На колесах

- Больше всего мы сами себе мешаем, - возразил он. - А всякие другие, близкие или чужие, - это уже во-вторых.

В открытые окна дул ветер, выносил жар разогретого железа. После железнодорожного переезда потянулся подъем, где вчера Никифоров плелся в хвосте грузовой колонны. Солнце светило прямо в глаза. Впереди мерцали полосы асфальта, похожие на лужицы.

- Александр Константинович! - вымолвила Полетаева. - Там затаился медведь. Если хотите, я вам акт хоть сейчас подпишу.

Он кивнул и сбавил скорость. Что ж, скорость тоже была миражом вольной жизни, куда бы он хотел умчаться и бродить среди лугов и пустошей своего детства, посылавшего теперь ему знаки цветами - единственным неизменным, что он понимал.

- У вас на столе букетик пиретрума, - сказал он с какой-то надеждой.

- Да, ромашки. А что? - Полетаева глядела вниз, на тенистую речку, ушедшую из-под зеленого тоннеля ветел и бегущую по пологой излуке, отражая маленькие облака. Этой излуки Никифоров прежде не замечал. Когда начинали строить автоцентр, на ее месте был небольшой плес. И до сих пор ему казалось - там светлая водная полянка. Но река сдвинула берег.

- А там живет заяц. - сказал Никифоров.

- Настоящий? - В ее голосе не было удивления.

Поворот к центру был совсем близко; можно различить белые буквы на голубом щите-указателе: "ВАЗ". Проехали бетонный навес автобусной остановки.

- Вы обиделись на меня, что я закрыла столовую? - повернувшись, с упреком и улыбкой спросила Полетаева.

- Вы выполняли свой служебный долг.

- Служебный долг? Слишком громко. Столовую закрыла санитарный инспектор, а вы обиделись не на инспектора, а на человека.

- С чего вы взяли, что я обиделся? Каждый делает свое дело... Но... но ведь скучно же! И вы и я знаем, что скучно, и ничего не хотим переменить. Вот заяц вчера пробежал - событие!

Никифоров затормозил, включил указатель поворота, но вместо того, чтобы сворачивать к автоцентру, поехал прямо. "Зачем? - спросил себя. - Чего я от нее хочу?" И в эту же минуту почувствовал, что освобождается от тяжести, которая угнетала его.

- Вы как чеховский герой, - сказала Полетаева. - У них, кажется, тоже так дело делают, а при этом думают, что ничего не изменится.

- Нет, те были умнее своего времени.

- А вы? Умнее или глупее?

- Мы-то как раз сильнее своего времени. Не лучше и не хуже, а просто сильнее. Поэтому и не знаем, чем еще, кроме дела, нужно заниматься. Теперь нету таких понятий о человеке - "лучше" или "хуже".

- Мы проехали поворот, - заметила она. - Может, поедем дальше? Просто прокатимся... Когда еще у меня будет такая возможность?

Миновали развилку, кирпичный домик поста ГАИ, патрульный автомобиль. Инспектор с косой в руках стоял посреди крошечного газона. Он со скукой взглянул на них, отвернулся, потом живо повернулся обратно и проводил машину пристальным взглядом.

- Все дела, дела, - сказала Полетаева. - Надо жить - вот и все. Любое дело - это еще не вся жизнь.

- Тем более ремонт машин, - сказал Никифоров.

- Но от вас исходит, что вы человек власти, вы знаете, чего хотите. А я вот не знаю...

- Я тоже не знаю, - ответил он. - Порой смотрю на своего Василия и не понимаю: откуда он пришел? Когда я его не вижу, мне страшно за него, вдруг с ним что-то случится... Когда я с ним, я, наверное, счастлив. Вот и весь смысл жизни.

- Да, может быть, вы правы, - сказала она. - А что делать тем, у кого нет детей?

- Поскорее заводить. - Вспомнил, что она разведенная, и смутился, словно сказал бестактность.

Дорога вошла в лес. За обочинами в высокой траве поблескивала солнцем вода. От кустов и елок падали короткие тени.

- Куда мы едем? - спросила она.

- Едем, и все.

- Вот и хорошо. А когда станет неинтересно, мы вернемся.

Показалось, что она как будто предостерегала его, чтобы он не обманывался насчет этой поездки, а может, вместе с ним предостерегала и себя. Или пыталась предостеречь. В ее словах "мы вернемся" Никифоров не услышал уверенности. Скорее всего это был обычный женский призыв к благоразумию, к которому мужчины остаются глухи, понимая как просьбу действовать энергичнее.

