со служителем брата. Дьяк, сняв с дерева саблю, поспешил к месту сражения.
Мельник раздобыл наконец длинную жердь и, вооружившись ею, заковылял к месту схватки. Кузнец Богонос и его подручный протягивали молодому и гордому воину свои молоты, не понимая, для чего они надобны его милости. Мура накинулась на кузнецов, готовая вцепиться им в глаза.
- Головы разбейте им, негодники, трусы!...
- Вот горе-то, а я и не понял... - жалобно сказал верзила-подручный, подбрасывая молот.
Дьяк сделал два шага вперед.
- Заткните рты. Его милость Александру будет творить суд.
- Его милость! Подумаешь! Да кто он такой? - дерзко осведомился еще державшийся на ногах толстяк. - Мы прибыли сюда с грамотой от его милости ворника Филипяну по приказу Нямецкого воеводы.
Карайман ударил его кизиловой дубиной по шее.
- На колени, блюдолиз! Дашь ответ, когда тебя спросят.
Младыш повернул саблю острием к земле. Потом поднял глаза: видение на вершине холма исчезло.
- Скажи мне, дед Гырбову, - спросил он, - отчего эти негодники напали на нашего слугу со стороны мельницы? Ведь я оставил его у кузова телеги без колес не более, как час тому назад.
- Чужаки эти торчат у меня на мельнице с самого утра, - признался дед Гырбову. - Сначала все упрашивали: позволь да позволь им сварить просяную кашу у огня. Позволил я, меру пшена дал. "По какому делу едете?" спрашиваю. "Дай нам, дед, - говорят, - миску брынзы, заморим червячка, тогда и объясним". Пока сварилась каша (а им, вишь, захотелось, чтоб она хорошенько уварилась), пока достал я им из подвала брынзу да поймал сетью шесть штук лещей у мельничного лотка да пока изжарил рыбу, - немало времени прошло. И говорит один: пошли, дескать, своих сыновей за выпивкой. Один пусть водки принесет из шинка в Филипенах, другой, стало быть, вина из дэвиденской корчмы. А тот, что пойдет в корчму, пускай спросит, какие такие ратники остановились в селе. "Да никаких ратников нет", - отвечаю я. "А ты помолчи, старик, - говорит пузатый, - и делай, как я приказываю. Вот тебе две гривны: одна на водку, другая на вино". - "Да в чем же им притащить столько зелья? Легкое ли дело, - на две гривны?" - подивился я. "Купят сколько надобно и принесут сдачу", - сказал пузатый, да таково повелительно сказал.
Когда сыны отправились за вином, приезжие-то отставили от себя миски с едой. "Вот теперь мы тебе скажем, зачем мы сюда пришли, - сказал пузатый. - Перво-наперво пришли мы, чтобы порубить лоток и остановить твою мельницу. Таков приказ боярина, чтобы в Филипенской общине другой мельницы не было, кроме его собственной". - "Пожалейте старика, - прошу я. - Я ведь свободный рэзеш, у меня грамота от нашего старого Филипа". - "А боярин наш разве не из племени филипен?" - "Не из филипен", - говорю. - "А мы вот дадим тебе кистенем по зубам, так сразу признаешь его". - "И тогда не признаю". - "Посмотрим, когда укоротим тебе язык. Сынов же твоих свяжем одного за другим, заткнем рот и кинем их в воду. А скажешь нам правду смилуемся и простим тебя, как прощали не раз. Послал нас воевода спросить тебя, видал ли ты ратников, о коих мы сейчас говорили, и ведомо ли тебе, кто они такие". - "Ничего не знаю, не видал я никаких ратников". - "И тех не видал, что толкуют с кузнецом?" - "Где? Дай-ка погляжу я", - говорю. Вышел я на порог и вижу его милость - вон того, что с кизиловой дубинкой. Я его окликнул: "Добрый человек, подойди сюда и ответь вот этим служилым людям".
Тогда пузатый потянул меня за полу, втащил в мельницу и ударил по зубам. Кинули они меня наземь и били нещадно, пинали сапожищами. Исколотили, окровянили меня всего. Так раньше поступали и другие служители, наевшись моей каши и рыбы. Мучили они меня, как Господа нашего Иисуса Христа, и в это время показался в дверях тот воин, что был у телеги, и вертел он в руке кизиловую дубину. Те двое велели ему войти в мельницу. Он рассмеялся. А как взглянул на меня, перестал смеяться, увидев, как они меня отделали. Закричал он и кликнул какого-то Александру. Тогда они накинулись на него с тесаками.
- Дедушка, - усмехнулся Младыш, - я и есть тот самый Александру.
- Дай тебе господь здоровья, - жалобно ответил дед Гырбову.
- И сей Александру повелевает блюдолизам боярина Филипяну и Нямецкого воеводы склонить головы и принять заслуженную кару.
Пузатый ответил вполголоса:
- Мы - служилые господаря. Никому не позволим бить нас батогами.
Младыш снова улыбнулся, сверкнув зубами.
- Бить вас не будут. Наш служитель только искрошит вам зубы своей дубинкой. А потом падут ваши головы на том самом месте, где вы хотели казнить старика и его сынов.