Страница 6 из 7
Игорь ходит по цехам и заполняет бланки. В руках у него большая блестящая папка, в кармане самопишущая ручка, он угощает рабочих папиросами «Беломор». Держит себя ласково-снисходительно, будто он заместитель главного инженера.
Так он держится с рабочими. А нам подмигивает, якобы потешаясь над собственной ролью. Насмешливо называет себя «клерком». Чтобы мы не подумали, будто он задается. Знает: тех, кто задается, мы быстро от этого отучаем. Очень простым способом. И не хочет испытать на себе этот способ.
Игорь любит околачиваться среди старших, любит быть в курсе всего, находиться в центре событий. Знает по имени-отчеству все начальство, всех механиков, мастеров и бригадиров. Знает, что нашего начальника эксплуатации скоро заберут в трест, и даже называл фамилию будущего начальника эксплуатации. Сообщил, что директору вчера влепили выговор за плохую подвозку материалов на строительство жилого квартала в Черемушках. Словом, Игорь знал такое, чего ни я, ни Шмаков Петр, ни другие ребята никогда бы не узнали.
Он знал даже владельцев легковых машин, которые подъезжали к нашему гаражу. Выйдет, бывало, на улицу и показывает:
«Эта „Волга“ известного врача-гомеопата, по фамилии Липа. А та, двухцветная, – одного типа, он на Центральном рынке фруктами торгует. А этот вот задрипанный „Москвичок“ – профессора такого-то...»
Хотя Игорь околачивается возле начальства, всех знает и угощает рабочих папиросами «Беломор», он никаким авторитетом среди них не пользуется. Рабочие даже не знают, что он такой же практикант, как мы. Думают, что это новый служащий из технического отдела.
В школе Игорь считался «выдающейся личностью», а здесь мы чувствуем свое превосходство. Ведь у нас со Шмаковым самая грязная работа, мы не вылезаем из-под машин. Мы этим очень гордимся. Гордимся нашими грязными куртками и замасленными брезентовыми брюками. У меня нет технических наклонностей, но уж если пришлось работать, надо работать. И, когда Игорь со своей блестящей папкой приходит к нам в гараж за сведениями, мы ему отвечаем:
– Подожди, некогда, не видишь разве?!
Услышав такой ответ, Игорь очень злится, хотя и старается не показывать этого.
Так получилось и сегодня.
Мы со Шмаковым снимали с машины прогоревший глушитель. Нет ничего канительнее этой работы. Стоишь в яме и возишься с обгорелым глушителем. Работать неудобно, ни к чему не подберешься. Болты, гайки заржавели, ничего не провернешь, ничего не поддается. Шмаков кряхтел изо всех сил, но дело не подвигалось.
И вот у края ямы появляется Игорь, присаживается на корточки и ласково говорит:
– Здоро?во, трудяги!
– Здорово! – ответил я довольно неприветливо.
А Шмаков и вовсе ничего не ответил.
– Втыкаете?!
Но ответа от нас не дождался и сказал:
– Сегодня после работы общее собрание практикантов. Явка обязательна.
– Начинается, – пробормотал я.
– Чего ты бормочешь? – ласково спросил Игорь.
– А то, что надоели твои собрания!
– Оно не мое, – все так же ласково возразил Игорь, – главный инженер собирает и Наталья Павловна.
Наталья Павловна – наша классная руководительница.
– Знаем, – ответил я, – ты подстроил.
– Я вас предупредил! – объявил Игорь и ушел вместе со своей блестящей папкой.
Мы со Шмаковым продолжали работать. Проклятый глушитель никак не поддавался, и я очень нервничал. Ведь мы работали со слесарем Лагутиным. А это очень неприятный тип.
Здоровый, красивый парень. Но грубиян ужасный. По малейшему поводу выражался самыми нецензурными словами. Лицо его при этом свирепело, наливалось кровью, глаза дико вращались, он становился какой-то бешеный. Я твердо решил: если Лагутин попытается меня оскорбить, я ему дам достойный отпор.
Лагутин увидел, как мы долго возимся с глушителем, и спустился в яму. Но при этом довольно грубо оттолкнул меня. Конечно, яма тесная, в ней трудно не задеть другого. Но я был уверен, что Лагутин оттолкнул меня нарочно, и сказал:
– Можно не толкаться?
