Страница 3 из 56
Вышагивает степенно, ему спешить-торопиться некуда: не голь перекатная, в первую гильдию вот-вот подымется!
Испуганной воробьиной стайкой ребята брызнули в стороны, давая дорогу известному на все Замоскворечье торговцу. Но, само собой, далеко не убежали: интересно же, о чем станут беседовать купец и герой галицийских битв.
Как бы и не приметив мелюзгу, не глядя по сторонам, Ершинов прошел к скамейке.
- Наше нижайшее, Николай Фролыч! Герою-воину русскому почет и уважение!
- Ответствую тем же, уважаемый Семен Семенович! Но прошу простить, поскольку не имею сил встать для ответного приветствия! Ужасные раны, нанесенные врагами отечества, ни ночью ни днем не дают покоя! Изнываю от несусветной боли, но соблюдаю мужество, как подобает воину и кавалеру. Не подаю малейшего виду!
- Не извольте беспокоиться, Николай Фролыч, сидите спокойненько! Это перед вами каждый подлинный сын России на коленях стоять должен, потому как пострадали и поныне страдаете за веру святую, любимого государя-батюшку и любезное отечество!
- Весьма и весьма благодарен сочувствию, Семен Семенович!
Заслушавшись, Пашка и не заметил, что с другого угла приближается их учитель закона божия, величественно-бородатый отец Серафим. Он же священник церкви, куда мать водит своего "последненького" в свободное воскресенье. Ходит помолиться, попросить милости у господа-бога: авось услышит, облегчит жизнь.
- Истину изволили сказать, уважаемый Семен Семенович! - густым басом подхватил отец Серафим. - Пострадать за веру православную и за царя благодетеля - нет священнее долга у подлинного россиянина!.. Какие-то важные новости, видимо, отпечатаны в газетках? Сам-то я не успел прочесть, вызывали на требу к страждущим. Не разрешите ли присоединиться к беседе?
- Будьте любезны, отец Серафим! - подвинулся на скамейке Ершинов. Вот тут, промеж мною и обожаемым героем, и присаживайтесь! Новости значительные и, позволю высказать мнение, тревожные.
- Да что вы? - Распахнув полы темной рясы, священник уселся, прикоснулся ладонью к пачке газет: - Нуте-с! Нуте-с! Что же наши вороги еще придумали, какую пакость?
Ершинов неспешно развернул "Утро России", ткнул пальцем в заголовок на первой странице:
- Вот, позвольте обратить внимание, любезные соседушки! Новых пособников ищут кровные недруги.
- О господи! - возмущенно воздел руки отец Серафим. - Да простит мне господь черное слово: ну хлюсты! Ну супостаты! Сколько они уже христианской крови пролили, вероотступники! Не зря же под одним знаменем с басурманами-турками соединились! Не внемлют урокам истории, овцы слепые! Неужто мало поколотила тех же турок Россия под Плевной да под Шипкой? И вероятно, Семен Семеныч, той же, не нашей веры Вильгельм и его генералы союзников подыскивают?
- Именно! - подтвердил Ершинов. - С персами-иранцами шашни пытаются завести!
Отец Серафим широко перекрестился, глядя на золотящийся крест недалекой церквушки.
- Спаси и помилуй, господи, воинов наших!.. Завтра же после утрени отслужу молебен о даровании победы воинству российскому!
Пашка слушал с напряженным интересом, но вдруг увидел, что по ступенькам к двери их квартиры спускается почтальон Кузьмич, держа в руке белую бумагу.
Ни писем, ни газет, ни телеграмм семья Андреевых не получала, и встревоженный Пашка вскочил. Из разговора взрослых знал, что от писем и телеграмм скорее всего горестей ожидать можно.
Он побежал к дому Ершиновых. Замолчав, сидевшие на скамье тоже с любопытством смотрели на почтальона.
А тот, не достучавшись, подергав сослепу висячий замок, уже поднимался по ступеням.
- Вы что, дяденька? - спросил, подбегая, Пашка.
Седоусый Кузьмич пытливо оглядел Пашку.
- Ты не братишка ли Андрею Андрееву?
- Ага!
- Тогда вот держи, парень! Мне с моей подагрой второй раз ковылять сюда не под силу. Тут казенная военная бумага твоему брату. В казармы требуют! Понял, малец? Однако смотри не потеряй, бумага важнейшая!
Пашка протянул руку, но тут над его головой скрипнула дверь в квартиру Ершиновых. Купеческая семья жила над лавкой, занимая весь второй этаж. Туда - особая дверь, рядом со входом в торговое заведение.
Вскинув глаза, Пашка увидел младшего Ершинова, длинношеего Степку, по-уличному - Три Аршина. Тот, подбоченясь, стоял над Пашкой. На плечах форменная курточка реального училища, совершенно и ненужная по такой жаре, накинутая ради форса. И для того же - сбитая на затылок фуражка с желтенькой кокардой. Светло-коричневые глаза любопытно щурились за белесыми ресницами.
Сверкнув глазом на купеческого сынка, Пашка повернулся к почтальону:
- Давайте, дядя Кузьмич!
Но, уже протянув Пашке повестку, почтальон нерешительно опустил руку. И, озабоченно сдвинув на лоб фуражку, почесал в затылке.
- Ах ты напасть какая! Тут же роспись в разносной книге требуется, шут тебя подери! Придется, видно, вечером еще раз ковылять, будь вы неладны!
- Так я могу, дядя Кузьмич! - сказал Пашка.
- Чего можешь?
- Ну, расписаться.
- Неужто грамотный?
- Ага.
Недоверчиво покрутив головой, Кузьмич поплевал на палец и принялся листать затрепанную разносную книгу.
- А ну-ка, гляди сюда, малец! Проверим, какой ты грамотный! Держи карандаш. Вот над этой чертой и пиши: Андреев. А чтобы все по правилам, имя свое напиши. Зовут-то как?
- Павел.
- Ну и пиши, стало быть: Андреев Павел!
Пашка взял карандаш и, насупясь, старательно вывел в указанном месте фамилию и имя. И не вытерпел, с торжеством глянул вверх, на Степку Три Аршина: "Что, подавился? Не один ты в своем реальном шибко ученый!"
И только тут увидел выше Степкиной головы, в окне второго этажа, обрамленное русыми кудряшками лицо, кокетливо перекинутый через плечо голубой шарфик. Это Танька, единственная дочка Ершинова, его любимица, его "принцесса-наследница", как с гордостью величал девчонку отец, с усмешечкой смотрела вниз.
Когда Пашка случайно сталкивался с Танькой на улице, "принцесса" всегда как-то странно поглядывала на него. Уголки красивых капризных губ непонятно - то ли ласково, то ли насмешливо - улыбались.
Она и сейчас улыбалась, и Пашка, озлясь неведомо на что, резко отвернулся.
- Ну, давайте повестку, дядя Кузьмич! Я же расписался!
- Все правильно! Молодец! - похвалил почтальон, почмокав морщинистыми губами. - Ну, держи! Однако повторяю: не потеряй смотри! Ежели что - отвечать станешь по всей строгости законов военного времени. Понял?
- Понял, дядя Кузьмич! Отвечу по всей строгости. Мы ведь не набалованы, как другие-некоторые!
Шаркая подошвами стареньких ботинок, почтальон неторопливо побрел дальше. Но у дома Обмойкиных задержал шаг и поклонился, коснувшись пальцем козырька фуражки.
- Здравия желаю, господа почтенные!
- К вам с тем же, Ларивон Кузьмич! Какие новости квартирантам моим доставили? - полюбопытствовал Ершинов. - Поди-ка, налоги какие в городскую управу не выплачены? А? Так они и мне два месяца за квартиру не плотят. Человек я, видит бог, не злой, а скрепя сердце придется выселять! Единственно, отец Серафим, снисходя к положению, пустил. Но сколько же можно по собственной доброте убытку нести?
Сняв фуражку, вытирая платком лоб, Кузьмич со значением покачал лысеющей головой.
- Э, нет, уважаемый Семен Семеныч! Тут не в налогах суть. Старшего сына Андреевых срочно на действительную службу затребовали. Чтобы завтра утром в Хамовнические казармы без промедления, как штык! Вот и вручил мальцу.
Держа повестку в руке, Пашка брел следом за почтальоном. И тоже остановился, когда остановился Кузьмич. Мальчишки окружили Пашку, разглядывая казенную бумагу у него в руке.
Задира и охотник до всяческих драк, мечтающий о боях и войнах, Васятка Дунаев завистливо протянул:
- А что, Арбуз?! Андрей с фронта тоже, может, героем вернется, как Николай Фролыч? А? Вот бы и всем нам, ребята, туда, на войну! Мы бы германцам задали баню, показали, как на русских нападать! Ведь не один Кузьма Крючков...