Пашкины колокола

Смущенно переглянувшись, мальчишки поотстали. Они старались не смотреть на парочку впереди. С деланным интересом глазели по сторонам.

Обнявшись, Андрей и Анюта шли впереди. Он наклонял кудрявую голову к плечу девушки, говорил что-то ласковое. Гладил льняные волосы с такой же лаской, с какой полчаса назад гладил седую голову матери.

Как Пашка ни отгонял, как ни пытался погасить ревнивое чувство к посторонней, знакомой лишь издали девчонке, оно разгоралось. Уж очень горько было делить с кем-то последние минуты, которые можно провести с братом.

Оторвавшись от Анюты, Андрей оглянулся на Пашку всего раз, и то лишь затем, чтобы помахать рукой: дескать, держись, Арбузик, все как надо!

А Пашкино сердце ныло и замирало от обиды, ревности и любви.

Но вот и ворота казарм, обнесенных высоченным дощатым, окрашенным зеленой краской забором. На заостренных торцах досок прибита колючая проволока - раньше ее будто бы не было!

К черно-белой, косополосатой будке, где переминался с ноги на ногу постовой с винтовкой, один за другим подходили новобранцы. Всех провожали - кого старики родители, кого невесты либо жены.

- Приказано ждать тут! Приказано ждать! - односложно, с ленивой строгостью отвечал на вопросы дежурный.

Мужчины курили, сизый дым облаком колыхался над толпой. Женщины плакали, крестясь на позолоченные купола и кресты Новодевичьего монастыря.

Колокол на невидимой от казарм каланче прозвякал девять раз. Негромкие перезвоны и свистки откликнулись во дворе казарм. Ворота с железным скрежетом распахнулись.

В глубине просторного, мощенного камнем двора краснели длинные кирпичные бараки, дымили походные, на колесах, кухни, пробегали куда-то солдаты. С озабоченным, деловым видом проходили офицеры.

От караульного помещения возле входа к воротам протопал взвод солдат. Впереди - пожилой, с багровым шрамом на щеке, седоватый капитан с Георгием на выпяченной груди. Рядом вертлявый парень с нашивками на плечах, со списками в руке. "Писарь", - догадался Пашка.

Начальственно хмурясь из-под лакированного козырька, офицер строевым шагом вышел за ворота.

- А ну, которые призванные! Приготовь повестки! Па-а-ста-рон-них па-апрашу освободить проход, не мешать исполнению! - командовал капитан, придерживая левой рукой истертые ножны шашки.

Андрей с трудом отстранил Анютку, отыскал глазами Пашку. Пашка бросился к нему, не в силах сдержать слез.

Андрей наклонился, обнял братишку.

- Ну, прощевай пока, Арбузик! Мамку береги, не обижай, курносый! Оглянувшись на офицера, шепнул в самое ухо: - Про Шиповника и Алешу не позабыл?

- Ты что?! - с обидой вскинулся Пашка. - Не дурачок пока!

- Ну и добро! Караульте. И как нас погонят, увидите куда - сразу к ним! Лады?

- Все сделаю, братка!

- Андрюшенька, кудрявенький мой!

И снова Андреем завладела девчонка. Она не отставала от парня, пока тот, вручив офицеру повестку, не ушел за ворота. А вскоре, повинуясь приказу, Андрей скрылся в дверях кирпичных казарм в глубине двора.

Анютка перевела дыхание, вытерла рукой щеки. Круглой, похожей на маленькую дугу гребенкой подобрала назад волосы.

Улыбнулась Пашке блестящими от слез глазами и, неожиданно обхватив его шею горячей рукой, поцеловала вихрастую макушку.

- Пашенька! Славный мой! Когда-то теперь увидим?!

И ревнивая Пашкина злость к девчонке, нахально отнявшей у него последние минуты прощания с братом, растаяла, исчезла. Понял: у нее в сердце такая же боль, как и у него. Не надо на нее злиться!

Вскинув голову, Пашка посмотрел в склоненное к нему лицо, и ему вдруг захотелось заплакать. Чем-то Анюта сразу стала такой близкой, родной. Глаза у нее чистые, без лукавства и обмана, синие и с зеленцой.

- Пашенька! Знаешь, где живу?

- Не-е.

- "Бакалейные и колониальные товары" на Мытной. Видел?

- Ага.

- Там рядом домушка на курьих ножках с синими ставнями. А в ставнях сердечки выпиленные... Вот! Андрюша сказал: вы тут их отправление караулить станете?

- Ага. А что?

