Страница 39 из 54
От нее еще веяло недавним детством, незыблемыми традициями, семейным очагом.
- Самовар! - воскликнула Манюня. - Господа офицеры, заряжаем пушку!
В Нининой душе повернулся какой-то ключ и заглянул казачий офицер, который потом стал ее мужем, а за ним - слепой летчик Макарий, который был ближе чем кто бы то ни был и который не стал мужем. "Ты была такой, как эта девочка, - сказали они. - Спаси ее".
А как спасти? Это только казалось, что семейный очаг вечен. Нет, не вечен. Знали об этом и покойники, знала и Нина. Но все-таки ничего другого, кроме семейного очага и Бога, не существовало для защиты человека от горя. Поэтому не могла Нина спасти Манюню. Могла только увезти с собой куда-нибудь за море, вырвать из родной почвы.
"Как я ее спасу? - ответила Нина теням. - Я ей завидую".
"Тогда останься в Крыму, - сказал Григоров. - Не бойся погибнуть. Смерть - это мгновение".
"Ты хочешь, чтобы я умерла? - спросила Нина. - Я еще поживу!" Но она не знала, зачем жить.
Она заметила, как Артамонов ласково смотрит вслед носящейся в хлопотах Манюне, и ей почудилось, что он влюблен.
Накрыли на стол, зажгли яркий фонарь и повесили над столом на проволоке. Сразу стало уютно, свет как будто сгустил вечерние сумерки.
Начались разговоры о положении на фронте, об отношениях Врангеля с англичанами и французами, о том, что лучше - спокойная жизнь и зависимость от Европы или война с Европой и полная независимость. Все склонялись к независимости от Европы.
- Так ведь этого хотят и красные! - заметила Нина. - Они устроили новую китайскую империю, а мы же, европейцы, хотим отгородиться от культуры.
Конечно, ее не поняли. Инвалиды были воинственны, а хозяева равнодушны. Только одна Манюня пыталась примирить Нину с остальными. Но что она понимала?
Нина почувствовала, что остается одна. Снова Скифия окружала ее. Снова мелькнуло воспоминание о судаковском тракторе, простоявшем в сарае за ненадобностью. И весьма просто сочеталось с этой Скифией сегодняшнее распоряжение военного коменданта об изъятии помещения у кооператива.
* * *
Возвращались домой уже поздно. Луна пряталась в облаках. Севастополь отходил ко сну. Заснули обыватели, затихла Корабельная Слободка. Артамонов шел рядом и молчал.
- Чего молчишь? - спросила Нина. - Пора тебе отвыкать от офицерской прямолинейности. Не понимаю, зачем мы приходили сюда?
- Ну и не надо понимать! - буркнул он.
- Знаешь, что будет с этой Манюней? - продолжала она. - Встретит какого-нибудь красавца и выйдет за него. А инвалиды уползут в богадельню.
- Ты злая. Завидуешь ее чистоте.
- Завидую, - согласилась она. - Ничего удивительного. А вот когда вываляется в крови и грязи, тогда мы поглядим, что останется от ее чистоты.
- Пропадешь на чужбине, - вымолвил он и отошел на середину улицы, превратившись в тень.
- И тебе не будет жалко? - громко спросила она.
Голос полетел по темной пустынной улице, тень что-то пробурчала и вернулась обратно.
- Все-таки я еще не на чужбине, - примирительно произнесла Нина. - Дай я возьму тебя под руку, а то тут черт ногу сломит.
Артамонов остановился, и она протянула к нему руку, нащупывая его широкую горячую кисть.
Несколько минут снова шли молча, потом она с вызовом сказала:
- Пошли в магазин! - и сжала ему руку.
- Зачем ты меня дразнишь? - спросил он, и его пальцы стали искать ее пальцы.
- Нет, - засмеялась Нина.. - Ты спешишь...
Но ее пальцы разжались, и его твердые пальцы проникли между ними и сжали их.
- Ты спешишь, - повторила она. - Идем. Не надо задерживаться.
Артамонов вздохнул и по-мальчишески прижал ее руку к груди, словно хотел поклясться.
- Ну-ну, - сказала Нина, высвобождаясь. - Идем.
Они пошли, он говорил непрерывно, вспоминал родителей, детство, приключения в юнкерском училище. Простая душа Артамонова раскрывалась перед Ниной заново, словно и не Артамонов был корниловским штабс-капитаном.
