Страница 44 из 54
Должно быть, французы рассчитывали на то, что лишенная командования, разбитая, выброшенная в приближающуюся зиму армия быстро рассеется и исчезнет.
21 ноября Галлиполи - маленький, полуразрушенный со времен англо-французского десанта городок увидел два больших парохода "Саратов" и "Херсон". И увидел первую кровь русских, пролившуюся на глазах местных турок и греков.
Городок, бывший в древности Херсонесом Фракийским, видывал много жестокости. Здесь прошел персидский царь Ксеркс и, разгневанный бушующим Гелеспонтом, велел выпороть море цепями. Здесь стояли крестоносцы. Здесь томились в неволе запорожские казаки и русские солдаты Крымской войны...
К пароходам поплыли лодки-каики с лотками, полными пончиков, инжира, апельсинов, рахат-лукума.
Изможденные русские спускали на веревках кто что мог. Все борта были облеплены людьми с веревками в руках, с веревок свешивались ботинки, часы, рубахи.
Александр Павлович Кутепов, плечистый, бородатый человек с маленькими медвежьими глазами, старался не глядеть на этот базар. Он ему был неприятен и унижал. Солдаты перестали быть воинами, сейчас должно было начаться самок страшное для армии - разложение.
Перед Кутеповым лежал белый каменный город с мокрой от дождя полоской набережной и зелеными пирамидами кипарисов и тополей.
Он вспомнил, что во время русско-турецкой войны за освобождение болгар русские вплотную подошли к Галлиполийскому полуострову, но из-за перемирия дальше не пошли. А вот он - дошел. Из варяг - в греки.
В бинокль было видно, что на набережной появились французские чернокожие солдаты. Встречали.
Кутепов приказал адъютанту:
- Через три минуты прекратить базар.
Отдавая это приказание, он знал, что три минуты пролетят мгновенно и кто-то не успеет закончить свой торг. И знал, что сделает с опоздавшими: расстреляет.
Но может, обойдется? Может, научились?
Кутепов никогда не отменял приказов и не пощадил ни одного виноватого.
Он посмотрел на часы. Пора!
Побежали конвойцы ловить жертвы.
Конечно, он не ошибся: задержали двух, вытаскивающих на веревках хлеб.
- Кто они? - спросил Кутепов.
- Рядовой Технического полка и вольноопределяющийся Дроздовского полка.
- Свезти на берег. Расстрелять.
Он поднял бинокль, снова стал разглядывать лилипутский городишко.
После тяжких боев на Перекопе, после унижений бегства - лишать жизни героев? Как же его возненавидят!
Но пусть возненавидят, лишь бы скорее очнулись. Если понадобится, он расстреляет и сотню героев, зато восстановит армию.
И больше об этом происшествии Кутепов не думал.
Поскольку Первая армия, которой он командовал, была сейчас сведена в корпус, он больше не был командующим армией. Но ничего от этого не менялось. Все равно он оставался самым старшим воинским начальником здесь, в Русской армии. Армия еще жила. И пока она жила, были живы все, герои и павшие духом - все, на ком была русская форма. Армия становилась единственной надеждой на то, чтобы уцелеть в международной толпе и чтобы, не приведи Господь, не попасть к французам в концентрационный лагерь.
Окуляры бинокля забросало дождем, и генерал опустил бинокль. Надо было съезжать в этот Галлиполи, осматриваться.
Шлюпка с Кутеповым быстро полетела, рубя носом зыбь. Он сидел, опустив голову, не замечал пенистых брызг. Размеренно скрипели уключины и бились волны в борт.
В Кутепове зрело тяжелое чувство. Он знал, что те двое не будут последними. И к этой тяжести добавлялась другая: французы еще на Босфоре дали понять, кто здесь хозяин, и даже пытались полностью разоружить армию.
На пристани Кутепова встречал начальник французского отряда майор Вейлер, бритый господин в черной плащ-накидке, в меру любезный, в меру серьезный. Словом, француз. Он осведомился о том, как чувствует себя генерал, и откровенно признался, что размещать прибывших в общем-то негде, кроме как в палатках за городом.
Кутепов выслушал и через офицера-переводчика передал, что желает осмотреть Галлиполи.
