На колесах

- Подставлю ящик.

Он поднял с пола похожий на широкую стамеску скребок и снял с крыши белую стружку.

- Испачкаетесь, - предупредила Лида.

Он посмотрел на ее бледное миловидное лицо, уже тронутое тонкими трещинами морщин, снова улыбнулся:

- Я у вас отдохну. Никто не знает, что я здесь.

- Вы приходите почаще. Вот кончат там, - она кивнула на открытые боксы, где девушки в зеленых костюмах плавно работали пульверизаторами, - угостим вас домашним пит рогом. Мы и песни поем. Вы любите петь?

- Когда за рулем спать охота. Мы с Журковым ехали из Тольятти - все песни перепели.

- Нет, а мы просто так поем. Теперь нам никто не мешает. - Она посмотрела на Никифорова. - Хотите, за выходные мы вашу машину в любой цвет покрасим?

- Ну да! Чтоб меня обвинили в злоупотреблении служебным положением?

- А что мы еще можем? Бутылку купить?

- Зачем бутылку? Да ничего не нужно! - сказал Никифоров. - Давай лучше-ка спой что-нибудь.

- Вот еще! Ни с того ни с сего - петь. Просто так радио поет. - Лида нахмурилась, стала крепко и быстро водить скребком; ее тонкое плечо на мгновение выступало в широких складках рукава и сразу терялось в них.

"Что на Полетаеву сегодня нашло? - подумал Никифоров. - Сначала тест загадала, потом будто заклинило. "Море - это любовь". Нормальная баба на ее месте нашла бы мужика и не комплексовала. Но как, наверное, скучно! Маленький городок, все на виду, взрослые мужики давно женаты... Тут заклинит".

- Лида, что задумалась? - спросил он. - Хочешь, тест загадаю?

- Александр Константинович! Товарищ директор! - послышался голос из динамика. - Вас просят подняться в ваш кабинет... Александр Константинович! Вас просят подняться в ваш кабинет...

- Вот и спрятался, - сказал он. - Тест в другой раз.

Он знал, что просто так звать не станут. Наверное, снова что-то случилось, а Журков не в силах справиться. Может быть, скандалит тот толстый парень из Вологодской области? Или приехал на техобслуживание какой-то чин?

Никифоров почти угадал: заказчик, лысый коренастый мужчина в роговых очках, ждал в приемной.

- Вы директор? Я к вам.

- Заходите. - Никифоров толкнул дверь кабинета и сделал вид, будто не заметил сочувственного взгляда секретарши.

Вошли, сели. Мужчина раздраженно сказал:

- Я в девять утра сдал машину!

Никифоров кивнул, нажал белую клавишу, раздался голос диспетчера:

- Слушаю вас, Александр Константинович.

- Нужно отрегулировать клапана, промыть карбюратор... - продолжал заказчик.

- Что с автомобилем?.. - Никифоров нетерпеливо взглянул на него. - Ваш номер?

- ЮМО ноль два - сорок пять, - быстро вымолвил мужчина.

- Одну минутку, Александр Константинович, - сказал женский голос из селектора. - ЮМО ноль два - сорок пять сегодня получен владельцем с седьмого участка.

- Спасибо, Валя.

- Вот именно! Получен! - крикнул заказчик. - Там и конь не валялся! Карбюратор не промыт, зажигание не выставлено, тормоза не отрегулированы. Неужели всю жизнь на трояках и червонцах?

- У вас вымогали деньги? - спросил Никифоров.

- Я сам дал слесарю червонец. И мне ничего не сделали!

- Пишите на мое имя заявление. - Он чувствовал, что по щекам растекается сухой жар. - Кому дали? Сколько? Зачем? Пишите!

- Я не буду писать.

- Тогда я бессилен. Кому вы давали?

- Вы сами знаете, - усмехнулся мужчина.

- Почему я должен знать? - воскликнул Никифоров. - Вы в своем уме? Вы даете взятку и ищете у меня защиты?

- Мне нужен исправный автомобиль.

- У вас не будет исправного автомобиля. Жулики и взяточники, которых вы плодите, не могут честно работать. - Никифоров снова повернулся к селектору. - Поддубских? Василий, что у тебя?

- Нормально, Александр Константинович. Транзитному поменяли крестовину, он написал благодарность Голубовичу. Уф, жарко!

- Зайди ко мне.

