Черная Ганьча

31

За окном вагона по-весеннему светило очень яркое солнце, навстречу поезду бежала снежная целина с торчащими из нее телефонными столбами. Над лесом ошалело носились грачи. Вера стояла, прислонясь лбом к стеклу, ушла в себя, переживая, что так нелепо обернулся ее порыв. Весенний день, грачи и искрящийся голубой снег после всего случившегося тоже ей казались нелепыми.

Если б можно было предвидеть!..

Голове было жарко, стекло не остужало горячий лоб. Поезд шел томительно тихо, останавливался на каждом разъезде. Вере не хотелось никого видеть, слышать. Как назло, в ее купе на второй от границы станции село три пассажира - две пожилые женщины и молодой парень со светлыми, гладко зачесанными назад волосами. Он беспрерывно дымил, словно в купе был один.

Вера знала, что до самого Минска не уснет и минуты и, возможно, вот так простоит у окна всю ночь напролет, заново переживая происшедшее с нею за последние дни.

Соседки по купе звали обедать, но она отказалась, два часа спустя приглашали к чаю, но она и на этот раз не пошла.

- Гордая барышня, - изрек молодой человек.

Ему никто не ответил.

Накануне вечером Вера даже не помышляла лететь к Юрию на границу. С ним кончено навсегда, казалось ей. Да что там казалось! Возврата к старому не будет, пора начинать новую жизнь. У Николая Тихонова читала недавно о человеке, четырежды начинавшем сначала. Практически еще на прошлой неделе она к этому приступила. Первым долгом расправилась с фотографиями Сурова: раз-два, и на мелкие кусочки. Правда, от этого легче не стало, даже наоборот. Фотографии - одно, чувства - другое, их не изорвешь в лоскутки.

Вера не торопила события. Куда спешить? Ее синяя птица не за морями, не за горами, где-то рядом витает. Валерий?.. Возможно.

От Юрия давно не было вестей. Со дня отъезда он прислал один раз письмо, звал к себе, другой раз открытку. Оба раза, выдерживая характер, она не ответила, и он замолчал. Поначалу его молчание очень тревожило, позднее заговорило уязвленное самолюбие... Что ж, не хочет, не надо.

Так размышляла Вера в свободный от работы день, убирая квартиру. Здесь уже было тепло, люди ходили в демисезонных пальто и в плащах. Ранняя весна принесла вместе с теплом тревожное, как в девичестве, ожидание необыкновенного и волнительного.

В открытое окно, надувая парусом нейлоновую гардину, тянул ветер, пахнущий морем, приглушенно шумела улица. А мысли текли своим чередом и в одном направлении - думалось о Валерии. Его ухаживания она сначала не принимала всерьез, но он, как и Вера, не торопил со свадьбой, не искал близости, и это ее подкупало. Судя по всему, отец примирился и больше не осуждает ее за разрыв с Юрием, стал более благосклонно относиться к Валерию, хотя по-прежнему избегает его. Вот и сегодня с утра укатил в Дофиновку, где, наверное, заночует лишь потому, что по субботам приходит Валерий. Судьба, что ли?..

Да, может быть, Валерий... Даже очень возможно. Пожалуй, она правильно поступила, не поддавшись эмоциям. Мало ли что советовали Быков и Ганна Сергеевна! Не велика радость - граница. Опять все сначала, снова бесприютное одиночество.

Вспомнила о письме, что прислала жена старшины, и стало неловко: пять месяцев как получила его, надо было ответить, хотя бы ради приличия. Ведь Ганна Сергеевна безо всякой корысти написала.

Во дворе закричал Мишка, и она тут же забыла о письме, о Валерии, швырнула в угол метлу и, как была в переднике, надетом на старый, прожженный на правом боку халат, метнулась к двери.

Мишка вбежал запыхавшийся от быстрого бега, румяный, с сияющими глазами, настежь распахнул дверь:

- Мам, смотри, что у меня!

Она живо обернулась к сыну, он весь лучился от счастья и протягивал ей картонную коробку.

- Что это? - спросила она.

- "Конструктор", - важно ответил Мишка. - Из него что хочешь можно собрать. Не веришь?

- Верю, Мишенька. Ты же у меня самый правдивый человек на свете. Притянула сына к себе, обняла. - Инженерик мой!

Мишка освободился из ее объятий, раскрыл коробку, и на пол посыпались металлические детали. Наклонясь, стал собирать их.