Стали осматривать. Возле порта - кофейня "Олимпиум" с наваленными кучей на террасе соломенными стульями, дальше - городской фонтан, турчанки в коротких, до половины лица вуальках, звон ведер и баклаг, еще дальше - белая площадь, узкие улицы, расползшиеся от недавнего землетрясения дома...
Вдруг как будто доской сильно ударили по воде - ружейный залп.
Осмотр продолжался. Кутепов обнаружил пустующие казармы, правда, одни стены, крыш не было.
- Мы занимаем эти казармы, - сказал генерал.
Вейлер пожал плечами, ему было все равно.
- Нужно помещение под комендатуру и гауптвахту, - продолжал Кутепов.
- Зачем? - удивился француз, а сопровождавшие его чернокожие сенегалы заулыбались.
- Не знаю другого способа поддерживать порядок, - ответил Кутепов.
- Но вы будете жить за городом, мосье генерал. Продовольствие мы будем доставлять. Там есть река. Зачем же комендатура в городе?
- Надо, - отрезал Кутепов. - Поехали смотреть место для лагеря.
К майору подошел нахохленный сердитый офицер в черном плаще, тихо сообщил что-то, и Вейлер что-то закричал в ответ.
Переводчик вполголоса сказал Кутепову:
- Говорит, мы расстреляли двух наших... Не нравится.
- Это их дело, - вымолвил Кутепов сквозь зубы.
Вейлер повернулся к генералу, горячо зачастил, протестуя против экзекуции.
Кутепов кивнул, помолчал и попросил лошадей для поездки за город. Его равнодушие к французскому протесту было настолько явно, что у черных отвисли полуфунтовые губы.
Вейлер прищурился. Кутепов угрюмо смотрел на него.
* * *
Что ж, соглашаться на предложенное французами место?
Голое поле, покрытое жидкой грязью, лежало между горами и полоской пролива. Пронизывающий северный ветер пригибал колючую траву. Бурлила речушка. Это был край света.
Кутепов дал правый шенкель, повернул лошадь и спросил:
- Это все?
Но он понял еще в городе, что больше негде расположить десятки тысяч человек.
- Завтра выгружаемся! - решил он, не дожидаясь ответа. - Не пропадем.
На что Александр Павлович надеялся? На то, что он заставит разбитую, уничтоженную армию вновь ожить на берегу грязно-пенистого Геллеспонта?
Он не то что надеялся, он был уверен. Армия займет этот рубеж и воспрянет духом. Солдату не привыкать жить на земле под вражеским огнем. А здесь-то и огня нет. Проживут. Разобьют лагерь по правилам внутренней службы. Поставят палатки, печки, походные церкви; пойдут ежедневные учения, поднимется дисциплина. Ведь армия принесла сюда не только свое горе, но и русскую традицию. Выживет!
* * *
Так началась последняя эпопея белой армии, краткое чудесное возрождение русской государственности на берегу Дарданелл и потом рассеяния русских по белому свету.
В пять часов утра под чистые звуки труб, игравших "сбор", и барабанный бой началась высадка русских в Галлиполи.
На пристани стоял конвой из рослых сенегалов, одетых в желтые мундиры. Они добродушно пялились на чужую армию, не понимая, что в ней грозного и почему французские офицеры так обеспокоены.
Было холодно и ветрено.
Русские смотрели на выстроенных детей природы, вспоминали ушлых кубанцев, которые исхитрились продать кому-то в Константинополе целую батарею, и, догадываясь, что очутились в дыре, подбадривали друг друга, обращаясь к сенегалам:
- Ишь, как вытаращился, сережа!
Почему-то чернокожие стрелки были окрещены "сережами", и это прозвище мгновенно прижилось, ибо для них не было в русском языке нужного слова.
Артамонов и Пауль шли в хвосте колонны. После того, как Пауль помог Артамонову погрузиться на пароход вместе с его полком, миновала целая вечность, и Артамонов не раз пожалел о том, что не остался в Крыму. Ведь гражданская война кончилась, и вряд ли победители будут мстить побежденным. Вот даже Главнокомандующий не стал жечь склады, оставил красным. Конец войны освобождал всех от тяжелого креста добровольчества. Теперь надо было по-новому думать о службе родине и искать свой путь.