- Вам даже пишут благодарности? - улыбнулся заказчик. - Я бы вас не беспокоил, но как без вашего разрешения снова загнать машину на участок...

- Подождите, пожалуйста, в приемной, - сухо ответил Никифоров. Гнев, нараставший в нем, погас. Не стоило гневаться на обман, лукавство, наглость, с которыми Никифоров сталкивался каждый день и которые отравляли его. Гнев не мог ему помочь, а лишь выставлял его бессилие напоказ.

Оставшись один, Никифоров сидел, выпрямив спину и положив ладони на стол. Ему казалось, что пальцы дрожат. Он смотрел на них с любопытством, потом заметил, что к рукаву прилип белый комок краски.

- Можно? - Вошел Поддубских.

- Заходи, заходи, - сказал Никифоров, сковыривая ногтем комок. - Кто делал его машину?

- Чью машину?

- Ну, того, лысого, что в приемной.

- А-а, - протянул Поддубских, устало улыбаясь.

- Вот что... Вот что... - сказал Никифоров.

Поддубских, ссутулившись, стоял рядом возле приставного стола, держал руки в карманах халата. Халат облегал его костистые плечи и спадал с груди плоскими прямыми складками.

Они молча смотрели друг на друга.

Никифоров знал, что в кротких глазах Поддубских не мелькнет даже тени ожесточения, мастер не поверит; но когда убедится, что тот червонец был, что лысый не солгал, его большие впалые глаза подернутся тусклой пленкой. И еще Никифоров знал, что Поддубских не боец, что он уйдет, как только в нем накопится это тусклое презрение, из-за которого он прежде бежал с московских станций техобслуживания, бежал, чтобы, живя в Москве, ездить на работу за семьдесят километров от дома в новый, не зараженный дрянью автоцентр. Но куда бежать самому Никифорову?

- Кто делал машину?

- Голубович.

- Так! Обрадовал.

- Жалоба? - спросил Поддубский.

- Хуже, но ты все равно не поверишь. Сядь и сиди. - Никифоров по селектору вызвал Голубовича.

Поддубских грустно усмехнулся, отошел к стене. Никифоров выдвинул верхний ящик стола, взял оранжевую пластмассовую папку, вытащил листок.

- Ты прав! - гневно сказал он. - Я бы тоже хотел отгородиться от этой гадости! Слушай, что они пишут. - И стал читать с дрожащего в руке листка: "Я, Молоканов В.М., был вызван на приемку осмотрения автомобиля... Меня попросили осмотреть левый лонжерон и левое крыло. Я осмотрел эти детали и сказал, что лонжерон можно вытянуть, а крыло надо менять. И я собирался уходить в цех, но клиент меня остановил и положил мне в карман пятьдесят рублей. Я отказался от этих денег, но он настойчиво сказал, что это тебе за консультацию. Я сказал, что авансов не беру. Он опять положил мне деньги, и я не удержался и ушел в цех. В чем считаю себя виноватым. И обещаю, что больше этого не повторится". - Никифоров вложил листок в папку и продолжал говорить уже как будто спокойнее: - Они дают взятки, а Молоканов и Голубович берут...

- Голубович? - спросил Поддубских. - Не может быть!

- Брось ты! Где эта граница, до которой не может быть, а после все может?! Молоканова мы не выгнали только потому, что такое у нас в первый раз. Но теперь, я вижу, мы совсем оперились. Хватит!

Поддубских выпрямился, теперь глядел напряженно и зло.

Вошел Голубович - щуплый, с хмурым взрослым лицом. У него были мокрые темные руки, он вытирал их серой тряпкой. Остановившись у дверей, слесарь молча смотрел на Никифорова.

- Что ж ты так? - спросил Никифоров с горечью. - Неужели за двадцать один год никто тебе не говорил... - Он не закончил; снова открылась дверь и кособоко вошел Журков. - Пусть с тобой Журков разговаривает!

- А что случилось? - Журков доковылял до стола, сел, поморщился.

- Что случилось? - усмехнулся Никифоров. - Этот мальчишка содрал десятку с клиента.

- Только-то? Они все там, на срочном, с клиентов дерут. Спроси у Поддубских.

- Я не понял вас, Вячеслав Петрович, - холодно сказал Поддубских. Если то, что вы сказали, правда, я готов подать заявление.

- Я тоже не понимаю, - Никифоров покачал головой, - твои шутки, Журков, сейчас неуместны.