Увидев узкий съезд на лесную дорогу, Никифоров свернул с шоссе. Полетаева смотрела на тонкие высокие березы, окруженные ельником и лещиной. Машина царапала глушителем сухую каменистую гряду между широкими колеями. "Жигули" шли ползком. Никифорову пришлось наехать левыми колесами на гряду, оставив правые внизу в колее. Скрежета под днищем не стало, но машина сильно накренилась вправо, задевая бортом траву.

Полетаева отодвинулась от двери.

- Не бойтесь, пройдем, - сказал Никифоров.

Лес понемногу отступал, появились круглые лужайки. За деревьями мелькнуло небо, и затененный лесной коридор вывел на большую поляну.

- Кажется, приехали, - сказал Никифоров.

Полетаева удивленно посмотрела на деревянную картографическую вышку с полуразобранным полком и заросшими кипреем опорами, на лес и, улыбнувшись, вышла.

Она с ожиданием поглядела на него. Никифоров засмеялся и полез на вышку.

Оттуда было далеко видно лес и поля, и то, что ушло, стало сном: на карнизе маленькой красной колокольни с безмятежной грустью гуркают голуби; мальчик сунул в рот два пальца и засвистел, замахал свободной рукой; захлопав крыльями, голуби нехотя взлетели...

Внизу на поляне шла женщина в синей джинсовой юбке и красной кофте с короткими рукавами. Ее темные волосы были заколоты на затылке красной заколкой, и, когда она наклонялась, заколка блестела. Из-под ее ног взлетали синекрылые кобылки и зеленые кузнечики. Никифоров стоял на вышке, смотрел, как женщина срывает высокие ромашки, нивяники, складывает цветок к цветку. Далеко над деревнями плыли маленькие облака, похожие на белых зайцев.

- Что вы там увидели? - крикнула женщина.

Он улыбнулся.

- Слезайте оттуда! - засмеялась она. - Не думаете же вы, что я вас туда загнала?

- Думаю, - ответил Никифоров и спустился.

Она стояла, положив букет на сгиб левой руки. "Так держат ребенка", мелькнуло у него.

- Ну, показывайте, что собрали, - сказал Никифоров. - Запомните, это нивяник. Не просто ромашка, а нивяник. У каждою цветка есть свое имя.

- А для меня это ромашка, - возразила она.

- Нет, это нивяник. Ромашка не такая. - Он огляделся. Рот! Видите, насколько меньше. У нивяника на стебле один цветок, а у пиретрума сразу три. И листья совсем разные.

- А это как называется? - Женщина присела и сорвала маленький голубовато-фиолетовый цветок.

- Герань луговая.

- А вот это незабудка! - показала она. - А это иван-да-марья! Улыбаясь, она поглядела на него снизу вверх. - Правильно?

- Правильно. - Он присел рядом. - А это что? - Наклонил стебель короставника.

Она прикрыла глаза и покачала головой.

- А это? - Коснулся желтой чашечки лютика.

- Лютик! - сказала она.

- А это? - Показал на кукушкины слезы.

Она снова покачала головой.

- Вы не знаете родной природы, - строгим голосом вымолвил Никифоров. Садитесь. Двойка.

- Ну, еще что-нибудь спросите, - сказала она. - Хотите я венок сплету? Из нивяников.

Она села на траву, юбка на бедрах натянулась, оголив колени. Поправив подол, она поджала под себя ноги, выбрала шесть цветков и стала вязать их жгутом, быстро работая пальцами.

Никифоров сел, поднял голову к небу и смотрел на облака.

- Знаете, что я вспомнил? На языческой Руси посылали к предкам посланников: приносили жертвы. И не только на Руси, везде... И их украшали венками из цветов. Цветок - это знак бесконечной жизни.

- Значит, венок - символ жертвы? - спросила она.

- Скорее, знак предкам.

- Ну, вы самый настоящий язычник!

- Язычник, - согласился Никифоров.

Он привстал, подвинулся к ней и опустил голову на ее колени. Полетаева просунула руку под его затылок, приподняла и убрала с юбки остатки ромашек. Он не знал, сбросит она его голову или снова опустит себе на колени. Они смотрели друг на друга, потом она отняла руку и стала доплетать венок.