Лагутин не нашелся что ответить. Только вытаращил на меня глаза. Но, когда мы, наконец, сняли глушитель и вытаскивали его из ямы, он ни за что ни про что обругал Шмакова Петра.
Шмаков преспокойно ругнулся в ответ.
Я потом ему сказал:
– Ругаясь, ты унижаешь самого себя.
– Я не член-корреспондент, – ответил Шмаков Петр.
Особенно возмущало меня отношение Лагутина к Зине. Зина была диспетчером автобазы. И она была влюблена в этого Лагутина, что ли, черт их разберет... Раз двадцать в день появлялась в гараже. Делала вид, что ищет кого-то. А искать в гараже некого. Кого надо, можно вызвать по радио: «Водителя такого-то просят немедленно зайти к диспетчеру».
Зина проходила по гаражу и смотрела на Лагутина. У него делалось сонное лицо. А если она подходила к нему, то хмурился, делал вид, что занят, что ему некогда. Зина уходила. Жалко было на нее смотреть. И противно. Нельзя так унижаться!
Шмаков по этому поводу говорил:
– Чего она за ним бегает?! Не обязан он с ней гулять. Дура!
А мне было жалко Зину. Не будет же она ни с того ни с сего приставать к Лагутину. Может быть, он с ней гулял, потом бросил?
Бывают иногда случаи, что девушка ни с того ни с сего влюбляется в парня, даже если он не обращает на нее внимания. Но такие случаи редки. Я знаю только один такой случай. Это наша одноклассница Надя Флерова. Худущая такая девчонка с блестящими глазами. Она дружит с Майкой Катанской. А Майка самая красивая девочка в школе. И если какой-нибудь деятель влюбляется в Майку, то Надя Флерова немедленно влюбляется в этого деятеля.
Это, конечно, исключительный случай. Надя Флерова влюбляется из чувства соперничества к подруге. А может быть, наоборот, из чувства солидарности. Такие дела интересуют меня меньше всего.
Майка Катанская и Надя Флерова работали в обойном цехе. Там ремонтируют сиденья, шьют брезентовые покрытия, инструментальные сумки и тому подобное.
Когда Майка проходила по автобазе, все на нее смотрели. Такая она красивая. Высокая, с двумя длинными черными косами. Мне было неприятно, что все на нее смотрят. Что за привычка – оборачиваться вслед человеку!
Лагутин тоже смотрел на Майку. Видно было, что она ему нравится. Он понес вдруг в обойный цех сиденье с машины. Сиденье было совсем хорошее. Но Лагутин сказал, чтобы отремонтировали. А вчера, когда мы уходили домой, он стоял в воротах и смотрел на Майку. И что-то сказал ей и Наде Флеровой.
Что именно он сказал, я не расслышал. Но в ту минуту я решил: если Майка ответит Лагутину, то я буду ее презирать. Женщина, не оберегающая своего достоинства, ничего другого не заслуживает.
Майка даже не обернулась.
Я этому очень обрадовался.
Обернулась Надя Флерова. Но на Надю Флерову мне плевать!..
Мы сняли глушитель и отнесли его на заварку. Потом принесли с заварки и очень долго ставили. Ставить глушитель еще труднее, чем снимать: приходится держать его на весу, затекают руки.
Теперь, чтобы закончить эту машину, надо заменить ей подшипники передних колес. Подшипники я уже принес со склада. В глянцевитой, промасленной бумаге они лежали на верстаке. Но ставить их должен сам Лагутин. А его не было, он околачивался в обойном цехе. Я пошел за ним туда.
С довольной физиономией Лагутин сидел на краю верстака и курил. Майка строчила на машине. Надя Флерова шила на руках. Мастер Иван Кузьмич кроил на полу кусок дерматина.
– Надо ставить подшипники, – сказал я Лагутину.
Он ничего не ответил.
Я не стал повторять. Он хорошо расслышал, что я сказал.
Я подошел к девочкам. Мне было интересно послушать, как с ними разговаривает такой грубиян, как Лагутин. Но он молчал. Может быть, я перебил его. Может быть, он не хотел при мне продолжать. А может быть, к моему приходу уже все закончил, исчерпал себя.
Вдруг в цех вошла диспетчер Зина и остановилась в дверях.
Я подумал, что сейчас будет небольшой скандалец, и очень этому обрадовался. Пусть Майка увидит, каков фрукт этот Лагутин.