- Я, мам, сначала вышку построю, высокую-высокую, как всамделишную. Потом заставу соберу. Тут хватит на все. - Мишка важно постучал пальчиком по коробке. - Я пошел, ма. Работать буду. - Он взобрался на диванчик и принялся мастерить.

Бесхитростные Мишкины слова больно укололи Веру. Не спросила, откуда у него "конструктор", не разделила хотя бы для вида его радость. Вышка. Застава. Они у него из головы не выходят...

Вечером пришел Валерий. В строгом черном костюме и сверкающей белизной нейлоновой сорочке он выглядел очень эффектно.

- Здгавствуй, Вегочка. - Поставил на стол большущий торт, несколько бумажных кульков, Вере подал завернутую в целлофан розу: - Тебе.

- Какая прелесть! Где ты ее раздобыл?

- По случаю, как говогят в Пгивозе. Константин Петгович дома?

- В Дофиновке. Как всегда, - ответила Вера, освобождая розу из целлофана.

Валерий понимающе качнул головой:

- Ему тгудно смигиться. Не будем его осуждать. Стагики, они в своем большинстве с пунктиком. - Он только сейчас увидал Мишку, занятого серьезным делом. - Тгудишься, стагик?

Мишка не ответил, и Вера удивленно на него посмотрела:

- Ты почему не отвечаешь дяде Валерию?

- Занят, - буркнул Мишка в ответ.

Вера хотела прикрикнуть, сделала шаг к Мишке. Валерий полуобнял ее за плечи:

- Не будем ему мешать. У каждого свои интегесы.

- Ну, знаешь...

- Оставь его, Вегочка.

- Пожалуйста, не заступайся.

- Обязан. - Он освободил ее плечи. - Видишь ли, догогая, если быть искгенним, то часть вины за Мишкину невежливость ложится на меня "констгуктог" я ему пгезентовал.

- Очень педагогично!

- Ты находишь, что я непгавильно поступил?

- Все мы его понемногу портим. А возиться мне с ним одной.

- Мне сдавалось... я надеялся, что ты наконец пгоизнесешь "нам". Мне и тебе. - Валерий легко вздохнул. - Я бы не сказал, что мы наилучшим обгазом начинаем субботний вечег. Теплынь на двоге, пгелесть, а у нас осенним ненастьем запахло, Вегочка. Газве мы у бога теля съели? Или что, как говогят на Пгивозе?

В другой раз она бы весело посмеялась над этим его базарным юмором. Сейчас же грустно усмехнулась:

- Я сегодня не в своей тарелке.

- Вполне попгавимо, хоть ты сегодня безмегно егшиста. - Он снял с себя пиджак, подал Вере: - Пожалуйста, куда-нибудь пгистгой, а я начну хозяйничать, чтоб к пгиходу папахена все было в ажуге. Не возгажаешь, Вегочка?

- Если тебе доставляет удовольствие хозяйничать в чужом доме, изволь.

Она не выделила слово "чужом", но Валерий спохватился:

- Пгости, я, кажется, смогозил глупость. Извини, годная. Я действительно забыл, что не имею никаких пгав здесь...

- Что ты, Валерий! Ради бога... Наоборот, мне приятно, что в доме пахнет, что ли, мужчиной, табаком, ну, сам понимаешь...

Мишка, казалось, всецело был поглощен "конструктором", на него не обращали внимания.

- А мне неприятно, - вдруг подал голос из своего угла. - У нас не курят. Понятно? Дедушка не любит, когда курят. И я не выношу.

Вера поначалу растерялась. Наступила неловкая пауза. Мальчик с вызовом смотрел на Валерия, и тот готов был под недетским этим испытующим взглядом провалиться сквозь землю. Кто знает, чем бы окончился маленький инцидент, не вмешайся Вера самым решительным образом.

- Марш спать! - приказала сыну, беря его за руку, чтобы отвести в спальню.

Тот вырвал руку:

- Мне еще рано. Дедушка придет, тогда.

- Я кому сказала!

- А я папе обо всем расскажу. Думаешь, нет? Запросто.

- Ах ты, негодный мальчишка! - Вконец рассерженная Вера силой повела Мишку в спальню, там надавала ему шлепков: - Вот тебе, вот тебе! Будешь всю жизнь помнить, как с мамой разговаривать, паршивец ты этакий.

Мишка опять вырвался, отбежал в угол и, сдерживая слезы, прокричал: