Страница 12 из 33
Три года командовал Кузнецов "Червоной Украиной". Получая орден из рук Калинина, запомнил обращенные к награжденным слова: "Пришло время флоту принять большее участие в обороне страны". Флот рос, многие уезжали с Черного моря на Тихий океан, на Север, на Балтику. В штабе говорили, что и Кузнецова могут коснуться осенние перемещения. Но он не думал, что все может произойти так вдруг и так необыкновенно. Он не понял смысла загадочной радиограммы Кожанова, врученной ему на евпаторийском рейде в самый напряженный месяц морской страды - в августе 1936 года: "Вам разрешается сегодня выезд в Москву". Ни а каком выезде Кузнецов не помышлял, не просил никакого разрешения. Что за срочность, что произошло? Если случилось что-то с матерью, почему не в Котлас, не в Медведки?.. Он немедленно снялся с якоря, пришел в Севастополь, тут же узнал, что ему заказан билет на вечерний поезд, явился к командующему. Но и комфлот ничего ему не объяснил. Кузнецову даже показалось, что комфлот что-то скрывает, в Москве все прояснится и его вернут на корабль. Не стремясь ни к должностям, ни к перемене профессии, он и предположить не мог, что это поворот в его судьбе, расставание с кораблем.
Его корабль - восемь лет жизни. Он не забыл, как, уезжая в академию, сошел с "Червоной Украины" в Одессе, впервые увидел свой корабль со стороны и был готов на год отложить учение. Не забыл и досады, когда старпомом направили на другой, новейший, но не его крейсер. Не знал за все годы домов отдыха, отпусков, а когда случился в академии отпуск, выпросился в плавание на торгово-пассажирском судне в Кильскую бухту, в Гамбург, в Гулль, в Лондон. Привязанность к главному в жизни кораблю у моряка так сильна, что и после Испании - а Кузнецову предстояла поездка в Испанию - он, попав впервые в санаторий, еще надеялся сбежать на день-другой и повидать свою "Червонку". Днем личного траура стал для него день гибели "Червоной Украины" в Севастополе от бомб. Высшие должности, причастность к решающим событиям в государстве, все, чему Кузнецов отдал десятилетия жизни, все было ему дорого до последнего дыхания. Но корабль был и остался его первой любовью навсегда.
4. Урок Испании
Теперь, когда сгинул Франко, когда истлели кости фалангистов из "Голубой дивизии", памятной всем, кто пережил Великую Отечественную войну; когда вернулись на родину выросшие в Советском Союзе испанские дети, вернулась пламенная Долорес Ибаррури - Пасионария, на берегу Волги осталась могила сына, героя-пулеметчика Рубена, погибшего под Сталинградом, когда в мировой литературе как реквием зазвучал роман "По ком звонит колокол" Эрнеста Хемингузя, тоже волонтера испанской национально-революционной войны, и теперь урок Испании, ее мужество, ее трагедию не выжечь из памяти человечества.
"Но пасаран!" - гремело над Испанией, когда вся страна от мала до велика закипела, ополчилась против фашистского мятежа. "Они не пройдут!" по этому зову на Пиренейский полуостров устремились поодиночке через горные тропы, через все преграды антифашисты разных континентов из 54 стран мира. Республика побеждала. Республика была способна подавить в зародыше мятеж генералов, если бы не коварство и лицемерие тех, кто превратил Пакт о невмешательстве в ширму для интервенции фашистских держав и в Орудие удушения Народного фронта. "...Ирун пал из-за отсутствия патронов, в то время как в нескольких километрах от Ируна, за испанской границей, стоял эшелон, вагоны которого были наполнены миллионами патронов для ружей наших дружинников, - так еще в первые месяцы борьбы с гневом говорила Пасионария, обращаясь к народу Испании. - Необходимо, чтобы наш народ знал, кто и почему задержал на французской территории самолеты, отправленные нашим правительством в помощь Бискайе, когда Бискайя страстно просила помочь ей, чтобы не пасть в неравной борьбе". Республику предали, принесли в жертву с той же легкостью, с какой отдали Гитлеру и Муссолини Эфиопию, Чехословакию, Балканы, Польшу, подталкивая войну на Восток.
Каждый, кто пережил испанскую трагедию, усвоил урок на всю жизнь: революция не может оставаться безоружной перед хорошо организованным жестоким врагом, она должна научиться уметь воевать, быть в постоянной готовности к самозащите. Этот урок за год работы в Испании прошел и Кузнецов.
Его назначили военно-морским атташе. Ошеломляющий поворот. Был ли он к этому подготовлен, что он знал о подобной работе? Кожанов охотно подшучивал над своей раскосостью, но никогда не уточнял, что за должность морской атташе при посольстве в чужой стране. Побывал по дозволению Москвы на "Красном Кавказе" японский военно-морской атташе, настойчиво выпытывал у старпома: почему в главном калибре нового крейсера оставлено всего четыре орудия, какими новинками корабль начинен и что вообще означают такие перемены? Зрела новая серия легких крейсеров типа "Киров", быстроходных, скорострельных, дальнобойных, оснащенных приборами центральной наводки. "Красный Кавказ" был предшественником, своего рода прототипом будущего, об этом рассуждать с "морским агентом" чужой страны, конечно, не следует.
За рубежом Кузнецов уже побывал: Гетеборг, Берген, Тронхейм, Гамбург, Киль, Гулль, Стамбул, Афины, Неаполь, Мессина, Яффа, Порт-Саид - немало для моряка тридцатых годов; но всегда он шел за рубеж на корабле, на своей палубе, на кусочке территории своей страны, сходя ненадолго на чужой берег с товарищами по экипажу. Была при встречах с чужим миром безмерная наивность. Все казалось ясным - кто твой друг и кто враг. В Греции на открытый рейд возле Афин вслед за "Красным Кавказом" пожаловал британский крейсер владычице морей не терпелось поскорее установить, зачем сюда пришли и чем занимаются советские моряки. Британский командир тотчас явился с "дружеским визитом", хотя его правительство не искало дружбы с нами, все ощупал, все обнюхал, "отведал по традиции русской водки, закусив ее икрой", и отбыл, умиротворенный звуками гимна "Правь, Британия!", исполненного корабельным оркестром, наверно, впервые. В Стамбул ходил не раз, но один из последних походов на "Червоной Украине" турецкая пресса отметила то ли похвалой, то ли шпилькой: "Русские, очевидно, хорошо знают наши проливы, если сумели ночью самостоятельно пройти через Босфор!" А как не знать, если другого выхода из Черного моря нет. Да, турки предостерегали командира об опасности ночного плавания в босфорском лабиринте. Но приказано Кузнецову вернуться в базу в назначенный срок. И он вышел из Стамбула ночью на свой риск, благополучно выбрался в Черное море, показал к утру свой флаг у Констанцы и был вовремя в Севастополе. Кто из черноморцев, если он плавал не только в каботаже вдоль своего берега, не пережил нервотрепки на этом суетливом перекрестке? Старая лоханка под греческим флагом - то ли крупно застрахованная, то ли по чьему-то недоброму наущению - мельтешила однажды перед крейсером в проливе, стесняла в узости его ход, назойливо подставляя ему то правый, то левый борт. Другой командир мог бы и проучить, прижать наглеца. Кузнецов сдержался, вывернулся, обошел и только тогда погрозил хулигану кулаком. Интуиция командира, понимающего, какой стране принадлежит его корабль, подсказала: нет резона возиться с мелкотой и ввязываться в инцидент.