Вьюга

С такими мыслями я прошел в канцелярию. Как водится, повар принес крепкого чая и сразу ушел. На улице ярился ветер, пронзительно свистел в проводах и раскачивал лампочку над крыльцом. В дежурной комнате часто звонил телефон, зуммерил аппарат. На какое-то время унялись звонки, в тишине я прилег и, кажется, задремал.

Очнулся довольно быстро. На дворе все еще было темно, и ветер по-прежнему раскачивал лампочку. Думалось о предстоящем возвращении домой и о том, что скоро, буквально через несколько дней, - Новый год, самый любимый семейный праздник. О разном думалось в предрассветную пору. Размышления прервал прапорщик.

- Отдохнули? - спросил он по-мальчишески звонко. - А я успел на границу смотаться. По обстановке. Лиса мышковала у стогов сена, что-то ее спугнуло, она и подалась к системе, прибор сработал. Вот и пришлось проверять. - Он выпалил эти новости одним духом. Разрумянившись от быстрой ходьбы, он хотел и не мог казаться солидным и строгим, не получалось. - Хорошие сведения получены, - сообщил минуту спустя и, закурив сигарету, прикрыл сияющее лицо дымной завесой. - Пока мы ездили в Поторицу, сюда позвонил Козленков, просил приехать... если можете. - Шинкарев подождал и после паузы выложил еще новость: - Комсомольцы отыскали адрес Бицули. Помните такого?..

Бицуля - бывший парторг заставы, закадычный друг Семена Пустельникова. Как можно не помнить Захара Константиновича! Я держал его в памяти и надеялся, возвратясь домой, приступить к поискам.

- На ловца и зверь бежит, - как бы угадав мои мысли, изрек Шинкарев. Ему все же удалось напустить на себя "солидность". - Машину подадут к десяти. К сожалению, сопровождать вас не смогу. Служба!.. - А по лицу видно: хочется поехать к Козленкову, узнать новые вести о герое, услышать, как было на самом деле. Он бы и к Бицуле отправился вместе со мною в Одесскую область...

Было воскресенье. К Козленкову мы все же поехали вместе.

Рассказ шестой

- ...Знаю, вас интересует Пустельников, его подвиг, все, что имеет к нему косвенное или прямое отношение... Я, наверное, сказал неправильно: сначала - прямое, потом - косвенное. И все-таки с себя начну. С других таких же, как я... Вот мы тут остались, в этих краях. Не все, но многие присохли здесь. Почему, спросите? Что, здесь лучше, чем, скажем, на Кавказе или в Краснодарском крае?.. Или другие выгоды здесь?.. Или просто некуда было деваться после демобилизации? Отнюдь. Например, меня взять. Инженер-строитель по специальности. Демобилизовался еще сколько лет назад! Профессия моя нарасхват - хоть в Киев, хоть в матушку Москву. С распростертыми объятиями, с дорогой душой... И квартирку бы... получше этой... Так почему же мы остались, когда у каждого есть свой край, своя земля и даже свой дом?.. Раньше не задавался этим вопросом, жил - и все тут, как сердце подсказывало, вся житейская философия сводилась к формуле: "надо жить". Но с тех пор как мы встретились, не перестаю думать, ломаю голову, ищу точный ответ, пробую определить соразмерность моих ощущений применительно к решению поселиться навечно здесь, в шахтерском городке. Кстати, тогда городка еще не было, как не было этих домов, и этих первоклассных шахт, и всего, что составляет понятие "угольный бассейн"... Отсюда до границы рукой подать. Вот и ответ. Вот и вся философия - рядом пограничники, моя гордость. На границе остались лучшие годы, там товарищи похоронены... Если хотите, это незримая цепь, которой мы навечно прикованы к западноукраинскому краю... Спросите других, ей-богу, то же самое скажут. Возможно, другими словами, но по сути своей - то же... Судьба нас не баловала. Но мы на нее не в обиде...

Почти невозможно было уловить связь между этим замечанием и рассказанным накануне. Пояснений, однако же, не последовало.

- Довольны поездкой? - Филипп Ефимович круто изменил тему нашего разговора. - Не разочаровались? - Он имел в виду поездку в Поторицу.

Слушал строго. Что-то уточнял, с чем-то не соглашался. Иногда, забываясь, стучал по столу кулаком:

- Чепуха!.. Не так. Все было наоборот.

Потом оказывалось, что события развивались именно так, и Слива достоверно сохранил в памяти те, теперь такие далекие дни, и события, и какие-то дорогие обоим черточки пограничников заставы, и незначительные детальки тех дней и ночей, и облик земли, обагренной солдатской кровью, пропитанной ужасом и страданиями...

- ...Именно так и было, как сейчас помню. Шагали по шестеро в ряд, обнявшись, и на хлопцев было страшно смотреть... Вернулись мы на заставу не узнать моих ребят, как онемели все до единого. "Так точно", "никак нет", "слушаюсь". Папуасы, и все тут. Вроде других слов не знают. И я понимал их. У самого на душе тьма-тьмущая.

И еще одно слово могло сорваться с языка любого из них, страшное, как чума: "месть". Никто не произнес его вслух. Но оно душило всех, застревало в горле и мешало дышать. Достаточно было крохотной искорки. Лейтенант про себя радовался, что на границе, в эти дни бандеровцы приутихли.

- ...И тогда я собрал коммунистов. Пятеро было нас. Я им сказал... Нет, я спросил: "Для чего нас поставили на границе? Кто может ответить, во имя чего мы тут находимся?" Я главным образом адресовался к Пустельникову - все любили его. Но Пустельников промолчал. Неужели, думаю, он заодно со всеми месть замышляет?.. Я сказал: "Товарищи коммунисты! Нас поставила партия на передовую линию, на линию огня нас выдвинула. Нас сюда назначили полпредами добра и закона. Внушите личному составу, что нельзя опускаться до мести. На то мы люди. На то мы советские пограничники".

Пустельников ответил за всех: "Все будет в порядке, товарищ лейтенант. Но если они опять полезут через границу, пощады не будет. Мы не христосики, товарищ лейтенант. Нас Родина поставила охранять не одну лишь полоску земли, а и тех, кто живет на ней".

- ...Я не слышал, и мне не рассказывали, как и о чем коммунисты говорили с солдатами. Зашел вечером в казарму, Семен им читает вслух Горького - "Двадцать шесть и одна". До сих пор не пойму, почему он читал солдатам именно это.

По всей вероятности, у него выработалась такая манера, у бывшего начальника пограничной заставы, - перескакивать с одного на другое. Он вдруг без всякого перехода, вне связи со сказанным возвратился вспять, к самым мирным для себя месяцам, когда граница рисовалась в воображении, в дальних закоулках сердца хоронилось заветное и казалось, что с восстановлением рубежей окончится ад войны и наступит мир.