- Стукнул бы мне в окошко крайнее, когда Андрюшу на вокзал погонят. А?

- Можно! Бежать-то мне все равно мимо!

Выпрямившись, Анютка с ненавистью и тревогой долго смотрела в казарменный двор, где текла чужая, мало понятная, с окриками и бранью жизнь.

Строем, железно топоча о камни подкованными сапогами, вышагивали солдаты, бегали, ложились и вскакивали с испуганными лицами, яростно кололи штыками соломенные чучела в изодранных военных мундирах. Унтера и взводные ругались и раздавали зуботычины неумелым, заставляли повторять одно и то же.

Немного поблекший, выцветший от дождей и солнца портрет императора в полный рост, в позолоченной раме, светлым четырехугольником вырисовывался на кирпично-красной стене, будто строго наблюдал за прилежанием рекрутов.

- Хотя, Пашенька, нет, не надо! - решила Анюта. - Ежели не в смене, не на заводе, я здесь буду!.. Где же мне быть?

Со странной горделивостью, стройная и сразу ставшая не похожей на ту, что минуту назад плакала на плече Андрея, Анюта пошла прочь от казарм, помахивая в такт шагам цветастым платочком.

Пашка долго смотрел ей вслед... Вот уж никогда не замечал, что Анютка такая красивая! Куда Таньке-"принцессе" до нее!..

9. "КРУТИТСЯ, ВЕРТИТСЯ ШАР ГОЛУБОЙ..."

Дежурить у ворот Хамовнических казарм Пашкиной братве пришлось довольно долго, около полутора суток. По очереди бегали домой перекусить и возвращались тоже бегом, боясь опоздать.

За облезлым зеленым забором казарм шла обычная казенная, солдатская жизнь, управляемая окриками и свистками. Цокала о камни железом прикладов и конских подков, громыхала колесами повозок и кухонь, пахла горячей похлебкой.

Когда ворота распахивались, оттуда выезжали крытые брезентом двуколки и фургоны. В такие минуты, очнувшись от ленивой дремы, постовые вскидывали на изготовку винтовки и, надсадно крича, отгоняли от ворот мальчишек, пристроившихся не к месту играть в свои козны-бабки. Военный груз! Глазеть на него заводской голытьбе не положено.

Но Пашка не зря слыл признанным вожаком окраинной ребятни. Оставив дружков у ворот, сажень за саженью, аршин за аршином обследовал снаружи забор, ограждавший казармы, отыскивая между плотно приструганными досками хотя бы узкую щель.

И нашел!

Нет, позади казарм доски были подогнаны одна к другой так же старательно, как и везде, но в одной из них Пашка заметил сквозной глазок, дырку от высохшего и выпавшего сучка.

Дырочка размером с двугривенный светилась невысоко над окружавшей забор канавой, в венчике пожелтелых осенних трав. Чтобы заглянуть в нее, Пашке пришлось опуститься на колени.

Он с жадностью приник к окошечку в незнакомый мир.

Дощатое, недавно побеленное строение виднелось справа, а слева краснел угол кирпичной стены. Постой, погляди, Пашка, да ведь, похоже, здесь и должен быть тот самый барак, куда загнали Андрея? Ну да! Вон и ворота напротив видны! Повезло!

По резкому, щекочущему запаху легко угадывалось назначение строения справа, тем более что к нему то и дело поспешно подбегали солдаты.

- Дяденька!.. А, дяденька! - окликал Пашка тех, кто с виду казался попроще.

Ему пришлось не раз повторить свой призыв, прежде чем его услышали.

То оказался совсем молоденький солдатик с ошалелым, испуганным лицом. Выйдя из уборной, оглянулся на Пашкин голос и остановился, не понимая, кто и откуда зовет. Кругом ни души.

Пашка высунул в дырочку прутик, помахал им.

- Дяденька солдат! Я тут! Подойди, ради бога!

Опасливо косясь, нет ли поблизости начальства, готовый вот-вот броситься наутек, паренек подкрался к забору. Нос и лоб у него блестели каплями пота.

- Кто там? - спросил хрипло, с трудом переводя дыхание. - Чего надо?

- Дяденька, - зашептал Пашка, прижимаясь к пахнущей смолой дырочке. - Тут замоскворецких пригнали! Мне бы Андреева Андрея, который с Михельсона, кликнуть, а? Он аккурат в этой казарме. Пусть бы вышел, словно по нужде. Скажи, будь добрый, а? Он и табачком и хлебцем поделится! Вот помереть на месте, поделится...