- Мне снится мост через речку, - сказал он. - Нашу половину построил отец, она крепкая, а та половина - крестьянская... абы как, через пень-колоду... - Улыбнулся голосом и добавил: - Все равно родина, пусть и злая.
Он говорил и говорил, пожимая ее руку, порождая ответную откровенность.
"Может, он уедет со мной?" - подумала Нина.
Ее тянуло к укорененным надежным людям и всегда действие этих людей противоречили ее устремлениям.
Они уже почти дошли до магазина. Выглянула луна, заблестели листья и засветлела середина улицы, пересеченная теням деревьев.
По противоположной стороне медленно шли какие-то люди, несли тяжесть. Артамонов остановился, положив руку на пояс.
- Идем, - шепотом произнесла Нина.
- Это грабители, - сказал он.
- Не надо, умоляю, - попросила она. - Идем!
Поколебавшись, Артамонов протянул ей руку. Через две-три минуты Нина отпирала замок на засовах магазина. В тишине звякнуло железо, ударившись о деревянный пол. Артамонов нагнулся, сдвинул упавший засов, потом отвел второй.
Дверь, скрипнув, отворилась.
На Нину пахнуло сладковатым, чуть подкисающим виноградом, смешанным с другими бакалейными запахами. И неожиданно повеяло свежим ветром, словно из разбитого окна.
- Откуда-то дует, - заметила она.
- Ставни закрыты, - ответил Артамонов. - А вообще-то ветерок! Что это?
Нина шагнула внутрь магазина, у нее за спиной Артамонов щелкнул спичкой по коробку, огонек вспыхнул и погас.
- Уж не нас ли ограбили? - насмешливо спросила Нина.
Артамонов чертыхнулся - и вторая спичка погасла.
Не дожидаясь, Нина двинулась вперед, нащупала на столе лампу, отдавшуюся в напряженных ее пальцах холодом жестяного бачка, нашла рядом с ней спички - и загорелся фитиль, чадя гарью. По колебанию огня Нина поняла, что случилось что-то нехорошее. Она схватила лампу, кинулась в маленькую комнату и там увидела закрытое ставнем окно, а под окном - пустоту, выломанную в саманной стене дырищу.
- Сергей! - крикнула она. - Сюда!
Будто он мог ей помочь!
Маленький сейф исчез бесследно. На раскрошенной глине, из которой торчали соломенные сети, и по низу пролома отпечаталось, как выволакивали железный ящик с английскими фунтами и "колокольчиками".
Нина зачем-то заглянула под стол, потом оглянулась на Артамонова и удивленно вымолвила:
- Все утащили...
Она еще не верила своим глазам, словно все это ей снилось.
- Значит, это они, - сказал Артамонов. - Нужно догнать!
- Догони! Догони! - с надеждой произнесла она. - Пошли вместе!
- Сиди здесь, - велел он и кинулся на улицу.
Нина выбежала вслед за ним на крыльцо, но куда там. Шаги Артамонова слышались за кустами. "Не догонит, - подумала она. Что теперь будет?.. Что я за дура!"
Шаги стихли. Луна заливала крыльцо спокойным равнодушным светом. Ночной мир смотрел на Нину как на какую-то букашку, обреченную погибнуть, а господь Бог, благословивший ее во Владимирском соборе, давно от нее отвернулся. Пропала Нина!
* * *
Артамонов все-таки догнал грабителей, одного из них ранил, но и сам пострадал. Его героизм ничего не вернул Нине.
Она стала нищей. В уголовно-разыскном отделении, куда она обратилась, ей ничем не помогли, разве что, показав чемоданы и корзины с разным добром, найденные сыщиками, утешили обещанием искать. Начальник отделения Сычев, тот самый, что когда-то допрашивал трех Нининых инвалидов, рассказал ей, что нынче грабят всех и бороться с этим трудно.
От Сычева Нина пошла в госпиталь к Артамонову.
У штабс-капитана прострелено плечо, задета кость, и его дела невеселы. Он лежал с ранеными, привезенными из-под Каховки, у него был жар, но сознания он не терял.
- Ты возьми у меня деньги, - тихо сказал Артамонов.
Она поняла, что он собрался умирать.
- Я обойдусь, у меня есть, - ответила Нина. - Я была у Сычева...
- Дай воды, - попросил Артамонов.